Другими словами, Сервантес все больше и глубже оказывался втянутым в криминальное дело, к которому ни он сам, и никто из членов его семьи не имели никакого отношения. Вся ситуация могла бы быстро разрешиться показаниями пострадавшего, который бы мог засвидетельствовать полную невиновность Сервантесов в этой ужасной истории. Однако раненый Эспелета скончался рано утром 29 июня, не успев дополнить свои первые показания новыми сведениями. К сожалению и еще большим неприятностям для всех членов семьи, перед самой кончиной Гаспар попросил своих слуг принести из его дома шелковое платье в подарок Магдалене для выражения ей благодарности за полученный от нее заботливый уход. Этот щедрый жест выглядел как компромат против младшей сестры Мигеля и вызвал лишь дополнительные подозрения в глазах следователей. На следующий день, то есть 30 июня, Вильярроэль распорядился отправить Сервантеса в тюрьму вместе с еще десятью привлеченными к делу лицами, среди которых оказались также сестра Андреа, его дочь Изабель, племянница Констанса и Хуана Гаэтан. Его жена Каталина в это время находилась в Эскивиасе, где решала со своими братьями их имущественные вопросы, и среди заключенных в тюрьму не попала. По неясным причинам дома осталась и Магдалена.
По иронии судьбы тюрьма, в которой оказались Сервантесы, была тем же местом заключения, где в свое время отбывали наказание их дед и отец. К их невероятному облегчению, арестованные пробыли под арестом менее двух суток, пока производился опрос целого ряда свидетелей. После его завершения Вильярроэль распорядился отпустить всех заключенных на свободу, но приказал, чтобы женщины находились у себя дома и никуда его не покидали. Дочери Мигеля Изабель было запрещено встречаться с ее португальским ухажером даже после его выхода из тюрьмы, что выглядело как подтверждение сплетен их соседки по дому относительно скандально аморального поведения молодой женщины. Это было серьезное осуждение в глазах людей, и ввиду давней подмоченной репутации женщин семьи Сервантесов оно воспринималось как заслуженное.
Через несколько дней это странное дело против Сервантесов, а также их соседей, друзей и знакомых было закрыто, вещи Эспелета были проданы с аукциона в соответствии с его завещанием, и вся история понемногу погасла. Сохранившаяся о ней судебная документация обнаружила для нас новые факты о старшей сестре и дочери Мигеля. Они говорят в том числе о том, что Андреа еще во время проживания в Мадриде вышла замуж за некого итальянца Санти Амбрози, но в Вальядолиде уже была вдовой, а дочь Сервантеса Изабель была неграмотной особой. 5 июля того же года, то есть через неделю после кровавого инцидента с Эспелета, арестованные в этой связи люди подали прошение об освобождении их от фактического домашнего ареста, а 18 июля он был отменен, и судебное производство было закрыто. Несмотря на серьезные подозрения, которые лежали на королевском писаре Гальване в связи со смертью любовника его жены, он ни разу даже не был вызван для дачи показаний. В результате этой скандальной истории репутация самого автора «Дон Кихота» как раз на растущем подъеме его известности была очернена слухами и рассказами о его сомнительных коммерческих операциях, увлечении карточными играми с посещением игорных домов, распутной жизни его сестер и дочери.
23. Перед возвращением в Мадрид
В оставшиеся несколько недель лета Сервантес и его издатель Роблес предпринимали шаги против издателей и торговцев пиратскими копиями «Кихота» в Валенсии. Так, в сохранившемся судебном документе, датированном 26 июля 1605 года, говорится о подаче Роблесом дела в суд на книготорговца Хуана Феррера, который в то время готовил к выпуску новое пиратское издание романа. Сам Роблес, опубликовав второе издание в Мадриде, теперь решил подзаработать на нелегальном деле Феррера и договорился с ним поделить прибыль от продажи пиратских копий за спиной самого автора. Хотя Сервантес подозревал о таких сделках своего издателя, он не имел возможности доказать их истинность. Он очень ясно говорит о практиковавшемся обмане авторов их партнерами-издателями в своей новелле «Лисенсиат Видриера»: «Вместо одной тысячи пятисот экземпляров они печатают три тысячи, а когда автор думает, что продаются его книги, то на самом деле отправляют не его экземпляры». Хотя такой обман ущемлял финансовые интересы Сервантеса и не мог не вызывать негативных эмоций, он одновременно свидетельствовал об огромной популярности его романа, которая толкала некоторых нечестных людей на получение заработка на его славе.
Как и во все времена, популярность и слава какого-то человека порождает зависть у некоторых его коллег по цеху или просто у других менее успешных людей. Так же было и во времена нашего героя с огромным успехом его «Дон Кихота». Справедливость требует при этом отметить, что наш автор тоже не был в определенной мере лишен этого чувства, по крайней мере, в отношении триумфальной популярности многочисленных пьес его удивительно талантливого и плодовитого современника Лопе де Вега. Эти знаменитости порой обменивались взаимными анонимными стихотворными уколами, которые иногда бывали оскорбительно острыми, но почти безошибочно выдававшими своих авторов по их стилю. Такой эпизод случился и в месяцы особой популярности «Дон Кихота», когда Лопе разразился не только против его автора, но и против его главного героя необыкновенно едким и даже оскорбительным сонетом. Он явился своего рода ответом на более ранний резкий выпад Сервантеса, который буквально злобно бичевал драматурга за плохое качество одних пьес и обвинял в плагиате за другие, которыми Лопе особенно гордился. Ни в том, ни в другом случае такие взаимные нападки не были достойны ни одного, ни другого из этих талантливейших людей.
Последний сонет де Вега, больно ударивший по Сервантесу в то время, когда его слава росла с каждым днем и одновременно его человеческая репутация переживала оскорбительное унижение в связи со скандальным делом Эспелета, оставался острым и тяжелым эпизодом в его памяти на многие годы. Он вырвался из его души на страницах «Приложения к Парнасу» девять лет спустя и даже тогда был пронизан горьким переживанием: «Во время нахождения в Вальядолиде в мой дом на мое имя было принесено письмо с оплатой за доставку в размере одного реала; оно было получено и оплачено за доставку моей племянницей, которая никогда подобных оплат не делала; однако в порядке извинения за это она сослалась на много раз слышанное от меня высказывание о том, что деньги правильно тратились в трех случаях: при подаче милостыни, при оплате хорошего врача и за доставку писем будь то от друзей или от врагов; письма от друзей предупреждают, а письма от врагов дают некоторое представление об их мыслях. Мне передали полученное письмо; в нем был гнусный сонет, тусклый, лишенный всякого изящества или остроты, со злобными нападками на «Дон Кихота»; что мне было жалко, так это тот самый заплаченный реал». Неизвестно, ответил ли Сервантес на этот пасквиль своим очередным острым выпадом как он это обычно умело делал, но совершенно очевидно, что он был для него оскорбительно памятным.
Вскоре после завершения дела с Эспелета Сервантес покидает Вальядолид в неизвестном для нас направлении и возвращается обратно только в середине осени. Возможно, что он провел это время со своей женой Каталиной в ее доме в Эскивиасе или ездил в другие города по своим коммерческим делам. Ко времени возвращения нашего героя в столицу она уже живет настойчивыми слухами о предстоящем переезде двора обратно в Мадрид. Как подтвердилось несколько позже, герцог Лерма действительно в те месяцы уже вел переговоры с городскими властями Мадрида о возвращении столицы в его лоно. 24 января 1606 года двор официально объявил о своем переезде в старую столицу. Это решение не могло не вызывать удивления, поскольку после переезда из Мадрида в Вальядолид прошло всего пять лет, когда сам двор, все службы, чиновники и все их сопровождение еще только устроились на новом месте.
Как и пять лет назад, в порядке обоснования этого нового и опять дорогостоящего перемещения были выдвинуты причины, связанные со здоровьем монарха: утверждалось, что облака, закрывавшие небо Вальядолида в зимние месяцы, приводили к его плохому самочувствию, а ядовитые испарения реки Писуэрга вызывали не только недомогание всей королевской семьи, но и якобы были источником эпидемий кори, оспы и чумы, которые подвергли город нашествию за год до этого и угрожали разразиться над ним снова. Некоторые осведомленные источники говорили также о том, что очень заинтересованный в возвращении столицы к себе Мадрид предложил выплачивать королю ежегодно в течение последующих десяти лет по 250 000 дукатов, а также шестую часть всех доходов от сдаваемых в аренду городских помещений. В дополнение к этому власти города обязались также оплатить все расходы двора на переезд. Свою долю доходов от всех этих источников за собой зарезервировал и главный архитектор самой затеи герцог де Лерма. Все соответствующие документы по данному делу были заключены между властями Мадрида и герцогом с участием короля в ходе секретных переговоров сторон в январе 1606 года.
При подготовке данного решения принимались также во внимание факторы более выгодного расположения Мадрида для большего влияния столичных властей на процессы более быстрого экономического и торгового развития южных районов Испании и Португалии по сравнению с остальными регионами страны. Одним из важных элементов, способствовавших действиям герцога де Лермы в данном вопросе, была «удобная» для его соображений состоявшаяся три года назад кончина старой императрицы Марии Австрийской в мадридском монастыре, бывшей его главной противницей при дворе.
Два месяца спустя после объявления решения о переезде из Вальядолида на пути в Мадрид потянулись первые конвои переселенцев. Все, кто собирался переезжать, стремились сделать это как можно быстрее, чтобы избежать с наименьшими потерями расходов на стремительно дорожавшие там дома и квартиры, как это происходило уже пять лет назад в покидаемой теперь навсегда столице.