Пацаны из ремонтного взвода приняли Злого сразу. Во-первых – боевая медаль, во-вторых – кулаки – пара в ведро не вмещается, ну и в-третьих – до армейки работал слесарем на заводе, руки инструмент помнили. Только вот постоянная тоска в глазах у парня. Все понимали – не на своём месте младший сержант. Задолбал взводного: «Когда на стрельбище? Отпустите к соседям на полигон пострелять…» И всё ножичком баловался. В списанную резину тыкал и все двери в мастерских издолбал. А ножичек-то… не уставной ножичек-то. Видно трофейный.
Прибытие после 16–00 – самовольная отлучка
В помещении дежурного по роте, на сколоченном из ящиков от запчастей столе, сидел Пряник. В левой руке он держал маленький чахлый вентилятор и направлял струю воздуха на открытые участки своего тощего туловища. Вентилятор яростно тарахтел, вращая алюминиевыми гнутыми лопастями, пытаясь вырваться из рук и вылететь в открытую форточку. Но на голове у Пряника вяло шевелились только штук пять слипшихся, потных волосинок. В правой руке у прапорщика была толстая, горячая и липкая чёрная труба телефона, которую он старался не прислонять к потному уху. Говорил он чётко и по существу:
– Петрович, меня мой ротный скоро живьём сожрёт из-за твоей «будки». Говорит, мол, какого хрена территорию загромождает отремонтированная техника? Давай, присылай своих… Кстати, ты обещал… Петрович, из песни слов не выкинешь!
На другом конце провода, в 27 км от базы на высотке располагался усиленный блокпост на пересечении трёх дорог стратегического назначения. Эти важные горные дороги были нужны всем. И нашим, и дружески настроенной против всех Народной армии ДРА, а так же: духам, басмачам, моджахедам, контрабандистам, идейным оппозиционерам и ещё чёрт знает кому. Боестолкновения были частыми и жёсткими, с потерями среди личного состава и техники. Полторы недели назад Пряник принял на ремонт боевую машину десанта (БМД), а среди своих – «будку». «Подшаманили» её быстро, понимая, что без артиллерии на блокпосту будет туговато. И вот теперь эта самая «будка» стала, говоря дипломатичным языком, предметом изящных переговоров двух заинтересованных сторон.
– Пряник, ну ты даёшь! Честно говоря, я ожидал только к концу следующей недели. Молодцы, с меня причитается. Пригоняйте, – бодрым голосом ответил старший прапорщик Самохвалов, помпотех, друг и наставник Пряника.
– Что значит «пригоняй», Петрович? Мы так с тобой не договаривались. Пригоняй сам своих пацанов за «будкой» и пусть везут всё, что с тебя причитается, – взволнованно напомнил добросовестный, но злопамятный ученик.
– Колян, войди в положение. Людей нет. Начальник меня и слушать не будет. А ближе к вечеру через нас колонна пойдёт… ну, сам знаешь. Бери людей побольше, чтоб лишний водила был. У нас «бардак» подстрелили, заберёшь его. Тягач дам. А я тебя не обижу. Возьмёшь, сколько унесёшь.
– Добро, Петрович! Но смотри, я сильный. Я сейчас отключусь, а ты командиру блокпоста скажи, пусть прямо сейчас моему ротному звонит, заявку по технике делает. И пусть поуважительней. Наш толстяк это любит. Остальное беру на себя, – мужественным голосом отчеканил Пряник, раздувая вентилятором по всему лицу подогретый мощным организмом пот.
Через десять минут в каптёрку дежурного зашёл сам дежурный и уставшим от жары голосом промямлил:
– Пряник, давай к ротному. Сказал, чтоб «мухой»…
Если можно так это назвать, «штаб» командира автороты находился в металлическом кунге автоприцепа. Как он выживал в этой душегубке, задавали себе вопрос многие, кто хотя бы на метр заходил внутрь. Но капитану Зайцеву Васе жара была ни по чём, не смотря на лишний вес и почти всегда хреновое настроение. Он родился и вырос в славном городе Нижневартовске, городе, где лето было размером с отпуск, а вода и земля пахнет нефтью. Поэтому жару любил и к ней стремился. Босиком, в трусах и тельняшке он сидел за столом и пил чай с сухариками. Кипяток! А и правильно. Пар, как говорится…
– Пряник, что вы ещё с этим старым хреном придумали? А? Колись, сучий потрох! – мирным голосом и, как-то даже доброжелательно, спросил капитан прапорщика, промакивая лицо пожелтевшим вафельным полотенцем с чёрным штемпелем «Авт. р.» (авторота) в уголке.
– Тыщ командир, обидно даже. Мы с Петровичем службу тащим…
– Ага! Тащут они! Всё уже на хрен растащили! Ох, смотри у меня, Пряник! Один залёт и на блокпост у меня загремишь, как твой почтенный педагог-наставник. На самый жопошный блокпост. Будешь своим тощим задом пули ловить! Понял меня? Повтори, – всё таким же ровным голосом, сёрбая горячий чай из блюдца, объяснял прапору ротный.
– Так я ж… Что ж я для себя? На самый жопошный, еже ли, что… – с обидой в голосе лопотал Пряник, чувствуя, что ещё минуты три стояния в этой душегубке и тепловой удар обрушится на его обезвоженное туловище.
– В-о-о-о-т! Понял, наконец. Не только для себя. Понял меня, да? И чтоб документы все в порядке были. Накладные, путевые, печати там… Оружие с боекомплектом получите, тридцать вёрст, всё-таки. На всё про всё тебе… до 16–00. После 16–00 – считаю, что все вы, дети мамины, пребываете в самовольной отлучке. Ты и весь твой чумазый личный состав. А за это, что?
– Жопошный блокпост…
– И?
– И задом пули…
– О! Уяснил, бродяга! И на связи чтоб… Ну, иди уже, аппетит не порть, – мягко сказал Вася Зайцев, шумно хлебнув из блюдца, похожего размерами на глубокую тарелку.
Прянику очень не хотелось своим задом пули ловить, поэтому, посмотрев на часы и прикинув график передвижения, он быстрым шагом понёсся в мастерские. Еремеева он нашёл быстро. А где ещё должен находиться настоящий «дедушка»? Конечно, в тенёчке. Полулёжа, с потухшей сигареткой во рту и надвинутой на глаза панамой. Не по своей вине трезвый и полусонный.
– Серёга, берёшь двух водил и в оружейку. Полный боекомплект. На операцию едем. На «будке». Готовность тридцать минут. Я документы оформлять, – командирским голосом отдавал распоряжения Пряник.
– Давай ещё Кармана с собой возьмём, – предложил уже на бегу Злой.
– На хрена нам этот «дух»? – попробовал возмутиться Пряник.
– Ну, юбиляр же ж… вроде как виновник.
– Ладно, – уже издалека крикнул Пряник, направляясь за путевыми, накладными и печатями…
Меняем «будку» на «бардак»
Через двадцать пять минут у левого борта, гремящего на холостых оборотах БМД, стояли три бойца в самодельных, сшитых из того, что было, разгрузках, с АКМами за плечами. Голова четвёртого, механика-водителя, торчала из люка «будки» и что-то, краснея, орала, но из-за работающего двигателя ничего слышно не было. Чуть ли не строевым шагом, высоко задирая коленки, подошёл Пряник. Отдал честь, согласно статьи Устава, и проорал в сторону Злого:
– Все на месте?
Злой орать не стал, чтобы не рвать голосовые связки. Просто потыкал во всех указательным пальцем и показал Прянику ладонь, в которой не хватало мизинца. Потом ткнул самого Пряника в грудь и отогнул мизинец, то есть все на месте. Прапор молча кивнул, подошел в плотную к торчащей из люка голове механика-водителя Мартына, скрестил руки перед его улыбающейся физиономией и гаркнул:
– Глуши, бл…
Машина пару раз дёрнулась, выпустив шапку чёрного дыма и, наконец, заткнулась. Мартын оттолкнулся руками от корпуса, вылез из люка и спрыгнул на землю. Он гордился сам собой, ведь это именно он перебирал и оживил «умерший» движок БМД. Механик-реаниматолог, твою мутер! Его рожа широко улыбалась, а чумазые руки вытирали чёрного цвета пот страшно грязной тряпкой, от чего лицо было похоже на улыбающуюся морду зебры (и это в лучшем случае). Злой не больно, но резко подтолкнул его, и Мартын в два прыжка оказался в конце шеренги, сунул тряпку в карман комбинезона и замер.
– Товарищи, бойцы! – начал свою короткую речь прапорщик Пряников, – нам поручили провести боевую, я подчёркиваю, боевую операцию по перегону этой боевой единицы. А так же доставки на базу подбитого врагами «бардака»… БРДМа (бронированная разведывательно-дозорная машина) я хотел сказать. Операция сложная и я, не побоюсь сказать, опасная. В связи с этим я хочу спросить вас, товарищи десантники. Есть ли среди вас больные или другие причины для самоотвода?
Шиша громко гыкнул, шумно потянул носом и смачно сплюнул всё, что смог собрать у себя в голове под ноги прапора:
– Ты чё, Пряник? Совсем рамсы попутал? Мы ж десантники…
– Шиша, завязывай с детдомовскими приколами. Слушай, что говорят, баклан, – жёстко перебил рядового Злой.
– Вернуться нам нужно к 16–00. Вернёмся позже – самоволка. Ротный всех порвёт, как тузик грелку. Сейчас 10–45, времени в обрез. Мартын и Злой в отсеке, остальные на броне. После выезда за КП базы, оружие к бою, вести наблюдение по секторам. По коням! – бодренько так скомандовал Пряник и побежал лёгкой трусцой к невысокому строению с одной гигантской буквой «М» на фасаде.
– Ссытся наш маршал! – заржал Шиша.
– Боюсь, причина покрупнее будет, – улыбнулся Злой, усаживаясь на тесное командирское место в БМД.
Движок «будки» прогрелся быстро, набрал нужные обороты, и боевая машина десанта постепенно увеличивая скорость, уверенно раскатывала по дороге огромные шары «перекати поле». Мартын сначала внимательно пялился на свои приборы на щетке управления. Но все эти тахометры, манометры и вольтметры послушно показывали то, что нужно, и довольный механик, натянув на пол лица очки, высунул голову в люк и подставил лицо горячему встречному потоку. Дорога для многих была знакомой. Сколько раз по ней приходилось свозить в боксы мастерских покорёженное, но ещё «живое» железо. Попадалось и «мертвое». Т-72 стоял на обочине с раскуроченным моторным отсеком. Чёрный, как демон… С башней сдвинутой на бок и воткнутым в землю гнутым стволом. После такого не выживают. А вот покорёженная огнём кабина ГАЗ-66… сожжённый кузов, стоящий на деформированных огнём дисках, опутанных проволокой сгоревших шин. «Урал» – бензовоз… после взрыва огромной бочки, в радиусе полета метров, ничего живого.