— Нэ волнуйся, дядя. Доедем.
— Да я ничего, — тоже улыбнулся ему в ответ Матвей, но как-то заискивающе, без гордости, и тут же кинулся опять к багажной за мешками, думая теперь лишь об одном: сколько придется дать этому цыгану за доставку. Десятку вроде бы многовато, а пятерку — вдруг окажется мало.
Но Санька и тут выручил Матвея. Пока они все втроем носили мешки, он успел шепнуть:
— Заплачено уже. Мы у этого цыгана жить будем. Николаё его зовут, Коля, значит.
Матвей согласно кивнул головой. Ему было все равно, где жить. Лишь бы не под открытым небом.
Базар был совсем невдалеке, и они обернулись за час с небольшим. Санька о чем-то пошушукался с цыганом, пожал ему руку с громадным золотым перстнем на безымянном пальце и побежал за весами. А Матвей, немного оглядевшись, стал затаскивать мешки за широкий каменный прилавок.
Санька вернулся минут через пятнадцать, помог Матвею установить весы и подхватил свой чемоданчик.
— Бывай, Калинович. Не проторгуйся.
— Ну да, — кивнул ему Матвей и принялся развязывать первый мешок.
Но как только Санька исчез в толпе, Матвей отставил мешок в сторону, спрятал под прилавок гири и, попросив мужика, торговавшего рядом капустою, понаблюдать за его товаром, пошел поглядеть, что здесь за базар.
На первом, самом нижнем этаже торговали всякой огородной продукцией: морковью, свеклой, картошкой. Матвей вначале прошелся по левой и правой сторонам, где располагались ларьки. Но ничего особенного там не обнаружил. То же, что и у них дома: запечатанные в стеклянные банки кабачки, гречневая каша да порезанные на мелкие ломтики болгарские яблоки. Кое-где, правда, еще лежала в ящиках маленькая, чуть больше воробьиного яйца, картошка. Зато посередине, где расположился со своим луком и Матвей, полно всякой всячины: поближе к двери, на всякий манер и лад зазывая покупателей, торговали мочеными яблоками, огурцами и капустой мужики и бабы. Особенно удивился Матвей двум, почти в человеческий рост, бочкам, возле которых хлопотал щупленький веселый старичок, судя по разговору, белорус. Как он их сюда дотащил, одному богу известно. Потом целый ряд занимали тюки с морковью и свеклой. Матвей поинтересовался, почем морковь. Оказывается, по рублю килограмм. А у них дома по двадцать копеек никто давать не хочет. Надо же!
За свеклой и морковью шла картошка. Матвей сразу определил, что привозная. Ради любопытства он опять спросил о цене и опять удивился: шестьдесят копеек килограмм. Картошка, правда, не сравнишь с той, что в ларьках, но и цена, шутка сказать, — почти десять рублей пуд.
Матвей пошел дальше, ко всему приглядываясь и прицениваясь. Мало ли чего, вдруг на следующий год придется приехать с той же картошкой или морковью. Так чтоб знать, как оно здесь все.
Но больше всего, конечно, сейчас Матвея интересовал лук. Он подходил к очередной тетке или мужику, и сердце у него екало: вдруг окажется у них лук. И не кошелка-другая, а мешков десять — пятнадцать. Тогда еще неизвестно, как пойдет у Матвея торговля.
Но луку на всем базаре, считай, не было. Торговала им одна-единственная бабка. Только что это за лук?! Одно название, а так — горох горохом, да еще и посиневший, морозом, наверное, где-то прихватило. Матвей, правда, остановился, спросил почем. Бабка сразу заволновалась:
— Рубль двадцать, милок.
— Дороговато, — укорил ее Матвей.
— Не без того, согласилась она. — Так его ведь нет нигде.
«Так уж и нет», — улыбнулся про себя Матвей и отошел от бабки подальше.
Теперь можно было возвращаться на свое место и потихоньку начинать торговлю. Но Матвей не выдержал и поднялся на второй этаж. Вначале прошелся по правой стороне, где торговали мясом. В двух местах даже постоял в очереди, чтоб, подойдя к прилавку, получше разглядеть, что здесь, на Севере, за мясо. Оказывается, по большей части говядина, и притом немолодая уже. Кое-где, правда, висели еще на крюках бараньи тушки, но какие-то неказистые, тощие. А вот свинины или телятины Матвей, сколько ни ходил между рядами, так и не обнаружил. Считать же за свинину те необрезные промороженные куски, которыми в конце рядов торговал какой-то магазинчик, у Матвея не поворачивался язык. Никуда это не годится! Сколько раз, к примеру, Матвею приходилось возить на тракторном прицепе в заготскот свиней. Поглядишь на них — душа радуется: все одна в одну, центнера по два в каждой. А из них вишь что получается! Порча продуктов, да и только! Чего бы, скажем, не обрезать сало, как дома хозяин делает, хоршенько его просолить. И, пожалуйста, торгуй тогда отдельно салом и отдельно мясом. Так нет же! Лень, что ли, кого заела, или, может, выгода какая есть от такого вот перевода продукта?!
Матвей еще немного постоял возле мясных прилавков, повозмущался и пошел обследовать базар дальше. В небольшом закоулке он обнаружил два ряда, сплошь, от края до края, заваленные кролями, курами и гусями. Ряды эти вначале Матвею очень понравились: все чистенько, аккуратненько, но когда он узнал цены, так только руками развел. И ладно бы куры там были какие-нибудь особые, а то самые что ни на есть обыкновенные, да еще и без лап, и без всяких там потрохов: сердца, печенки, горла. Тетки, видно, себе на суп забирают. Матвей не сдержался и даже поругал одну. Та засмущалась: мол, все так торгуют.
— Разбаловались вы тут, — пригрозил ей на прощанье Матвей и пошел на левую сторону.
Там торговали молоком, сметаною и творогом. Матвей остановился, заглянул в один-два кувшина, удивляясь, что молоко почему-то все больше топленое, потом попробовал у одной женщины щепотку творогу, похвалил, спросил о цене и отправился дальше, к медовым рядам. Дома в саду у Матвея стояли три колоды, и кое-что в пчелиных делах он понимал. Мед был в основном лесной, цветочный, и это Матвею очень понравилось. Цена такая же, как и у них дома, — четыре рубля килограмм. Смутил его лишь один не старый еще мужик в офицерской поношенной фуражке. Матвей поглядел на его желтый, засахарившийся мед и сразу понял, что без обману здесь не обошлось. Готовясь на базар, мужик для весу порядком подмешал в бочку сахару и крахмалу. Матвей постоял возле него, покачал головой, но не сказал ни слова; раз нет у человека совести, так тут говори не говори — она не появится.
На минуту Матвей задержался возле тетки в белом халате, торговавшей чебуреками. Размахивая двурогой вилкой, она кричала на весь базар: «Чебуречки, прямо с печки, вкусные, сочные, дальневосточные!»
Матвей купил один, но съел только до половины. Несло от него перегоревшим маслом и еще каким-то непонятным козлиным запахом. Да и мясо внутри — настоящим мясом не назовешь, жилы одни да потроха.
Поругав сам себя, что зря перевел пятнадцать копеек, Матвей пошел к средним рядам, которые двумя полукругами располагались в центре зала.
Вот где было на что поглядеть и что купить! Высокими песчаными горами высились на прилавках красный и черный перец, зазывно манили к себе сложенные ровненькими пирамидками яблоки, апельсины и еще какие-то южные диковинные фрукты, которых Матвей до этого никогда не видел; тут же стояли целые ящики грецких орехов, чернослива, сушеных груш; и еще много всякой всячины обнаружил он на этих прилавках: длинные губчатые мочалки, какие-то коренья и цветочные семена, мандарины и даже широкие табачные листья.
Спрашивать о цене здесь не было никакой надобности. На гладко оструганных палочках везде красовались надписи. К примеру: «Яблоки — 5 рублей килограмм». «Орехи грецкие — 6 рублей килограмм». «Хурма — 7 рублей килограмм», «Груши сушеные — 4 рубля килограмм». Матвея эти таблички напугали, и он на всякий случай отступился от них: больно уж красивый лежит на прилавке товар, рука сама так и лезет в карман за деньгами.
А народ нет-нет да и подходит то к одним весам, то к другим и заказывает кто килограмм-другой яблок, кто чернослив, а кто и этой самой хурмы. Денежные, должно быть, здесь все-таки живут люди!
На третьем этаже Матвей побыл от силы минут десять. С правой стороны там располагались крохотные промтоварные ларьки. Матвей заглядывать сюда не стал. Не время сейчас заниматься всякими юбками-кофтами. Центральных, самых шумных рядов, на третьем этаже вовсе не было, и Матвей сразу проскочил на правую сторону, просторную и светлую. Торговали там цветами. Вот уж что непонятно было Матвею так непонятно! Ну ладно, торгует человек яблоками, луком или орехами этими! А тут — цветы! И цена-то какая! Два цветочка — пятерка! Да Матвей, если бы захотел, мог бы привезти этих цветов хоть целый вагон. Летом, конечно, не теперь. Где их среди зимы достанешь?!
Матвей даже выматерился, быстренько спустился в подвал, отыскал свое место и, немного с тревогою поглядывая на мешки, принялся опять развязывать самый первый, еще из дому помеченный крестиком. Лук в нем был крепкий, отборный, головка в головку. Матвей положил на алюминиевую, порядком измятую тарелку килограмм и стал ждать, что будет дальше.
Ждать пришлось недолго.
Тут же возле Матвея образовалась кучка людей человек в пять и наперебой стали спрашивать о цене. Матвей на минуту задумался, вспомнил бабку, торговавшую где-то совсем неподалеку луком-сеянкой, и объявил:
— Полтора рубля.
Кучка в одно мгновение преобразовалась в очередь — и пошла у Матвея торговля. За какие-то полчаса мешка как не было. Заказывали сразу по три, а то и по четыре килограмма. Матвей взвешивал без обмана, с «походом», так, чтобы тарелка с луком маленько перетягивала тарелку с гирями. Иногда, правда, Матвею приходилось немного хитрить. Не всякий раз оказывалась у него мелочь для сдачи. Тогда Матвей добавлял на тарелку полукилограммовую гирьку и, подмигнув покупателю, спрашивал: «Ну, так чтоб для ровного счета?» От этого дополнительного полкилограмма почти никто не отказывался. Да и чего отказываться! Семьдесят пять копеек не деньги, а лишняя луковица среди зимы не помешает. Да еще здесь, на Севере!
Набирая из мешка лук, прикидывая в уме насчет денег, Матвей краешком глаза видел, что очередь возле него все растет и растет. Он тихонько радовался этому и даже стал подумывать о том, что если так пойдет и дальше, то дня за два от его лука и следа не останется. И вдруг словно что-то кольнуло в сердце Матвея. Что же он делает?! Что делает?! А?! Если в две минуты возле него образовалась такая очередь и народ берет