– А железную коронку больно ставить?
В общем, как у Боцмана. Бойцы, втихаря, над ними ржали, незаметно тыкая в их сторону чумазыми от патронов пальцами.
Прошли первые сутки. Тишина. Вторые сутки начались с того, что на нас сверху посыпались камни. Мелкие, но много. Первая мысль: «Обошли, суки!». Ощетинились! Пронесло. Оказывается метров 800 выше нас проходило стадо горных козлов. Зелёный жестами показал, что мог бы снять парочку рогатых на шашлычок. Но после того, как Боцман тоже жестами показал ему, что из него самого сделает мясное блюдо, интерес к белковому питанию потерялся. Третий день прошел в полусне. Разрешил спать днём по графику.
После обеда четвёртого дня наблюдали проход двух групп душманов в сторону пакистанской границы по 8 и 12 человек соответственно. Вооружение лёгкое и не у всех. С виду обычные дехкане. Все молодые пацаны в худой одежонке. Лет по 16–20, но обязательно со старшим. Идут, спотыкаются, смотрят себе под ноги, а не по сторонам. Вояки, блин. Видно, идут давно и издалека. Согласно инструкции, пропустили всех, замечены не были. На пятый день мелькнула и согрела мысль: «.. Через пару дней домой». Ближе к ночи вызывает сосед:
– Гвоздь, в твою сторону змейка. 40+6. Пасут 25. Багеты, через 10.
Сей бред означал, что в нашу сторону идёт караван из 40 ишаков и 6 верблюдов. Сопровождение 25 человек. Груз, предположительно, РПГ и выстрелы к ним. У нас будут утром.
– Тебя понял, Рыба, у нас террариум готов, – ответил я, поняв, что завтра, предстоит работа по специальности.
Через пару часов Боцман вернулся из обхода. Из-за его плеча, встав на цыпочки, выглядывало луноликое лицо прапорщика Хрущёва. Слегка припылённый камуфляж, закатанные рукава до локтя, капля пота на носу и АКС на груди, как у Боцмана, придавали ему вполне военный вид. Не хватало пока только охотничьего азарта в глазах и железной фиксы во рту, как у его наставника.
– Ждём! – хищно ощерился старший прапор, блеснув металлическим клыком.
Наша линия засады была растянута на 100–110 метров по обе стороны тропы, то есть караван должен был войти на всю свою длину в зону поражения. Напрягало то, что груз у моджахедов серьёзный. РПГ – не игрушка и не пукалка. Если замешкаемся или что-то пойдёт не так и хотя бы человек пять из сопровождения возьмут в руки гранатомёты, – мало не покажется. Посечёт железными и скальными осколками. А посему валить нужно всех, сразу и быстро.
Чужая разведка
Звёзд ещё не было видно, но где-то за высоким склоном горной вершины уже пробился матово белый лунный свет. И небольшие пятна снега, на теневых сторонах склонов, заиграли вдруг, заискрили, соскучившись по вниманию.
– Гвоздь, я Зелёный, приём, – чуть слышно выдали наушники портативной радиостанции.
– На связи, – ответил я, отлично понимая, что «просто поболтать» снайпер вызывать не будет.
– Чуть ниже нас идут три духа. По всему – разведка. Идут очень осторожно, через каждые пятьдесят метров останавливаются и осматриваются в бинокли. Сейчас дистанция – пятьсот метров. К работе готов. Мои действия? – практически одним словом-скороговоркой выпалил Зелёный, видно не отрываясь от оптики своего прицела.
– Зелёный, держи на прицеле первого духа, вторым и третьим займутся. Стрелять по моей команде и наверняка. Как понял? – отдаю команду, быстро соображая, что делать с этими разведчиками.
Наверняка, это разведка идущего каравана, о котором предупредил наш сосед Рыба. О, как начали воевать пастухи! А разведка-то «глубокая». Караван когда ещё пойдёт, только к утру ждём, а эти уже шарятся. Учат их пиндосы, учат себе на голову.
– Боцман, слышал? Скрытно продвигаешься к Донцу, он ближе всех к тропе. После того, как отработает по первому духу Зелёный, тихо берёте второго и третьего. Точнее, мне нужен живым второй. Как понял, морячок?
– Понял, вижу Донца. Сделаем в лучшем виде, командир, – уже прерывисто сопел Боцман, по-собачьи на четвереньках перебегая от камня к камню.
Больше всего я волновался за снайпера. Быстро темнело. Увидит ли в нужный момент цель? Такого чуда техники, как ночной прицел для СВД, мы ещё не видели, хотя запросы делали каждый месяц. Обещали в первую очередь! Мои снайпера на это зло ухмылялись, внятно матерились и открыли негласную охоту на «импортных» снайперов-инструкторов, «упакованных» по последнему слову.
– На месте. Басмачей видим. Дистанция – сто пятьдесят, – шипит в микрофон Боцман.
– Понял. У кого из басмачей видишь рацию? – тоже шиплю я.
– У второго, только что с кем-то калякал. Тебя понял, Васильич, его оставляем. Ждём Зелёного, – выговаривая каждую буковку, шептал мне в наушники Боцман.
– Щёлкнешь, когда будут под вами, – кручу громкость рации на максимум, чтобы было слышно.
А дальше… А дальше целых десять минут ожидания. Стоят духи! Стоят и совещаются. Куда пойдут? Назад? Как там Зелёный? Видит ещё хоть что-то? Молчит… Рация громко щёлкает… Ору в микрофон:
– Зелёный!!!
Дук! Хлёсткий, одиночный выстрел СВД. Дук-дук-дук… – повторяет эхо, отбрасывая звук от горы к горе, от склона к склону, уходя за поворот. Всё стихло. Как они там? Охотнички! Через десять минут слышу звук осыпающихся камней и громкий голос Боцмана:
– Шевели копытами, потерпевший! Чего смотришь? Я тебя тащить не нанимался, вставай, вонючка!
По еле заметной в сумерках тропе шли трое. Впереди Донец с тремя автоматами за плечами, за ним шатаясь, бесконечно падая и воя от боли, шёл чернобородый дух в тёплой пакистанской куртке с капюшоном. А замыкал группу Боцман. В руках он держал наш родной трофейный СКС (скорострельный карабин Симонова), прикладом которого подгонял пленного. У духа плетью болталась правая рука и из-под чёрной чалмы тонкой струйкой по шее за воротник куртки текла кровь.
– Боцман, я же тебе говорил человеческим языком, – он живой нужен! – психанул я, встав во весь рост.
– Васильич, полуживой – тоже не мёртвый, – гоготнул этот костолом, – обученный оказался, падла. Вон смотри, – и боцман показал ровный, пропитанный кровью, длинный разрез на своей афганке от плеча до локтя, – пришлось руку вместе с ножиком того… отломать.
– Ладно, – успокоился я, поняв причину, – Донец, а что там с другими?
– Так, а всё нормально, командир. Первого Зелёный прямо в ухо… мы сначала с Боцманом и не поняли, куда он его… А потом увидели кровь из другого уха. А пока Боцман со вторым церемонился, я третьего успокоил. Вот автоматики китайские, даже по прикладам видно, что не родные «калаши». А СКС – наш, выпуска 1943 года ещё, грех было оставлять. А на Боцмана не ругайтесь, Васильич. Басмач говорящий и рация в целости и сохранности. Он вам за обезболивающий укол что хошь расскажет и сделает, – спокойно так, рассудительно доложил прапорщик Донцов. Вот попробуй, не зауважай его после этого.
– И ничего я не церемонился, – вдруг начал возмущаться Боцман, за шиворот затаскивая духа в моё «гнездо», – говорю ж, – обученный попался, собака. Ну, что? Али Ивановича звать?
– Зови, Гриша, конечно, зови, – приготовился я «чинить» допрос с пристрастием, доставая из аптечки шприц-тюбик промедола, – надеюсь, тех двоих похоронили?
– Как учили, командир. Правда, без оркестра, – мрачно ответил Донец, выгружая в нишу под скалой «вязанку военного железа».
Увидев в моих руках обезболивающее и, поняв, что я здесь тот, кто принимает решение, басмач что-то быстро заговорил, не сводя измученного болью взгляда со шприца. Через несколько минут Боцман привёл Хрущёва и, как-то по-детски улыбнувшись, сказал:
– Командир, я Хрущёву позывной придумал. «Али-баба»! И на ухо хорошо ложится и необидный. И Али не против. Скажи, Али?
– Ну да. Не против, – улыбнулся прапорщик Хрущёв.
– Али-баба так Али-баба, – согласился и я, увидев, как все по-доброму заулыбались.
Один только дух, непонимающе смотрел на нас, морщась от боли. Я подозвал поближе Хрущёва и сказал:
– Али, я сейчас…
– Командир, Али-баба, мы ж договаривались, – перебил меня Боцман.
– Ну да! Али-баба, мы сейчас начнём допрашивать этого бабая, а ты постарайся перевести нам, как можно точнее всю информацию.
– Я понял, товарищ майор. Я всё сделаю, – с готовностью студента-первокурсника ответил Али-баба.
– Скажи ему, что мы знаем, что они – разведчики каравана с грузом РПГ (реактивные противотанковые гранатомёты), который будет здесь утром. Спроси о количестве охраны и куда караван идёт?
Али-баба начал переводить, но моджахед постоянно хватал его за руки своей уцелевшей левой рукой и перебивал, что-то крича и мотая головой. Прапор повернул ко мне недоумённое лицо и растерянно сказал:
– Товарищ командир, Ахмет, так его зовут, сказал, что пока ему не сделают перевязку и не уколят промедол, он ничего не скажет.
Помолчав, Али-баба добавил:
– Вы просили переводить точнее… он сказал, что этим русским собакам он ничего не скажет.
Боцман тяжело вздохнул, молча, не торопясь отстегнул от своего ранца в палец толщиной капроновый фал и начал медленно, как на конкурсе морских узлов, вязать «испанскую удавку». Мы молча, с деланным безразличием, курили, давно зная концовку этого фокуса. И только две пары глаз, почему-то с одинаковым ужасом, наблюдали за руками Боцмана. Это были глаза Ахмета, потому что он понимал, что это предназначено ему. И глаза Али-бабы, потому что он пока всё воспринимал за чистую монету. «Испанка» получилась красивой. Ровная такая, симметричная. Ну, прям, как в фильмах про ковбоев и индейцев. Боцман ещё раза три затянул её с разными усилиями перед мордой душмана. Потом, недовольно покачав головой, полез пальцами в пустую банку из-под тушёнки и зачерпнул остатки белого жира. Намазав жир на петлю, он с удовлетворением продемонстрировал зрителям, как теперь легко затягивается узел. Удавка ещё не нашла шею «своего героя», а Ахмет уже что-то истерично кричал, страшно вращая белками глаз и еле ворочая пересохшим языком.
– Командир, не надо! – закричал побледневший Али-баба, – он всё расска