Я улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку:
– Свежая ежиная какашка с утра пораньше – то, что нужно, чтобы начать день!
Сосредоточившись за микроскопом, я удивился. Кал ежа кишел личинками. Лёгкие ежонка были забиты нематодой креносомой – страшным червём, который в больших количествах может привести к смерти. Я никогда не видел такого маленького ёжика с этим заражением.
– Он под завязку набит креносомой, – расстроенно сказал я Мари.
– Антибиотика недостаточно, нужен препарат, который избавит лёгкие от паразитов, или… – я замолк, но Мари уже сама поняла, что я собирался сказать.
Она опустила взгляд и закончила за меня:
– Или он может умереть.
– Да, – подтвердил я. – Мёртвые черви могут закупорить бронхи и ещё больше осложнить ситуацию. Но у нас нет выбора, надо попытаться.
– Делай, что должен, Массимо, – подытожила Мари. И добавила: – Если что, позвони… и говори как есть. Почему-то именно самые больные обычно дороже всех…
Было заметно, что она испытывает к этому ежонку особенную любовь. После того как мы попрощались, я вобрал в шприц мизерную дозу препарата и не без некоторого опасения вколол её ежу.
– Давай, Мариолино, ты должен выкарабкаться… Тебя любят столько людей. Здесь ты нужнее, – прошептал я ему.
Имя Мариолино само сорвалось у меня с губ при мыслях о Мари. Ежонок затих, как ни в чём не бывало, и через несколько минут снова заснул на тёплом флисе. Ну и ну, подумал я.
Остаток дня прошёл без происшествий. Вечером, однако, я почувствовал, что что-то не так. Мариолино больше не прикасался к еде и очень тяжело дышал.
Я решил, что это побочный эффект от лечения – надо подождать и посмотреть, съест ли он что-нибудь позже.
В этот момент в дверь позвонили они: молоденькая парочка, которая нашла ежа посреди дороги.
Я всегда рад встрече с душевными людьми, любящими животных, – они вселяют в меня надежду и мужество. Я радостно поприветствовал их, но, когда приподнял одеяльце, прикрывающее ежа, побелел.
– О нет… он почти умер! Нельзя терять ни минуты, – воскликнул я.
Я поспешно попрощался с парочкой и побежал готовить тёплую капельницу, чтобы оживить ежа. Я медленно ввёл капельницу в его маленькое тельце, настолько безжизненное, что напоминало тряпку. Краем глаза я поглядывал на Мариолино. Колокола в церкви пробили восемь раз.
– Нас ждёт долгая ночка, – вздохнул я.
Так и было. Я всю ночь метался между двумя больными: передо мной тяжело дышал Мариолино, позади меня новенькому ежу становилось всё хуже и хуже. В какой-то момент я понял, что Мариолино проголодался. Я поставил перед ним блюдце с кошачьим кормом, и его реакция была поразительной: у ежа загорелись глаза, он втянул носом воздух, а потом с жадностью накинулся на еду. Сама жизнь, подумал я. Этот бедный ежонок мог умереть за считаные часы, но умудрялся наслаждаться моментом, будто в мире больше ничего не существовало, кроме этого угощения.
Я смотрел на зверька с состраданием, хотя в душе чувствовал гнев – ёжик оказался в таком состоянии из-за нас. Из-за людей.
Поздние помёты, которые появляются в конце октября и начале ноября, не являются нормой для ежей. Изменение климата продлевает репродуктивный сезон, и в результате осенью, когда становится меньше насекомых для поедания, ежатам приходится довольствоваться улитками, хозяевами опасных паразитов. Кроме того, они не способны перенести зимнюю спячку, потому что к её началу остаются маленькими и слабыми. Это несправедливо, думал я, ухаживая за бедным Мариолино.
Он продолжал тяжело дышать, поэтому я дал ему бронхорасширитель, а после позвонил Эльзе, чтобы посоветоваться. Несмотря на то что за окном была поздняя ночь, она сразу же взяла трубку.
Близилось утро.
Оба ежа выглядели нормально. Новенький даже пошевелился и приподнял голову. Я же был измучен. Когда пришла Барбара, я сказал ей:
– Мне нужно немного поспать. Пожалуйста, приглядывай за этими двумя, – и упал на кровать.
Девушка разбудила меня через два часа:
– Макс, новенький умирает.
– Нет! – воскликнул я, вбегая в приёмную.
Я сделал всё, чтобы оживить его: кислород, кортизон… но это не помогло.
– Не может быть! – кричал я. – Я ведь отошёл всего на минутку… Не надо было спать!
Подобное случалось не впервые, но я всё никак не мог к этому привыкнуть. Это может показаться странным, но порой у меня возникает чувство, что между мной и ежами есть невидимая энергетическая ниточка, которая рвётся, стоит мне отойти. Когда это происходит, я чувствую себя виноватым и не могу себя простить. Спустя какое-то время я смотрю на ситуацию с другой стороны и понимаю, что отключиться после 24 часов напряжённой работы – нормально. Чувство вины постепенно проходит, сменяясь ощущением беспомощности.
Всё утро я ходил с красными глазами и следил за Мариолино. Он снова перестал есть, и это меня беспокоило: я не хотел потерять и его тоже. Я испытывал к этому маленькому хрупкому ежонку особую нежность. Казалось, с каждым часом ему становилось всё хуже, поэтому я решил не отходить от него ни на шаг.
Днём в Центр пришла Люси и рассказала, что была у Мари.
– Позвони ей, Массимо, – посоветовала она. – Мари сильно переживает за этого ёжика. Она расплакалась, когда рассказывала про него.
Я колебался: в такие моменты нелегко подобрать нужные слова. Всё-таки я позвонил ей и попытался успокоить, несмотря на собственное волнение.
Ближе к вечеру Мариолино снова начал активно есть. Я воодушевился и решил вколоть ему вторую антипаразитную дозу. На неё он тоже хорошо отреагировал.
Прошла вторая ночь.
Утром третьего дня я вколол ежу третью дозу, абсолютно уверенный, что плохой реакции на этот препарат уже не будет.
Наверное, мне следовало подождать. Не знаю. Через полчаса я проверил ежа и увидел, что у него широко раскрыт рот, как будто он задыхается, и он будто бы давится посиневшим языком, высунутым наружу. Меня охватила паника. Я подставил ему кислородную канюлю и вколол большую дозу кортизона.
Следующий час был ужасным. У меня дрожали руки, когда я одной рукой удерживал кислородную канюлю, а второй набирал номер Эльзы. Она посоветовала лекарство, и я сразу же вколол его Мариолино.
Казалось, дыхание ежа стало ровнее. Я перезвонил Эльзе и сказал, что её совет сработал, но вскоре ежу снова стало хуже.
Гораздо хуже.
Через несколько минут Мариолино умер у меня на руках.
В этот момент будто резко наступила зима: меня окутал мрачный гнетущий холод. Я снова позвонил Эльзе и рассказал ей обо всём, но легче мне не стало.
История на этом не заканчивалась: мне предстояло сообщить Мари о смерти Мариолино. Я около часа набирался смелости и потом всё-таки набрал её номер.
– Мари… – начал я, но осёкся.
Наступила долгая пауза. Потом она вполголоса мягко сказала:
– Я уже поняла, Массимо.
Снова тишина, в которой я услышал, как Мари заплакала.
Между ней и Мариолино была глубокая связь. Люди, живущие с животным, прекрасно знают: через некоторое время оно становится практически членом семьи. Мари выхаживала, заботилась и следила за этим ежонком весом в 20 граммов.
Она стала его мамой. И после лишилась его.
Глава 26Спасти Касю за семь дней
«У вас есть неделя, чтобы вывезти дельфина из “Милад Тауэр”», – написали Ивану и Хомаюну из администрации Тегерана. После нескольких месяцев молчания мэр города внезапно решил очистить дельфинарий и никаких возражений не принимал.
Ночь, последовавшая за этой новостью, была ужасной. Одна из худших ночей в моей жизни. Я беспокойно ворочался в темноте, не в силах прекратить раздумывать над сложившейся ситуацией. Раз за разом мне виделись печальные дельфиньи глаза и слышался отчаянный плач беззащитного существа. Я рисовал поистине печальную картину: теперь Кася останется совсем одна – без Ивана и добровольцев, приносящих ей каждый день свежую рыбу. Я убеждал себя, что они не дадут Касе умереть от голода и одиночества, хотя в своих худших кошмарах видел именно эту картину.
У нас была всего неделя. Проблема заключалась в том, что, даже если мы сумеем оплатить перелёт, у нас нет никакого места, куда можно перевезти Касю. После Карадага другой возможности не появилось. Кроме того, наступила зима, и Касю нельзя было разместить в морском заповеднике из-за пониженной температуры воды. Нужен был дельфинарий, но какой? Где? За неделю ничего не найти!
Меня охватило отчаяние. Утром я написал в групповом чате: «И что мы теперь будем делать?»
Хомаюн предложил решение, позволяющее выиграть время: «Надо засыпать сообщениями страницу “Милад Тауэр” в соцсетях, а также электронную почту мэра Тегерана».
«Но мы должны написать, что у нас есть место, куда перевезти Касю, иначе нас не воспримут всерьёз», – возразил я.
«Дельфинарий на острове Киш, – предложил Амир. – Можно попытаться написать им».
Знакомое название. Киш – небольшой остров к югу от Ирана в Персидском заливе. Эта идея уже возникала в наших обсуждениях, но никогда не развивалась, поскольку Хомаюн был против. В этот раз из-за срочности мы решили пристально рассматривать все варианты.
Идея рассылки писем казалась мне абсурдной. Как мы могли повлиять на Тегеран? И главное, было ли у нас столько сил, чтобы воздействовать на такой далёкий город? Я был страшно расстроен, но не терял самообладания. Есть у меня такая черта: в минуты, когда кажется, будто всё потеряно, открывается второе дыхание. Поэтому я решил всеми силами уцепиться хотя бы за эту возможность и снова призвать на помощь армию защитников ежей. Битва в Кунео была лёгким приключением по сравнению с тем, что нам предстояло.
В этот же день я вышел в прямой эфир в соцсетях, и он разительно отличался от всех моих предыдущих прямых эфиров. У меня получился скомканный и нереалистичный, но насыщенный и страстный монолог, реакция на который меня поразила. После него на страницу «Милад Тауэр» в соцсети обрушилась целая лавина. Я с удивлением обнаружил там десятки, сотни и тысячи комментариев, оставленных под последними постами.