– Двадцать девять.
Он быстро набирает цифры, и раздается характерный сигнал. Юлиана задерживает дыхание, сама не зная, чего ждет. Но когда из домофона слышится молодой мужской голос, она на мгновение теряется и не находит что сказать. Почему ей казалось, что на нее начнут орать заранее, еще до того, как она представится?
– Слушаю.
Юлиана прочищает горло и осторожно произносит:
– Здравствуйте. Меня… кхм… зовут Юлиана Евсеева. Я бы… Я бы хотела встретиться с Матвеем Никольским. Я…
Она не успевает договорить, как дверь пищит, и Валентин поспешно дергает за ручку, пока замок разблокирован.
– Так просто?
Юлиана в растерянности смотрит на Валентина, а тот подталкивает ее внутрь.
– Я думала, он мне не откроет. Особенно когда узнает, кто я.
– Не обольщайся. Возможно, он подготовил для тебя томагавк, – ухмыляется Валентин.
– Спасибо за поддержку, – бубнит Юлиана, но послушно входит в серый подъезд.
В нем явно недавно курили, потому что ядовитый запах моментально въедается в волосы. Мелкий ремонт, как нерадивая хозяйка, пытается навести лоск, но на стенах перед глазами мельтешат белые пятна известки в местах сколов, а под ногами ощущаются неравномерно сбитые ступени.
– Не хочу подниматься! – выдает Юлиана и пытается развернуться, но Валентин стискивает ее плечи и толкает вперед.
– Если ты хочешь узнать правду, то должна это сделать.
– Лучше бы я узнала, куда пропал Илья. Он обещал все рассказать. А Матвей вряд ли чем-то поможет, – бормочет она.
Если бы рядом был отец, она бы, как трусливая девчонка, спряталась за его спиной. Но отца нет. А Валентин упорно толкает Юлиану вверх и не позволяет сдаться под натиском страха.
– У меня дурное предчувствие, – шепчет она. – Не стоит нам туда идти.
– Остался последний пролет, – отвечает Валентин.
Они поднимаются на третий этаж, и Юлиана замирает перед квартирой под номером двадцать девять. На этот раз она прячется за спиной Валентина, однако легче не становится. Дверь приглашающе приоткрыта. Но за ней кромешная темнота. И тишина.
– Идем.
Валентин толкает дверь и медленно, походкой хищника заходит внутрь. Их встречает удушливый запах старости, которым пахнут вещи, годами не видевшие свежего воздуха.
В квартире тихо. Так тихо, наверное, бывает лишь в морге. Зато сердце Юлианы извивается за ребрами, как будто змею бросили на раскаленный камень. Она выдыхает, и эхо вздоха прокатывается по узкому коридору, где пол завален обувью, а стены стыдливо прячутся за старыми куртками.
– Здравствуйте! – Юлиана не выдерживает тишины, и на ее приветствие в дальней комнате кто-то шуршит. – Матвей? Меня зовут Юлиана, я была психотерапевтом у ваших родителей…
– Ты так быстро тараторишь, боюсь, он ничего не понял. И судя по тому, что нас не встречают, вряд ли у него все в порядке с головой, – шипит ей на ухо Валентин.
В комнате раздаются торопливые шаги и снова затихают.
– Я пойду первым. А ты стой здесь, – велит Валентин.
Юлиана не успевает поймать его руку, и он скрывается в страшной комнате. Почти сразу раздается звук, больше похожий на рычание тигра. И крик:
– Она должна была прийти одна!
Грохот, пыхтение, кажется, на пол полетел стул. Юлиана слышит, как Валентин чертыхается. Она не выдерживает и бросается в комнату, холодея от мысли о том, что может увидеть.
Комната и правда выглядит так, будто в ней уже год никто не живет. Хотя, судя по распластавшемуся на полу парню, это не так.
Валентин стоит, потирая правое плечо, и хмуро глядит на Матвея. Тот лежит на животе, лицом к Юлиане, и его худые черты невольно вызывают ассоциацию с вампиром. Рядом валяется зеленая бейсболка, края ее козырька засалены так, что невооруженным глазом видны отпечатки пальцев.
– Это он? – неуверенно уточняет Юлиана, хотя вопросы излишни.
Парень до ужаса похож на мать. Перед глазами снова встает бледное мышиное лицо Веры Никольской.
– Думаю, да. Похоже, забаррикадировался здесь и ждал тебя, – фыркает Валентин. – Дурак надеялся, что ты одна явишься. – Он подходит к окну, плотно занавешенному черными шторами, и раскрывает их. Дневной свет высвечивает клубы пыли, которая заполняет воздух. – Пришлось его утихомирить.
Юлиана подходит к покосившемуся столу, заваленному пустыми упаковками от сим-карт. Вдоль стены лежат сами симки, поломанные надвое. И старый, со стертыми кнопками мобильный, с которого он звонил и писал дурацкие эсэмэски.
– Я ведь могла и не прийти, – словно во сне произносит Юлиана. Касается пальцами семейной фотографии: чета Никольских и их сын Матвей посередине. А позади счастливой семьи цветут розы. Под их сенью дремлет дикий шиповник, который только и ждет, когда сможет вырваться на волю.
– Думаю, псих видит мир в другом свете. Наверное, унаследовал шизофрению матери.
Юлиана вздрагивает. Порой она забывает, что исповедовалась Валентину.
– Ясно одно – он ждал тебя.
– И это пугает.
Юлиана опасливо притрагивается ногой к пистолету. Валентин отбросил его подальше от Матвея, и теперь оружие, будто черный паук, застыло на покрытом разводами линолеуме.
– Что будем делать? – Юлиана присаживается на край единственного стула. – Я бы хотела узнать у него, где он держит Илью? Да и вообще, как он все провернул? Причина мне ясна, – вздыхает она. – Жажда мести затмила ему разум.
– Хочешь, вылью на него ведро воды? – Валентин направляется к двери, но Юлиана вскрикивает:
– Нет! Не оставляй меня с ним!
– Да он вряд ли тебе навредит, – ухмыляется Валентин. – Я быстро.
Он уходит, и Юлиана остается наедине с Матвеем. Пусть тот без сознания, но по коже у нее бегут мурашки. И воздух такой густой, тягучий, сладкий, как ваниль, что даже не продохнуть.
Юлиана складывает руки на коленях, как прилежная школьница, и пытается сосредоточиться на сердцебиении. Один удар, второй… Сердце бьется, значит, она жива. На кухне слышится бормотание Валентина и грохот посуды. Третий удар…
Матвей срывается с места, набрасывается на Юлиану и опрокидывает ее навзничь. Трещит стул, кто-то кричит, кажется, это она сама. Ледяные пальцы сдавливают шею, острые ногти впиваются в кожу. А затем худое лицо Матвея исчезает из поля зрения, и она, наконец, может вздохнуть полной грудью. Но не решается подняться. Так и лежит на грязном полу, пытаясь осознать, жива ли? И что случилось? Сколько прошло времени, она не знает. Просто над ней вдруг нависает Валентин, подхватывает под мышки и ставит на ноги.
– Жить будешь, – он осматривает ее шею. – Царапины неглубокие, но лучше обработать. Неизвестно, когда он в последний раз мыл руки. – Валентин раскраснелся, а глаза как две узкие щелки. – Не смог догнать урода!
– Быстро бегает? – Юлиане плевать на это, но надо что-то сказать, чтобы доказать себе, что она еще человек.
– На удивление, да, – Валентин внимательно на нее смотрит и качает головой. – Ты измотана. Иди домой и выспись. А на работе лучше не появляйся.
Она представляет пустую, холодную квартиру, которую оболгали, испоганили так же, как ее собственные воспоминания, и морщится.
– Я не хочу домой.
– Тогда куда? У меня дома Алла… к сожалению, – последние слова он шепчет.
Но Юлиане все равно. Ее сознание отказывается воспринимать действительность, но последнее, чего она сейчас хочет, это остаться одной.
– Отвези меня к Лизе. Она – моя единственная подруга. И тоже связана с Гроссмейстером.
Лиза впускает ее, несмотря на поздний вечер. Наверное, ошалелый вид Юлианы смущает подругу, потому что она теряет боевой вид и вместо тысячи вопросов молча проводит Юлиану на кухню. Дети спят, муж сидит перед телевизором и смотрит футбол. Несмотря на терапию Юлианы, функция интерьера его вполне устраивает. Зато Лизе стало легче. Она больше не требует от мужа того, чего тот априори не в состоянии дать. Терпит, молчит и ждет, когда дети подрастут и она сможет развестись.
– У тебя все в порядке? – смущенно интересуется Лиза.
Она выглядит несколько неуклюжей на маленькой кухне, обставленной с большой любовью. Желтые занавески с рюшами, кружевная скатерть без единого пятнышка и соринки. Вот она – настоящая хозяйка дома. Порой Юлиана жалела, что не обладает и толикой таланта Лизы создавать уют. Возможно, будь она более домашней и хозяйственной, Илья не стал бы участвовать в дурацкой игре с воспоминаниями. Игре, в которой оказалась замешана даже Лиза.
– Какой порядок, если я никому не могу доверять?
Рука Лизы дрожит, пока она разливает чай по кружкам, и несколько капель падают на безупречную скатерть. Юлиана вдыхает насыщенный аромат роз. Блекло-розовые лепестки плавают даже в чае.
– Юлиана, – осторожно начинает Лиза, но не договаривает.
– Ты так настойчиво убеждала меня, что я неправа и мне стоит поверить мужу. – Юлиана сжимает кружку, хотя та обжигает пальцы. – Все пытались внушить мне заведомо лживую историю, да только не вышло, – она усмехается. – Хотя, если так подумать, я почти поверила. Еще пару дней, и я бы «вспомнила». Но кто-то недоглядел «легенду». Из-за одной детали весь карточный домик развалился.
– Юлиана, я понимаю, ты злишься… Поверь, если бы я хоть на минуту подумала, что ты пострадаешь, я бы призналась! Но он изводил меня несколько месяцев, я спать не могла, я боялась за детей, я… – Голос Лизы дрожит, и она нервно сглатывает. – Я не понимала, что происходит, я запуталась…
– Ты сказала, что Гроссмейстер – твой сосед, – замечает Юлиана.
– Он так приказал. Сначала велел привести тебя в кафе в определенный день и в определенное время, потом – убедить, что твой муж говорит правду. Я и сама до конца не знала, обман это или нет. А зачем мы ходили тогда в кафе, я до сих пор не понимаю.
«Зоя!»
Юлиана снова слышит крик проходившей мимо «Кукушки» женщины. Он все подстроил, все рассчитал. Воссоздал сцену из вымышленного прошлого, чтобы подстегнуть ее разум. Как грамотно, как точно… Неужели Матвей Никольский способен на такое? Он похож на наркомана и доходягу, и все же именно он звонил ей от лица убитого отца. Еще один способ поколебать уверенность в себе, заставить сомневаться в собственной адекватности.