Однако политику по осуществлению идеи изгнания столь большого количества производительной части населения оказалось реализовать не столь просто, как представлялось в планах. Даже самому инициатору этой чудовищной затеи Филиппу II пришлось искать какое-то официальное обоснование для столь массового переселения мориеков за пределы Испании, поскольку мориски официально считались хотя и недавними, но все-таки христианами. Такому вынужденному исходу их производительных работников сопротивлялись и землевладельцы Валенсии и других районов, не говоря уже о чисто административных, технических и транспортных проблемах, которые такая масштабная операция вызывала. Ее практическая реализация, таким образом, тормозилась и захлебывалась по целому ряду объективных причин, которые Филипп II форсировать не решался, не имея для этого достаточных свободных средств.
Однако после смены короля и выхода на вершину власти фаворита герцога де Лерма сторонники доведения этой неосуществленной до тех пор политики до победного конца стали активизироваться и собирать силы. Во главе этой возрожденной инициативы по изгнанию новых христиан оказался старый христианин в образе архиепископа Валенсии Рибера. В качестве энергичного сторонника его плана выступила «самая католическая католичка» в лице самой королевы. Объединенными силами они выступили за привлечение на свою сторону Филиппа III и его фаворита. Надо сказать, что де Лерма сначала не решался на такую масштабную и непростую операцию, но затем поддался оказываемому на него давлению, когда подписание мирного перемирия с Соединенными провинциями Нидерландов освободило Испанию от продолжения военных действий и предоставляло властям возможность использовать ранее занятые там корабли для принудительного перевоза морисков в Северную Африку. Одновременно герцогу де Лерма удалось устранить сопротивление крупных землевладельцев путем данных им обещаний компенсировать потерю рабочей силы деньгами.
Совершенно неожиданно крайне воинствующую позицию занял в этом вопросе в целом довольно либерально настроенный Мигель Сервантес. Он изложил ее довольно откровенно в некоторых высказываниях персонажа Бергансы в его «Беседе двух собак». Называя морисков «канальей», он с убеждением утверждает, что «Испания выращивает и держит на своей груди таких гадюк, как мориски», и называет в качестве их осуждаемых недостатков такие достоинства, как прилежание в труде и бережливость. «Все, что они делают, – продолжает он, – сводится к тому, чтобы собирать и копить деньги, а чтобы достичь этого они только работают и не едят… только зарабатывают и никогда не тратят». Можно предположить, что такое агрессивное отношение к арабам Испании у Сервантеса было порождено его мытарствами и переживаниями в алжирском плену, хотя некоторые исследователи его жизни склонны объяснять такую позицию писателя его вечным стремлением вновь и вновь демонстрировать свое высшее христианское поведение для того, чтобы еще глубже скрыть его еврейское происхождение и устранить малейшие подозрения, которые могли бы сохраняться или возникать у кого бы то ни было на этот счет.
Прямым противоречием такой позиции со стороны Сервантеса выглядят высказанные им во втором томе «Дон Кихота» полные сочувствия и сострадания слова, которые описывают трагическое состояние встретившегося на пути главных героев уходившего в вечное изгнание соседа и друга Санчо по деревне мориска Рикоте.
«Где бы мы ни находились, мы плачем об Испании; ведь мы в ней родились, и она наша естественная родина; ни в одном месте мы не находим того желанного приюта, который порождают наши злоключения; а в Берберии и во всех краях Африки, где мы надеялись быть принятыми с теплом и радушием, то именно там нас больше всего оскорбляют и обижают… и теперь я знаю и испытываю то, о чем обычно говорят: насколько же сладкой является любовь к родине… Я побывал в Италии и был в Германии, и мне показалось, что там можно жить более свободно, потому что их обитатели не миндальничают, а каждый живет так, как хочет, потому что по большей части в них живут со свободой совести».
И хотя в одном месте писатель называет действия короля по изгнанию мориеков исходящими от божественного вдохновения, этим высказанным криком души и отчаяния Рикоте он отстраняет все возможные доводы в пользу изгнания из страны целого неповинного народа. Настоящий, благородный, пронизанный любовью и состраданием к людям Сервантес предстает перед нами именно в этих словах Рикоте, а также в жизненной философии и действиях своего главного героя, а не в конъюнктурных высказываниях собаки Бергансы.
26. Новые тяжелые испытания и годы интенсивного творчества
На фоне этих тревожных событий и смерти своей старшей сестры Андреа Сервантес старается наладить нормальную жизнь и уделять больше времени писательской работе. Но не успел он еще душевно оправиться от ухода Андреа, как семью постигла еще одна трагедия: всего шесть месяцев спустя после той трагедии неожиданно умирает ее маленькая внучка Изабель Санс. Вслед за ее кончиной разрушается то деликатное равновесие, которое едва сохранялось между ее матерью Изабель де Сааведра, ее отчимом Луисом де Молина и ее любовником-благодетелем доном Хуаном де Урбина, стало быстро разрушаться и не замедлило глубоко затронуть самого Сервантеса.
Как следствие этого трагического семейного события, на поверхность вышли те хрупкие коммерческие стороны брачной сделки, в которой участвовали все вовлеченные стороны с принятыми ими обязательствами. Благодетель и финансовый гарант приданого Изабель теперь, после смерти его внебрачной дочери и, возможно, собственной внучки, счел себя свободным от выполнения своего обещания на этот счет, хотя его подпись под брачным контрактом обязывала его к этому. Более того, он вскоре объявил о возвращении себе прав на тот дом, в котором он поселил свою любовницу вместе с ее мужем и собственной дочерью с пожизненным пользованием им. Под подстрекательством своего мужа Луиса Изабель подала на своего любовника и отца их покойной дочери в суд для получения с него денег за приданое. Дело приняло еще более острый и скандальный оборот, когда Сервантес в соответствии с изначальной договоренностью с Урбино отказался от своих фиктивных прав на дом, где проживала его дочь с мужем, в пользу его законного владельца, правда с условием, что получаемая с него аренда будет передаваться хозяином на милосердные цели.
Изабель, узнав об этом, объявила себя обманутой Урбино и собственным отцом и подала на него в суд. Вся эта гнусная судебная история привела к тому, что истица смогла получить от своего любовника чуть меньше ста дукатов, но с условием, что он возьмет ее мужа в качестве делового партнера. Такое решение, однако, очень скоро привело к новым разногласиям и скандалам между участниками этого треугольника. Привлечение Изабель к судебной ответственности своего отца за обман вызвало окончательный разрыв в их довольно напряженных отношениях, который так и не будет восстановлен на протяжении всех последующих лет жизни писателя. Ее необузданное эгоистическое поведение вызвало также отказ Каталины и ее тетки Магдалены иметь с ней какую-либо связь.
Ни та, ни другая не сочли нужным даже упоминать о ней в своих завещаниях.
Все эти отвратительные семейные дрязги вокруг дочери Сервантеса вынуждали его искать утешения и успокоения в общении со своей женой и сестрой Магдаленой. Но Магдалене было суждено прожить еще совсем недолго. Она ушла из жизни уже в январе 1611 года. В своем завещании она, будучи совершенно бедной, выражала желание быть похороненной как можно более просто в ее монашеском платье по правилам ее религиозного ордена и за счет своих братьев-францисканцев.
В эти трагические и морально очень тяжелые месяцы Сервантес снова переживает финансовую нужду, что заставляет его весной 1611 года переехать к братьям своей жены Каталины в Эскивиас. Однако наследник и хозяин семейной собственности в родном городе Каталины ее брат священник Франсиско в то время сам переживал трудности с долгами и не мог содержать Мигеля неопределенное время. В январе 1612 года писатель снова возвращается в Мадрид, а Каталина распоряжается частью сохранявшегося у нее имущества в пользу своего брата Франсиско, чтобы компенсировать его за предоставленный им мужу приют.
Жена Сервантеса Каталина сохранила за собой много для нас неизвестного о ней самой, а ее отношения с Мигелем тоже во многом оставили для нас очень мало сведений. Мы знаем, что из всех лет после их брака и до ухода его из жизни они прожили вместе только половину времени. Остается при этом загадкой, когда она узнала о том, что у ее мужа была внебрачная дочь и выходила ли она за него замуж в полном неведении о ее существовании или это выяснилось позже. Неизвестно также и о том, как Каталина восприняла уход мужа из дома на несколько долгих лет, хотя потом она снова приняла его к себе, что говорит, видимо, о ее решении простить его поведение. Непонятно нам и то, почему у них с Мигелем так и не было своих детей.
Не может несколько не удивлять и содержание ее завещания, которое она подготовила незадолго до вступления в Третейский орден. По нему она оставляла большую часть своей собственности не мужу, а своему брату-священнику и просила похоронить ее не в могиле Мигеля, а рядом со своим отцом в храме Эскивиаса. Опекунами по ее похоронным распоряжениям она тоже оставляла того же брата, хотя и совместно со своим мужем. Возможно, что она распорядилась так потому, что большую часть своего имущества Каталина предназначала на уплату долгов всей ее семьи в Эскивиасе, не имея возможности передать что-либо существенное Мигелю. Он, кстати, получал от нее по завещанию только их кровать, некоторую одежду, домашнюю мебель и два совсем небольших участка земли. Тем не менее она отмечала в завещании, что «мы очень любили друг друга и жили дружно». Есть предположения, что эта фраза не отражала истинного характера их отношений. Однако примечательно, что после смерти Мигеля Каталина изменила свое первое завещание и выразила желание быть похороненной вместе с ее покойным мужем.