– И подумать только, у каждого из них были в то время другие отношения! – всегда укоризненно завершает свой рассказ отец.
Нам требуется очень много времени, чтобы дотащить ковер хотя бы до лестницы. Здесь проблема усугубляется: мы плохо представляем, как снести его вниз хотя бы по первому пролету, и еще хуже – как развернуть на середине лестничной площадки, чтобы спустить на второй пролет.
– Давай перевалим его через перила, – шепчет мать.
Мы с трудом переваливаем ковер через перила, и – плюх! – вот он уже лежит этажом ниже, балансируя на ограждении и грозя продолжить свое падение. Мы на цыпочках спешим вниз, едва успевая подхватить его, прежде чем он свалится на нижний этаж.
И тут мы чудом избегаем катастрофы: ковер едва не опрокидывает бронзовую статую, стоящую на почетном месте у подножия лестницы. Эта статуя – отцовский талисман: Афина, держащая в левой руке сферу знания. Я была удостоена нескольких сеансов поучений на тему этой статуи. Почему именно сфера? Это символическая форма, олицетворяющая знание, мир идей, каким его определял Платон, но, кроме того, еще и идеальная геометрическая форма, содержащая бессчетное число треугольников, а также «магический квадрат мудрецов».
Отец считает, что все на свете символично, и приписывает экстраординарную ценность простейшим геометрическим формам, таким как треугольники и квадраты. Он утверждает, что они несут в себе крохотную часть первозданной энергии творения. Понимание этих форм и уважение к ним – первый шаг к умению задавать энергиям вращение в верном направлении, а следовательно, и к шансу получить доступ к оккультной философии. Отец не дает никаких объяснений по поводу магического квадрата мудрецов, а я не осмеливаюсь спросить. И представляю сборище великих Посвященных, сидящих так, что их ряды образуют квадрат, и обсуждающих Вселенную и ее энергии.
Отец считает, что все на свете символично, и приписывает экстраординарную ценность простейшим геометрическим формам, таким как треугольники и квадраты.
В конце концов мы с матерью укладываем ковер на первом этаже и торопливо возвращаемся наверх, чтобы позаниматься в оставшееся недолгое время. Спускаясь вниз под конец дня, мы проходим мимо ковра и соглашаемся: здесь он смотрится намного лучше. И все равно с опаской ждем, как отреагирует отец, когда увидит его по дороге в спальню.
Наконец наступает время вечернего шествия. Мы поднимаемся по лестнице гуськом, мать возглавляет процессию, чтобы смягчить падение, если отец споткнется и упадет вперед, а я в арьергарде – на случай, если он опрокинется назад. Ковер с тиграми лежит, купаясь в свете ламп, прямо посередине площадки первого этажа. Отец проходит по нему и входит в спальню, не говоря ни слова. Мы обмениваемся встревоженными взглядами за его спиной. Во время вечернего ритуала по-прежнему не следует никакой реакции. Мы выходим в коридор, слегка ошарашенные, и идем спать. Уж завтра-то он все нам выскажет.
После утреннего ритуала на следующий день мы идем за отцом по лестничной площадке, обе в напряжении. Возбуждение предыдущего дня поутихло. Мы проходим по ковру друг за другом и достигаем лестницы. По-прежнему никаких комментариев. Спускаемся вниз в предписанном порядке: я впереди, мать позади. Ничего. Ни слова.
Так проходит неделя. День за днем мы ждем от отца выговора. Но ничего подобного не случается. Однажды вечером, когда мы направляемся наверх, мать не выдерживает. То ли чтобы положить конец ставшему невыносимым тревожному ожиданию, то ли потому что у нее не хватает духу скрыть от него даже сущую мелочь.
– Мсье Дидье, – нерешительно начинает она. – Вы сейчас увидите, мы перенесли ковер на первый этаж…
У нее нет времени закончить предложение. Отец скачками несется вверх по лестнице и, увидев ковер, впадает в устрашающую ярость:
– Это неприемлемо! Сделайте все, как было, – и немедленно!
Легче сказать, чем сделать. Наши ноги подгибаются от напряжения, мы тащим ковер – по сантиметру за усилие. То и дело слышим неистовый грохот шагов отца, когда он подлетает к двери своей спальни, распахивает ее и гремит:
– Какого черта вы там копаетесь? Неужели еще не закончили?
Каким-то образом мы ухитряемся поднять ковер обратно на второй этаж. Повесив головы со стыда, заканчиваем прислуживать отцу и возвращаемся в свои комнаты, не глядя друг на друга.
На следующий день отец решает провести генеральную инспекцию по дому, чтобы проверить, не передвинули ли мы что-нибудь еще. Он бурей носится из комнаты в комнату, а мы молча следуем за ним. Ему кажется, что перемещенные предметы попадаются буквально на каждом шагу, и он агрессивно допрашивает нас. К счастью, толстый слой пыли подтверждает наши ответы.
Под конец – потому что у нас явно слишком много свободного времени – отец наказывает нас новыми обязанностями. Мать должна выполнить дополнительные упражнения по бухучету, а я – переписать целиком «Практическое руководство по музыкальным тональностям» Дандло.
Это кажется мне легким наказанием за целую неделю такого волнующего сообщничества с матерью. Мы сделали что-то, чтобы скрасить наше унылое существование, у нас был общий секрет, общие тревоги, общие страхи, общее напряжение. И мать не возлагает на меня ответственность за провал нашего предприятия, отчего у меня на сердце почти легко.
Я иногда думаю о пути, который проделали эти тигры. Теперь мне хочется передвигать все – мебель, украшения, книги… Переворачивать вверх дном все, даже расписание. Словно распахнулась дверь перемен, и я поняла, как можно раз и навсегда положить конец запечатыванию наших судеб. Какой замечательной была бы жизнь, если бы мы с матерью были подругами и смогли придумывать другие приключения! Если бы мы смогли своими маленькими заговорами бросать вызов все более гнетущей власти отца.
Какой замечательной была бы жизнь, если бы мы с матерью были подругами и смогли придумывать приключения! Смогли своими маленькими заговорами бросать вызов гнетущей власти отца.
Хирам Тирский
«Я не принадлежу ни к какому времени, ни к какому месту; я вне времени и места, мое духовное существо живет в вечном существовании». – Так мой отец любит описывать себя. Во время своих поучений, которые все чаще и чаще связаны с «фундаментальными вопросами», он объясняет, что уже прожил множество жизней и встречал других Существ Света. Ему пошли на пользу учения Пифагора, одного из великих основателей тайной доктрины. Он принимал участие в Крестовых походах, нося доспехи тамплиера. Он был катаром-«совершенным». В трудную эпоху Французской революции – во время которой он томился в тюрьме под именем Джузеппе Бальзамо, ставшего знаменитым под псевдонимом графа Алессандро Калиостро, – отец был учеником другого великого Посвященного, графа Сен-Жермена…
Наверное, в результате многочисленных перерождений мой отец теперь «тавматург», чудотворец; он может исцелять просто наложением рук, как Людовик Святой и короли из династии Меровингов, от которых мы происходим.
– Мы – Дидье, прямые потомки «ленивых королей», мы чисты, – часто говорит он мне.
Отец объясняет, что неверно понимаемый большинством термин «ленивые» происходит от того, что эти просветленные монархи не тратили свои энергии на низменные занятия вроде пешей ходьбы. Они путешествовали в повозках, которые тянули волы, и это означало, что они умели размышлять о высших материях. Поскольку такое поведение не влекло за собой «конкретных, видимых или немедленных» результатов, низкие смертные трактовали его как лень. Мир не был готов к их мудрости. Однако они достигли величия в невидимой вселенной, и их воздействие будет понято впоследствии, в грядущие времена.
Еще мой отец умеет пользоваться спиритической доской «уиджа» – иными словами, общаться с умершими. Например, он беседует со своей матерью в ее посмертии. Я не должна путать эти его истинные способности с демонстрациями, устраиваемыми «подмастерьями», которые способны общаться только с «призраками цирка уродов». Бараны благоговеют при виде этих представлений, и так им и надо, поскольку это позволяют истинно свободным беседовать с высшими духами. Аналогичным образом, я не должна восхищаться людьми, которые превращают свинец в золото: это просто «мелкие людишки», их умения не выходят за пределы набора навыков стоящего на низшей ступени «новичка-алхимика».
Наверное, в результате многочисленных перерождений мой отец теперь «тавматург», чудотворец; он может исцелять просто наложением рук, как Людовик Святой и короли из династии Меровингов, от которых мы происходим.
Великие Посвященные вроде моего отца обладают куда более величественными способностями – например, умеют проникать в разум других людей. Они также умеют контролировать людей, гипнотизируя их.
– Я могу сделать что угодно с любым слабым разумом, – утверждает отец.
По определению слабаки не имеют никакой власти над собственным разумом. Напротив, сильные умы полностью овладевают своими психическими энергиями и, следовательно, могут проникать в разум других людей и манипулировать ими, как марионетками, – так же легко, как умеют сопротивляться боли и опьянению или гнуть металл и передвигать неодушевленные предметы. Гипнотизм – мощный инструмент, и к тому же долговечный: нужно лишь однажды «подчинить кого-то» – и этот «кто-то» будет подвластен тебе и годы спустя.
Отец уверяет, что никогда не гипнотизировал меня и никогда не будет. Поскольку моя судьба – самой однажды стать сверхчеловеком, я не должна подвергаться никакой форме ментального обладания. Когда моя подготовка будет завершена, я буду контролировать слабых разумом и способствовать великому возрождению вселенной.
У меня нет ни малейшего желания кого-то контролировать. Неужели быть сильной означает затворничать в этом доме, как мой отец? Что ж, тогда я предпочла бы иметь слабый разум и жить, как живут фабричные рабочие с фабрики «Катлэн». Однако если я обречена соответствовать отцовским ожиданиям, «проникать в людские головы», то я использую свои силы, чтобы освобождать эти так называемые слабые разумы. Я воображаю, как отворяю металлические врата, но, вместо того чтобы входить внутрь и обладать кем-то, я оставляю эти врата открытыми, чтобы все эти плененные души могли бежать.