Записав разговор с мастером Жун, я позвонил директору Чжэну по двум номерам, по первому никто не ответил, по второму мне велели подождать – тут-то мне и предстояло испытать свою удачу. Удача оказалась на моей стороне: я услышал в трубке голос директора Чжэна; он спросил, по какому делу я звоню, я сказал, что по университету Н. ходит слух, будто Жун Цзиньчжэнь создал атомную бомбу. Он спросил, что все это значит, я ответил: что бы Жун Цзиньчжэнь ни сделал для страны, из-за секретности своей работы он так и остался всего лишь «безымянным героем»; но эта засекреченность как раз и привела к тому, что молва, кажется, искусственно раздула его заслуги, приписав ему разработку бомбы. На том конце провода сердито фыркнули, и директор Чжэн вдруг разразился гневной тирадой:
– Чушь полная! Вы что же, думаете, с одной только атомной бомбой можно выиграть войну? А ведь с Жун Цзиньчжэнем мы были практически непобедимы. Атомная бомба – символ нашей мощи, цветок в петлице, и пока мы щеголяли этим цветком, а противник следил за ним, Жун Цзиньчжэнь следил за самим противником, ловил в шепоте ветра его сердцебиение, раскрывал его самые сокровенные тайны. Непобедим лишь тот, кто знает и врага, и самого себя[38], а потому я так скажу: с точки зрения военной стратегии то, чем занимался Жун Цзиньчжэнь, поважнее атомных бомб.
Жун Цзиньчжэнь был дешифровщиком…
[Далее со слов директора Чжэна]
Дешифровка – это ремесло, в котором один гений всеми силами пытается прощупать мысли другого гения, наивысшая форма борьбы, битвы. Таинственное, темное дело, которое собирает вместе лучших наших людей, и для чего? – чтобы они разгадывали секреты, скрытые в простых арабских цифрах. Звучит забавно, похоже на игру, но скольких эта игра довела до полусмерти!
Вот она, мощь шифра!
Вот она, беда дешифровщика! Ни одно другое поприще не свело в могилу столько гениев. Загубить не то что гения, а поколения гениев – на это способны, пожалуй, только проклятые шифры. Они созывают к себе лучших из лучших, и не затем, чтобы пустить в ход их таланты, а просто чтобы задушить их и тихо захоронить. Оттого и говорят: криптоанализ – самая жестокая в мире профессия… [Продолжение следует]
Когда летом 1956 года Жун Цзиньчжэнь уезжал в рассветных сумерках из университета Н., он и представить не мог, что по воле человека, с несколько надменным видом сидящего рядом, жизнь его навсегда уже связана с загадочной и жестокой наукой, криптографией. Ему было невдомек, что тот, кого студенты в шутку прозвали «хромым плясуном под дождем», занимал чрезвычайно таинственную должность – он был главой криптоаналитического подразделения специального отдела 701. А значит, и будущим руководителем Жун Цзиньчжэня! Поначалу руководитель хотел перекинуться с подчиненным парой слов, но Жун Цзиньчжэнь не отзывался – возможно, горечь расставания была еще слишком велика. Бесшумно, в ослепительном свете фар машина ехала вперед, и было в ней что-то мистическое, зловещее.
Было уже светло, когда джип покинул пределы города и помчался по автостраде. Жун Цзиньчжэнь настороженно заоглядывался. Разве «город» в почтовом адресе («Город, почтов. ящ. № 36») означает не Ч.? Если так, зачем они выехали на автостраду? Правда, вчера, когда Хромой вез его туда, где предстояло оформить все необходимые документы, машина кружила и петляла, и на несколько минут ему даже велели надеть специальные очки, в которых ничего не было видно; но все же он был уверен, что все это время оставался в Ч. Теперь, когда они неслись по широкой гладкой магистрали и было ясно, что им предстоит долгий путь, Жун Цзиньчжэнь от удивления засыпал Хромого вопросами:
– Куда мы едем?
– В отдел.
– А где он?
– Не знаю.
– Далеко?
– Не знаю.
– Разве нам не туда, где мы были вчера?
– А ты знаешь, где мы были вчера?
– В пределах города.
– Послушай-ка, ты уже нарушаешь присягу.
– Но…
– Никаких «но». А ну-ка, повтори начало клятвы!
– «Я буду молчать о том, где я был, о том, что я видел, о том, что я слышал: это тайна».
– Хорошенько запомни эти слова. Отныне все, что ты видишь и слышишь, – строго конфиденциально…
Стемнело; машина так и не остановилась. Впереди засверкали огоньки, предвестники города – не большого, но и не маленького. Жун Цзиньчжэнь смотрел во все глаза, гадая, что это за место. Хромой, однако, снова велел надеть «слепые» очки, а когда разрешил снять их, джип уже выехал на извилистую горную дорогу, мало отличимую от любого другого серпантина: по обеим сторонам – горы да рощи, и ни одного указателя, ни одного знака вокруг. Узкая дорога змеилась в ночи, свет фар сжимался порой в единую линию, в световую тропку, такую же яркую, насыщенную, как прожекторный луч, и казалось, не мотор тянет машину вперед, а этот луч-буксир. Через час с лишним Жун Цзиньчжэнь разглядел пятнышки света на далеком темном склоне. Туда они и направлялись.
В том месте была дверь без каких-либо опознавательных знаков. Охранял ее однорукий старик, чье лицо перечертил страшный шрам: он тянулся от левого уха до правой щеки, бороздя переносицу. При виде старика Жун Цзиньчжэню невольно вспомнились предания о чужеземных пиратах. Внутри, во дворе, стояла гнетущая тишина склепа, воскрешая в памяти истории о средневековых замках из христианских романов. Из темноты, точно призраки, вынырнули двое, и лишь когда они приблизились, Жун Цзиньчжэнь увидел, что один из «призраков» – женщина. Она пожала Хромому руку. Мужчина вытащил из машины чемодан Жун Цзиньчжэня и скрылся с ним.
Хромой представил Жун Цзиньчжэня женщине. В суматохе Жун Цзиньчжэнь не расслышал ее фамилию, уловил только слово «управляющая» – женщина была местным руководителем. Хромой сообщил ему: это тренировочный лагерь 701-го отдела, все новички проходят здесь политпросвещение и профподготовку.
– Когда закончишь обучение, я пришлю кого-нибудь за тобой, – сказал Хромой. – Надеюсь, обучение не затянется: я хочу, чтобы ты скорее стал полноправным членом 701-го.
Договорив, Хромой сел в машину и уехал – ни дать ни взять торговец людьми: привез «живой товар», сбыл с рук и убрался с глаз долой, без сомнений и сожалений.
Прошло три месяца. Однажды, когда Жун Цзиньчжэнь делал на кровати утреннюю гимнастику – качал пресс, поднимая туловище из положения лежа, – за окном послышался рев мотоцикла. Мотоцикл затормозил перед его общежитием; вскоре в дверь постучали. За дверью оказался незнакомый молодой парень.
– Меня послал за вами руководитель Чжэн, – сообщил он, как только Жун Цзиньчжэнь открыл ему. – Соберите вещи.
Мотоцикл повез его не в сторону главных ворот, а куда-то в глубину двора, и нырнул там в потайную пещеру. Внутри пещеры обнаружилось сложное переплетение ходов, как в лабиринте. Минут через десять мотоцикл остановился перед сводчатой железной дверью, водитель ненадолго исчез за ней, вышел, снова сел на мотоцикл, и они продолжили путь. Вскоре они выехали из пещеры, и глазам Жун Цзиньчжэня открылся лагерь в разы больше тренировочного – загадочная, скрытая от чужаков база особого отдела 701, где Жун Цзиньчжэню предстояло жить. Его рабочее место находилось за той железной дверью, у которой останавливался мотоцикл. Здешние обитатели обычно называли базу северным двором, тренировочный лагерь – южным двором. Южный двор служил и «фасадом», и «пограничной заставой» северного, был чем-то вроде рва и разводного моста перед крепостью. У тех, кого пускали только на южный двор, не было ни малейшей возможности взглянуть на двор северный, «мосты» для них были всегда «разведены».
Мотоцикл проехал еще дальше и наконец притормозил перед увитым плющом зданием из красного кирпича. Изнутри доносился запах еды, и Жун Цзиньчжэнь догадался, что это столовая. Хромой увидел их из окна, вышел из столовой с паровой булочкой в руке и пригласил Жун Цзиньчжэня войти.
Он еще не завтракал.
Люди в столовой собрались самые разные: мужчины и женщины, старики и молодежь, в штатском и в военной (а кое-кто и в полицейской) форме. В тренировочном лагере Жун Цзиньчжэнь не раз задавался вопросом: что же это за отдел такой, кто им управляет? Военные? Или кто-то на местах? Теперь его растерянность только усилилась, и он молча решил: наверное, это и есть «особенность особенного отдела». 701-й – особенный, специальный отдел, секретная организация; особость – его облик, секретность – его сердцевина, непостижимая, как далекий глас небесный.
Хромой провел Жун Цзиньчжэня через общий зал в соседнее помещение, где все было готово для завтрака: молоко, яйца, пирожки и булочки на пару́, овощные закуски.
– Садись поешь, – велел Хромой.
Жун Цзиньчжэнь принялся за еду.
– Оглянись в зал, – сказал Хромой. – У них завтрак скромнее, чем у тебя. Так, кашица.
Жун Цзиньчжэнь посмотрел в столовую: у всех вокруг были чаши с рисовым отваром. Сам же он держал в руке кружку с молоком.
– Знаешь почему? – спросил Хромой.
– Потому что так здесь встречают новичков?
– Нет. Потому что твоя работа важнее.
После завтрака Жун Цзиньчжэнь приступит к делу всей своей жизни – дешифровке! Пока что он и понятия не имеет, до чего таинственна и жестока его будущая работа. Правда, некоторые требования инструкторов в тренировочном лагере – например, в кратчайшие сроки выучить назубок все, что касается истории N-ии, ее географии, дипломатии, ведущих политиков, военной мощи, стратегии, тактики; запомнить личные сведения о важных политических и военных деятелях этой страны и проч., и проч. – вызывали в нем любопытство: кем же он будет работать? Сначала он думал, что станет разрабатывать особое секретное оружие против N-ии, потом – что его отправят в какой-нибудь аналитический штаб при военном начальстве, служить секретарем-советником, а может, его готовят в военные наблюдатели. А вдруг, размышлял он неохотно, его заставят делать то, в чем он совсем не силен: скажем, назначат его военным специалистом по налаживанию связей за границей, или дипломатическим атташе, или разведчиком? Словом, он перебрал в уме множество важных и необычных профессий, но ни разу не подумал про профессию дешифровщика.