Любопытство – пагубная вещь. Юлиана ставит маленький рюкзак на пол и мышью проскальзывает на первый этаж, ожидая найти взрослых там же, где и в первый вечер – на кухне. Так оно и есть, но помимо Юлианы в коридоре стоит и Ангелина. Прижимаясь к стене, она руками держится за живот, а на лице гримаса то ли боли, то ли отвращения.
– Ой, – Юлиана собирается быстро ретироваться, но тихий голос Ангелины ее останавливает:
– Подожди. Можешь послушать, что со мной сделала собственная мать, – безнадежно шепчет она. – Надеюсь, твоя так не поступит. И надеюсь, в твоей жизни не будет предательства за тридцать сребреников.
Где ее мать сейчас, Юлиана понятия не имеет. И о каком предательстве говорит Лина – тоже. Но она остается в коридоре, а голоса за дверью тем временем становятся все яростнее.
– Вы не должны были разговаривать с этим подонком! – визжит Кристина Альбертовна, видимо, уже не беспокоясь, что ее услышат.
– Я хотел получить полную картину произошедшего, я ее получил, – отрезает отец. – Повторяю, если в первый раз вы не поняли. Олег сказал, что очень нуждался в деньгах, и вы предложили ему сделку. Деньги взамен на то, что ваша дочь забеременеет. Вы знали, что они встречались, хотя Ангелина пыталась скрыть их отношения. По сути, вы дали ему официальное разрешение на секс с дочерью, да еще и заплатили. А теперь решили засадить в тюрьму. Это не просто мерзко, это… Я впервые не могу подобрать подходящего слова!
Слышно, как отец задыхается от злости. Юлиана испуганно глядит на Ангелину, но та будто тонет в своем сознании. Ее взгляд настолько пустой, что в нем не разглядеть ни искорки жизни. Ангелина отталкивается от стены и покачивающейся походкой идет мимо Юлианы. Та с молчаливым сожалением смотрит ей вслед.
– Почему вы так поступили со своей дочерью? – за дверью кухни отец продолжает пытать Кристину Альбертовну.
– Потому что вы не знаете, что такое жить под гнетом наследственной болезни, от которой нет лекарства. Вы что-нибудь слышали про хорею Гентингтона? – шепчет она, но Юлиана прекрасно разбирает каждое слово. – Это генетическое заболевание нервной системы. Психические нарушения, потеря памяти – лишь часть того, что ждет больного. А исход один – смерть. Мой отец умер в сорок пять лет после долгих лет болезни. Бабушка дотянула до пятидесяти. Благодаря вере в Бога и молитвам я избежала тяжкой участи и не унаследовала хорею. А моя дочь, к сожалению, не избежала.
Повисает тишина. Но ненадолго. Кристина Альбертовна медленно продолжает:
– Ангелину ждет короткая жизнь, потому что болезнь стала проявляться очень рано. Но она отказывалась рожать детей. А я не могла поверить, что Бог окончательно покинул наш род, ведь меня же он благословил здоровьем! Поэтому я взяла все в свои руки. Я воспитаю внука правильно, и он не будет болеть. Не будет…
– Вы серьезно верите, что своими молитвами убережете маленького ребенка от генетики? – На этот раз отец скорее изумляется, чем злится.
Юлиана прижимается ухом к двери, стараясь разобраться, о чем они толкуют. Пока понятно одно – Ангелина умирает.
– Мне жаль Ангелину, но ее решение не рожать было более здравым, чем ваши интриги, – продолжает отец. – Вы заключили с Олегом сделку, хотя то, что он согласился, больше смахивает на поступок Иуды. Но сейчас это неважно. Почему потом вы решили посадить его? Он стал шантажировать вас и угрожать, что все расскажет Ангелине?
– Хуже… По условиям сделки он должен был бросить Лину после того, как… сделает свое дело, – с отвращением цедит Кристина Альбертовна. – Но в нем проснулась совесть. Он захотел жениться на Лине.
– Понятно, – папа смеется, однако его всегда заразительный смех звучит горько. – А вы ни с кем не хотите делить вашу внучку или внука.
– Чужое влияние может спровоцировать заболевание, – холодно замечает ужасная хозяйка дома.
– Боюсь, вам надо к психологу. В любом случае, я умываю руки. А вам советую оставить парня в покое. Он достаточно наказал себя сам. Если будете и дальше гнуть свое, во время следствия условия вашей сделки обязательно всплывут, и вряд ли вы добьетесь желаемого. Только потеряете дочь.
– То есть вы отказываетесь?
– Вот именно.
Юлиана отпрыгивает от двери и быстро мчится наверх, страшась, что ее второй раз поймают на подслушивании. Вряд ли отец сейчас в настроении снова ее простить.
Наверху она останавливается напротив комнаты Ангелины. Дверь открыта, а девушка сидит на кровати и держит в руках альбом. Он раскрыт на чистом листе, над ним дрожит карандаш, но Ангелина ничего не рисует, словно боится коснуться бумаги грифелем. Ее лицо страшно искажено, причем гримасы сменяют друг друга так, будто она не управляет собой. То правый уголок рта потянется вниз, то левый глаз непроизвольно моргнет. Подобное Юлиана видела в фильмах про экзорцистов и одержимых бесами.
Внезапно Ангелина вскидывает голову и устремляет на Юлиану опустошенный взгляд. Надо бы сказать что-то в утешение. Вроде «мне жаль», или «моя мама тоже меня не любит». Но вопрос Ангелины вышибает из Юлианы весь дух.
– Кто ты?
Глава 5. Воскреснуть нельзя умереть
I
Разговор с Лизой заставил Юлиану одуматься. И правда, на каком основании она, как шпион, подозревает всех и каждого. Только на том, что сама изменяет мужу?
Юлиана скрипит зубами и опускается на колени, чтобы в последний раз собрать фотографии из забытой жизни. Воспоминания вернутся. Они уже возвращаются, хотя она не хочет себе в этом признаться. Опадают на ее память, как лепестки увядшей розы. Почерневшие по краям, но еще хранящие в себе цвет прошлого.
Юлиана берет распечатку с места аварии, и блуждающий взгляд в очередной раз пробегает по тексту. Странно, но появляется чувство, будто она что-то упускает. Нечто важное, скрытое от глаз, но при этом лежащее на поверхности.
Звонок мобильного прерывает скачущие мысли, и Юлиана кидает документ поверх коробки. Подозрительно смотрит на неизвестный номер. Опять звонят с того света?
– Слушаю! – рявкает она, намереваясь высказать накипевшую злость на весь мир.
– О, день добрый! Или не очень? – звонкий знакомый голос неприятно бьет по ушам.
– Кто это? – Юлиана спрашивает скорее для того, чтобы потянуть время и успокоить нервы. Но пронзительный подростковый голос не узнать невозможно.
– Мария, журналистка. Помните, мы с вами на днях встречались.
– То есть помимо адреса у вас еще и номер мой имеется, – кривит губы Юлиана.
– Не злитесь. Мне всего лишь нужно с вами поговорить. И вовсе не о том, о чем вы сейчас подумали.
Хотя тонкий голосок журналистки вроде бы не изменился, в нем теперь звенит сталь. Таким тоном говорят начальники, не терпящие возражений. Или деспотичные мужья своим забитым женам.
– Кто вам сказал, что я буду с вами разговаривать? Кто дал мои данные?
– Никто, – устало отвечает Мария. – Я сама на вас вышла. Меня зацепил случай с Никольскими, потому что у него есть нечто общее с моей историей.
– И что же?
– Игры с памятью. Остальное расскажу при встрече. Я пришлю вам эсэмэс с адресом и буду надеяться, вы придете.
– Я… – начатая фраза обрывается короткими гудками, и Юлиана раздраженно смотрит на мобильный.
Чтобы куда-то отправиться, нужно выйти из номера. А выйти… Она переводит взгляд на окно и словно наяву вновь слышит выстрелы. По телу пробегает волна мурашек.
Юлиана поджимает губы. Прятаться она точно не собирается. К тому же неизвестно, кто был целью стрелка – она или Валентин. Он упоминал, что в прошлом был связан с нелегальными гонками. У него могли быть опасные знакомства.
Мир порою несправедлив, кнопка. Наверное поэтому я выбрал такую профессию. Хотел помочь ему стать честнее. Но запомни, если ты вдруг столкнешься со злом во плоти, самое главное – не дать себя запугать.
Да, папа, это и правда самое главное. И при этом самое сложное.
Однажды она уже проиграла битву с Евгением, когда испугалась и не захотела признавать, что сможет добиться успеха и без его протекции. Но больше она так не струсит.
Юлиана не ожидала, что Мария выберет для встречи кафе, стилизованное под мрачное средневековье. Антураж не на шутку щекочет нервы, хотя, может, Юлиана уже просто слишком стара для искусственной паутины на криво сколоченных стульях и имитации витражных окон. Она проскальзывает за дальний столик, где, кроме огарка свечи на деревянной столешнице и таких же кривых свечей в настенном бра, другого освещения не наблюдается.
– Извини, пробки.
Не успевает Юлиана осмотреться, как напротив нее садится белокурая журналистка, у которой так и подмывает спросить паспорт и убедиться, что она точно окончила школу.
– Очаровательное местечко, – Юлиана нервно обводит кафе рукой.
За одним из столиков сидит парочка готов, и от их вида становится еще больше не по себе. Нет, Юлиана явно не целевая аудитория этого кафе.
– Люблю здесь работать над статьями, – кивает Мария, – никто не отвлекает. Тихо и мрачно, как раз для меня. И вай-фай отлично ловит. – Она криво усмехается.
– Рада за тебя, – Юлиана с трудом заставляет себя поддерживать неофициальный тон, но желание встать и уйти становится все сильнее. – Я слушаю, – резче, чем собиралась, произносит она, когда официант принимает у них заказ.
– О, моя история укладывается в пару фраз, но сначала ответь: ты правда можешь подправить человеческую память? – В сумраке радужки Марии кажутся неестественно синими. Будто на Юлиану смотрит не живой человек, а кукла с пластиковыми глазами.
– Можно точнее выражаться?
– Я общалась с Верой Никольской. Она точно ку-ку и вряд ли к нам вернется. А вот от ее сына был толк, – щурится Мария. – Он сказал, что после лечения у вас мама стала вспоминать то, чего не было. Это так?
– Почему я должна отвечать? – Юлиана откидывается на спинку стула, и та больно впивается в лопатки.
Официант в костюме пажа приносит деревянную кружку, в которой дымится нечто похожее на черный кофе. А перед журналисткой ставит изогнутый бокал с «Кровавой Мэри».