внук?
Цзиньчжэнь указал на тетрадные листки на диване.
– Я правильно решил? – невпопад спросил он.
– Ты мне еще не ответил, – сказал преподаватель. – Родня ты ей или нет?
– Вам лучше у господина ректора спросить, – неловко выкрутился Цзиньчжэнь, не подтверждая и не опровергая догадку Залеского. – Он мой опекун. Я сирота.
Цзиньчжэнь лишь пытался уйти от вопроса о его родстве с Жун-Лилли – запутанной темы, которой он не хотел касаться. Но Залеский вдруг засомневался и, в упор глядя на Цзиньчжэня, спросил:
– Раз так, скажи честно: ты эти задачи сам решил или тебе подсказывали?
– Сам! – твердо ответил Цзиньчжэнь.
Тем же вечером Залеский явился с визитом к Лилли-младшему. Увидев гостя, Цзиньчжэнь решил, что иностранный профессор пришел из-за сомнений в его, Цзиньчжэня, честности. На самом деле ученый отказался от своих подозрений сразу, как только их озвучил. Если бы кто-то ему помогал, думал Залеский, хоть ректор, хоть ректорова дочка, он совсем по-другому решил бы эти задачи. Когда Цзиньчжэнь ушел, наставник еще раз изучил листы с ответами. Причудливые ходы решения вызывали восхищение, и пусть в логике порой мелькало что-то по-детски наивное, в то же время острый ум и изобретательность юноши поражали. Поначалу Залеский не знал толком, как выразить свои мысли, но в разговоре с ректором постепенно нашел нужные слова:
– Мы будто посылаем его отыскать какую-то вещь в туннеле, а туннель такой темный, что протянешь руку – и уже пальцев не видно, да еще кругом одни развилки и западни, без света и шагу нельзя ступить. Значит, перед тем, как спускаться в туннель, надо подготовиться: можно взять с собой фонарь, светильник, факел, да хотя бы спичечный коробок. А он ничего из этого не берет – то ли не знает, что это за штуковины, то ли знает, но не может их сыскать – словом, ничего этого у него с собой нет, а есть одно только зеркало, и он под каким-то хитрым углом ловит им солнечные лучи, чтобы они освещали туннель… Как дойдет до поворота – опять крутит зеркало так, чтобы по-новому преломить луч. Свет все слабее, а он идет себе вперед и одну за другой обходит все ловушки. Что еще удивительнее, добравшись до развилки, он будто бы интуитивно знает, в какую сторону повернуть.
Впервые на памяти Лилли-младшего Залеский так кого-то превозносил. Мало кому удавалось заслужить его одобрение, и Лилли-младшему непривычно и удивительно было слышать от него такую безоговорочную, горячую похвалу. А все же я первым обнаружил талант мальчика, подумал Лилли-младший, а ты, Залеский, только вторым. Ты только доказал то, что и без тебя было известно. Хотя, конечно, что может быть точнее доказательств самого Залеского? Коллеги погрузились в увлеченную беседу.
Но стоило им заговорить о планах на обучение Цзиньчжэня, как они тут же разошлись во взглядах. Профессор считал, что мальчик уже достаточно подкован в математике, учить его основам нет смысла и лучше бы перевести его на старшие курсы, а то и вовсе усадить за дипломную работу.
– Ну уж нет, – наотрез отказался Лилли-младший.
Мы знаем, что Цзиньчжэнь был холоден в общении, держался обособленно, у него был низкий социальный интеллект. С этим его недостатком, ловушкой, подстерегавшей его на жизненном пути, Лилли-младший боролся как мог. Молодому человеку, с его неумением общаться, робостью и необъяснимой враждебностью к посторонним, скорее пристало бы водиться с теми, кто младше него, чтобы он мог расслабиться. При этом он был самым юным студентом в группе. Лилли-младший понимал, что мальчик и без того сильно отдалился от сверстников, а взрослый круг общения еще больше испортит его характер. Впрочем, Лилли-младший не собирался объяснять это Залескому – тема как-никак деликатная, личная. Свое мнение он выразил так:
– У нас в народе говорят: «сталь требует закалки». Цзиньчжэнь – мальчик умный, но ему не хватает твердой теоретической базы. Ты сам только что сказал: уж сколько существует инструментов, бери и пользуйся, а он что же? Ловит журавля в небе и в упор не замечает синицу в руке. Вряд ли это нарочно, просто ему деваться некуда, а голь, как говорится, на выдумки хитра. Здорово, конечно, если можешь выкрутиться с зеркалом, вот только если он и дальше будет растрачивать талант на «зеркала», изобретать то, что не имеет практической значимости, – ну, станет он ненадолго местной диковинкой, а дальше-то что? Тут нужен индивидуальный подход, Цзиньчжэню сейчас самое время учиться, углублять знания. Пока как следует не освоишь то, что уже знакомо, не распознаешь важное в незнакомом… Слышал, ты в позапрошлом году привез с родины много редких книг. Я в прошлый раз хотел было одолжить у тебя парочку, но потом увидел на книжной полке табличку «НЕТ, ПОЧИТАТЬ НЕ ДАМ». Так я что думаю, может, сделаешь для Цзиньчжэня исключение? Ему это будет полезно, не зря же говорят: «в книгах кроются золотые чертоги».
– Ну уж нет, – наотрез отказался Залеский.
В то время по университету ходил слух о двух чудаках с математического факультета. Первым чудаком, вернее, чудачкой была профессор Жун Иньи (мастер Жун), которая вышла замуж за пачку писем, хранила им верность, а в сторону мужчин и не смотрела. Вторым чудаком считался иностранный профессор Залеский, оберегавший свои книжные шкафы, как женину честь. Так что Лилли-младший хоть и попросил профессора одолжить книги, но в душе не верил, что тот согласится, понимал, как мала вероятность такого везения, запишешь числом – выйдет ноль целых и сколько-то десятых; округляем до целых, и если цифра после запятой меньше пяти, при округлении получаем ноль – что-то было, и вот уже ничего не осталось.
Поэтому когда однажды за ужином Цзиньчжэнь вдруг сказал, что профессор дал ему два тома и разрешил брать любые книги из его библиотеки, Лилли-младший вздрогнул: он-то думал, что обошел Залеского, а оказалось, это он его обскакал. Вот какое место занимал ученик в мыслях наставника – никому не сравниться! Какие бы Лилли-младший ни возлагал на Цзиньчжэня надежды, признание и чаяния Залеского далеко превзошли любые его ожидания.
7
Говоря о двух чудаках, стоит все же заметить, что чудачество мастера Жун было скорбно-величавым и вызывало уважение, Залеский же носился со своими книгами как с писаной торбой, чего никто не одобрял. А так как именно о том, что вызывает неодобрение, люди охотнее всего и сплетничают, причуда Залеского была куда известнее – кто только о ней не слышал. Все знали, что книгами он не делится, поэтому новость о том, что он подпустил кого-то к своей библиотеке, облетела весь университет. Уж если ты знаменитость, твои дела тоже на слуху – вот она, взаимосвязь массы и энергии. Возникал вопрос: с чего вдруг Залеский так благоволит Цзиньчжэню? Настолько, что даже доверил ему свою «женушку». Кто-то говорил, что Залеский высоко оценил способности своего ученика и возлагает на него большие надежды, но эта мирная версия не пользовалась популярностью. Ажиотаж вызвала другая догадка: Залеский задумал использовать талант студента и присвоить его достижения.
Мастер Жун тоже об этом упомянула…
[Далее со слов мастера Жун]
Первые зимние каникулы после войны Залеский провел в Европе. Зима в тот год выдалась суровая, но в Европе, пожалуй, было еще холоднее, поэтому он оставил семью в Ч. и поехал один. Когда пришло время его встречать, папа отправил меня на пристань на университетском «фордике». Приезжаю на пристань и вижу картину маслом: Залеский восседает на деревянном ящике размером чуть ли не с гроб, ящик испещрен надписями на китайском и английском: УНИВЕРСИТЕТ Н. ~ Л. ЗАЛЕСКИЙ ~ КНИГИ. Я так и обомлела. В наш «фордик» ящик точно не влез бы. Пришлось нанимать четырех рабочих, чтобы они на тележке довезли багаж до кампуса. По дороге я спросила Залеского, зачем он привез издалека столько книг, а он мне радостно так.
– Я, – говорит, – затеял одно исследование, без этих книг никак не обойтись.
Оказывается, в Европе его настигла хандра оттого, что за эти годы он ничего не добился в науке. Потом у него возникла идея, он воодушевился и вернулся уже с грандиозными планами – он решил изучать структуру человеческого мозга. Сейчас мало кого удивишь искусственным интеллектом, все о нем наслышаны, но тогда только-только появился первый компьютер[19], а Залеский уже живо заинтересовался этой темой, так сказать, опередил свое время. Так что, учитывая масштабы его планов, не так уж и много книг он привез, и вполне понятно, почему он не хотел этими книгами делиться.
То, что он сделал исключение для одного Чжэня, вызвало у людей подозрения. К тому же на факультете тогда о чем только не болтали: якобы Чжэнь за две недели прошел всю программу четырех лет, вогнал Залеского в краску… И хотя толком никто ничего не знал, пошел слух, что иностранный профессор использует интеллект Чжэня для своих исследований. Сами понимаете, как эти слухи разносятся по университету, люди любят сплетничать о чужих неудачах, и рассказывают, и слушают с удовольствием. Я, когда услышала, спросила Чжэня, правда это или нет, он сказал: неправда. И папа его спрашивал, он ему то же самое ответил.
Папа спросил: говорят, ты после пар вечно у Залеского пропадаешь?
Чжэнь ему: да.
Папа ему: а что ты там делаешь?
А он: книги читаю, иногда играем с ним в шахматы.
Отвечал он уверенно, но мы все-таки думали: не бывает дыма без огня, может, он что-то недоговаривает. Он ведь был еще подростком, в людях разбирался плохо, Залеский мог попросту его одурачить. Я нашла какой-то предлог и отправилась на разведку. Но сколько бы я ни приходила к Залескому, каждый раз наблюдала одну и ту же сцену: они и правда играли в шахматы. Чжэнь и дома часто во что-нибудь играл: с папой они состязались в вэйци[20] – Чжэнь был сильным соперником, не уступал папе; с мамой они резались в китайские шашки