В тот же день Пастернак писал своему другу поэтессе Е.А. Благининой: «... На меня было оказано некоторое нравственное давление. я частично должен был ему покориться. Я должен был принять участие в попытке приостановить появление романа в неведомом далеке в форме настолько неправдоподобной, что попытка эта заранее была обречена на неудачу».
Тем временем отдел по связям с иностранными компартиями добился от находившегося в СССР одного из руководителей Итальянской компартии и ее будущего генерального секретаря Луиджи Лонго принять меры к изъятию рукописи у Фельтринелли и передать ему письмо Пастернака.
Требуемое письмо Пастернак написал 6 февраля: «В Госиздате настаивают, чтобы я отправил Вам телеграмму с просьбой отложить публикацию моего романа на итальянском языке до появления его здесь в измененном виде. Я предложил бы Вам, например, крайний срок - 6 месяцев. Согласитесь на эту отсрочку, если это не идет вразрез с Вашими планами, и телеграфируйте ответ, но не мне, а в Госиздат, по адресу: Москва, Новая Басманная 18, Госиздат».
А. И. Пузикову Пастернак писал 7 февраля 1957 года: «Может быть, важно было, чтобы дать телеграмму уговорили меня Вы лично, а не кто-нибудь другой и чтобы она была при Вашем участии? Мне это именно только и дорого, то есть личная нота моих с Вами отношений, а больше ничего.... Мне хочется, чтобы Вы знали, что я не только не жажду появления «Живаго» в том измененном виде, который исказит или скроет главное существо моих мыслей, но не верю в осуществление этого издания и радуюсь всякому препятствию».
Но еще днем ранее Пастернак смог прямо сообщить Фельтринелли о вынужденном характере посланной телеграммы. В Париж возвращалась его новая знакомая, молодая французская славистка Жаклин де Пруаяр. Ей очень понравился «Доктор Живаго», и она предложила помочь в переводе романа на французский и его издании во Франции. Она увезла рукопись в Париж для передачи ее издательству «Галлимар». Пастернаку важно было издать неискаженный русский текст романа за границей. Предполагалось сделать это в Голландии в издательстве «Мутон».
Поэтому официальную просьбу об отсрочке Фельтринелли понял как необходимость скорейшей публикации.
Подстегивала конкуренция с французским издательством Галлимара. Работа над переводом пошла ускоренным темпом. Если раньше по договору Фельтринелли имел два года впереди для перевода и издания, то теперь Пастернак просил издать роман не позднее осени 1957 года.
В середине апреля, когда мучительные боли в колене стали по временам отпускать его, Пастернак, обеспокоенный задержкой издания сборника «Стихотворения и поэмы» и невыплатой гонораров, из больницы писал об этом Пузикову. Тот ответил 22 апреля:
«Книгу отпечатаем в мае, а за ней приналяжем на «Живаго». Г. И. Владыкин (директор Гослитиздата. - Д.С.) согласен, чтобы Вашего доктора лечил (редактировал) Старостин. Через две недели займусь вплотную романом. Советую... думать о здоровье и не встречаться с людьми, которые могут Вас волновать. У Вас один ответ: Гослитиздат роман издает. Работаю, переделываю, дополняю. Сейчас болен. Поправлюсь - продолжу работу. Срок - сентябрь. Я глубоко верю в благополучное завершение всех наших начинаний».
Это письмо Пастернак понял как завуалированный отказ от издания романа. Он писал в тот же день, 22 апреля, Ольге Ивинской, что не собирается «переделывать и дополнять» роман: «Неужели ты веришь, что сомнительное чудо скорого выздоровления я увенчаю тем, что сяду в Переделкине пересочинять роман шиворот-навыворот? Но и, конечно, предположение, будто бы в марксизме можно сомневаться и его критиковать, абсолютно неприемлемо и останется таким, пока мы будем жить».
А 7 мая 1957 года Пастернак писал в Германию Ренате Швейцер:
«Появление книги вызовет не только радость, но и некоторые нападки. Политические - со стороны коммунистически настроенных кругов, эстетические - из-за несовременной наивности, простоты, прозрачности языка, скучных банальностей и плоскости. Вы сами будете скучать над ее страницами и поймете правильность критических высказываний. Пусть это вас не огорчает. Не принимайте это близко к сердцу. Я не хочу себя и Вас утомлять длинным письмом, иначе я бы Вам изложил ясно, почему книга о самых важных делах, стоивших нашему веку столько крови и безумия, должна была быть написанной ясно и предельно просто».
В конце июня был получен ответ от Фельтринелли, который официально подтверждал Гослитиздату свое согласие задержать издание романа до сентября. Он писал, что «роман обладает очень высокой художественной ценностью, сближающей автора с великими русскими писателями XIX в.; мы считаем, что его проза напоминает прозу Пушкина. Пастернак замечательно показывает нам Россию, ее природу, ее душу, события ее истории, которые передаются при помощи ясного и конкретного изображения персонажей, вещей и фактов в духе реализма в лучшем смысле слова, реализма, который перестает быть тенденцией и становится искусством.
Размышления протагониста и других персонажей романа о их личной судьбе и о судьбах их страны даны на таком высоком уровне, что выходят за пределы преходящей политической злободневности, вне зависимости от того, разделяет ли или нет читатель их взгляды и суждения о политических событиях. В этом спорная сторона произведения Пастернака. Но нам кажется, что удельный вес этих суждений в книге весьма незначителен, а после XX съезда оглашение некоторых фактов нас больше не волнует и не удивляет.
С другой стороны, западный читатель впервые услышит в этой книге голос первоклассного мастера в области искусства и поэзии, найдет художественное выражение тщательного анализа развития Октябрьской революции, устремленного к новой эпохе русской истории, для которой социализм стал естественной формой жизни общества. И тот факт, что этот голос принадлежит человеку, не связанному с активной политической деятельностью, в глазах западного читателя делает его слова более искренними и достойными доверия; читатель не сможет не оценить волнующее изображение событий истории русского народа вне всякого идеологического ригоризма, утверждение их значительности и положительных перспектив их развития. Западный читатель вынесет из этого убеждение, что пройденный путь приведет вашу страну вперед, что история капитализма кончена и начался новый период.
Мы откровенно высказали вам наше объективное мнение о произведении Пастернака, и мы считаем, что данные за его публикацию значительно перевешивают его спорные стороны. Мы пришли к этому убеждению, не только исходя из своих издательских интересов, но исходя также из строгого сознания своих политических позиций, которые вам хорошо известны. Впрочем, политические взгляды и издательская практика для нас неотделимы друг от друга».
1 августа 1957 года родилась еще одна записка отдела культуры, где, в частности, говорилось: «... Издатель Фельтринелли заявил, что он будет ждать поправок автора до сентября 1957 года, но рукопись не вернул.
Б. Пастернак сообщил Издательству художественной литературы, что он согласен переработать роман, учтя замечания редакции «Нового мира». Однако реально к настоящему времени автором ничего не сделано для доработки произведения.
Издатель Д. Фельтринелли в своем письме в Гослитиздат уведомляет, что издательство намерено по истечении обусловленной отсрочки опубликовать роман.
Издательство художественной литературы (т. Владыкин) принимает меры, чтобы побудить Пастернака к серьезной переработке романа. Было бы целесообразно в сложившейся обстановке предотвратить или хотя бы задержать выпуск романа «Доктор Живаго» в Италии.
Можно было бы использовать пребывание итальянских друзей в СССР для ознакомления с претензиями писательской общественности к этой книге Пастернака».
Неожиданно две главы романа появились в польском журнале «Опинье», который стал выходить в июле 1957 года. Это были стихи из романа и две встречи Юрия Живаго со Стрельниковым, - в штабном вагоне на Развилье и последнее свидание с ним в Барыкине. Номера журнала были с оказией присланы Пастернаку. Рукопись «Доктора Живаго» Б. Л. Пастернак передал одному из редакторов журнала «Опинье» (своему другу Зомовиту Федецкому) летом 1956 года, когда тот посетил его на даче в Переделкине. В Польше роман готовился к выходу вполне официально, по договору с государственным издательством, и должен был быть издан сразу же после публикации «Доктора Живаго» в СССР.
В связи с польской публикацией 13 августа 1957 года Пастернак получил вызов на заседание секретариата Союза писателей. Недавно вернувшийся из санатория, он отказался прийти, сославшись на нездоровье. Вместо него поехала Ольга Ивинская. Заседание секретариата Союза писателей состоялось 19 августа.
Ивинская описала в мемуарах это заседание, посвященное передаче романа за границу: «Это было, кажется, расширенное заседание секретариата СП, на котором обсуждался неблаговидный поступок Пастернака, передавшего рукопись своего романа за границу... Председательствовал Сурков. Сперва он встретил меня доброжелательно, позвал в кабинет, мягко выспрашивал -как же так все вышло?
Я пыталась объяснить. Надо знать Б. Л., - говорила я, - ведь он широкий человек, с детской (или гениальной?) непосредственностью думающий, что границы между государствами - это пустяки, и их надо перешагивать людям, стоящим вне общественных категорий, - поэтам, художникам, ученым. Он убежден: никакие границы не должны насильственным образом ограждать интерес одного человека к другому или одной нации - к другой. Он уверен, что не может быть объявлено преступлением духовное общение людей; не на словах, а на деле нужно открыть обмен мыслями и людьми.
Я рассказывала: когда пришли эти два молодых человека (один - сотрудник советского посольства и другой -коммунист-итальянец), он дал им рукопись - для чтения, а не для издания; и притом он не договаривался, что его напечатают, не брал за это никакой платы, не оговаривал каких-либо своих авторских прав - ничего этого не было. И никто из этого не делал тайны, неизбежной, если бы рукопись предумышленно передали для печати. Напротив, мы об этом сообщили по всем инстанциям вплоть до ЦК партии.