Потом, за несколько дней до вылета, когда всё уже было готово, мне позвонил Амир.
– Массимо, у нас появилась новая проблема, – сказал он. – Иван русский.
– Да, знаю, – ответил я. – И что?
– Получается, он не может лететь вместе с Касей, потому что военная зона закрыта для иностранцев.
– Не может быть! – воскликнул я. – А нельзя сделать, не знаю, какое-нибудь специальное разрешение?
– Я попытаюсь разобраться, – заверил меня Амир, – но, насколько я понимаю, это строгое правило. Очень жаль.
Я не мог в это поверить: мы практически взлетели, но тут же снова упали на землю.
Всё в который раз было поставлено под сомнение, и в чате опять вспыхнули споры.
«Ей нельзя лететь без меня, – заупрямился Иван. – Касе может стать плохо во время полёта. Рядом с ней должен быть опытный ветеринар. Зачем рисковать её жизнью? Найдём другое решение».
Мы с ним переписывались всю ночь. Я пытался убедить его, что, возможно, его присутствие не так уж важно и что он может позаботиться о Касе перед полётом и сразу после приземления. Упускать такую возможность было рискованно.
Однако убедить его мне так и не удалось.
«Нет, – настаивал Иван. – С другими людьми она может умереть. Никто не сможет помочь ей в чрезвычайной ситуации, или если ей станет плохо, или если у неё случится паническая атака. Они не знают, как с ней обращаться».
Возникло ещё одно осложнение: военные запретили на борту электронные приборы, полезные для наблюдения за состоянием Каси. Я вконец вымотался и был вынужден признать, что Иван прав. То, что я поначалу считал упрямством, на деле было профессионализмом и желанием сделать всё правильно, чтобы не навредить Касе. Разве я сам не веду себя с ежами подобным образом?
Я написал Ивану об Элис: благодаря мне ей удалось пережить множество обострений с тех пор, как её нашли на обочине дороги и принесли в Центр. Доверив ему эту историю, я таким образом признал, что он и правда единственный, кто способен позаботиться о Касе.
К утру идея о военном перелёте отпала окончательно, и мы снова стали искать гражданские рейсы. Конечно, это стоило денег, но зато Иван мог лететь с Касей, а это был наилучший вариант.
«Невероятно, – думал я. – Мы были так близки к финалу, а теперь… Кажется, нам вечно не везёт, постоянно приходится бороться с превратностями судьбы…»
Несмотря на это, мне по-прежнему казалось, что мы почти у финиша. С тех пор как я перестал гоняться за ослепляющим материальным благополучием, я стал мечтать о чём-то с такой страстностью, что в моём сознании желания зачастую были уже материализованы.
Это пробуждает во мне невиданные силы, заставляя трудиться не покладая рук, до тех пор пока я не увижу результат вживую.
И я был не один: Амир тоже не собирался сдаваться. Он разными способами пытался получить специальное разрешение на посадку Ивана в военный самолёт, перевернул всё вверх дном, даже дозвонился до иранского вице-президента. К сожалению, подобные разрешения требовали долгих бюрократических проволочек, на которые у нас не было времени.
И вот когда Амир уже возобновил переговоры с Pouya Air, решение пришло откуда не ждали: владелец дельфинария на острове Киш предложил нам свою помощь. Забронировав несколько мест, мы могли бы воспользоваться регулярным рейсом его компании практически за гроши!
Дата перелёта Каси была назначена не иначе как самим дьяволом на 10 января. Для всех нас, однако, это была поистине хорошая новость.
А плохая касалась одного меня: Элис снова стало хуже.
Глава 28Борьба Элис
В начале декабря внезапно грянули морозы: обильный снегопад унёс все краски и тепло осени всего за один вечер, окутав пейзаж белым.
На следующее утро я проснулся онемевшим от холода. Сев в кровати, я протяжно зевнул, а потом потёр потемневшие от усталости глаза. Как же долго я не высыпался! Джек, Лилли и Чикка, мои собаки, нетерпеливо поджидали у кровати, виляя хвостами. Нужно было вывести их на прогулку.
Я надел тапочки и распахнул дверь во двор. Порыв ветра с улицы заставил меня вздрогнуть. Густой снег ложился на длинные ветви оливкового дерева и своей тяжестью клонил их к земле.
Когда собаки выбежали, я прикрыл дверь и лениво побрёл обратно к кровати. Проходя мимо стола с клеткой Элис, я бросил на неё взгляд. Ежиха мирно спала, закутанная во флисовое одеяльце.
Она свернулась калачиком, положив мордочку на переднюю лапку, и безмятежно дремала.
Меня переполнила отеческая любовь к этому зверьку. Я поправил ежихе край одеяльца, чем нисколько её не потревожил – она лишь вздёрнула свой тонкий носик, принюхалась и снова заснула. Я немного постоял рядом с клеткой.
– Элис, ты красотка, – шепнул я ей. – Тебе хорошо здесь, в тепле, тебя любят и о тебе заботятся. Здесь ты в безопасности. Ничего плохого не случится.
Эти слова всплыли в моей памяти через неделю.
Я заметил, что Элис стала меньше есть, и иногда её подташнивало. Она стала дышать с трудом, а по ночам ей становилось хуже. Во время моего неглубокого сна я слышал её хрипы и сдавленные постанывания, будто она вот-вот задохнется. В такие моменты я вскакивал с кровати и давал ей очередную дозу кортизона. Элис встречала меня растерянно, словно просила о помощи, и я сидел подле неё до самого утра. Мы боролись вместе. С наступлением утра ей становилось лучше. Я видел, как она постепенно расслабляется, а её дыхание приходит в норму. Казалось, моё присутствие облегчало её страдания. Мы становились единым целым, когда ей было хуже. К сожалению, я не мог разделить с ней её боль, и ей приходилось проходить через неё в одиночку. Я же просто неотрывно сидел рядом.
Какими напряжёнными и беспокойными были эти часы! Меня страшила одна только мысль потерять Элис, но в какой-то момент я задумался: не страдает ли она только из-за моего эгоизма? Возможно, я думал только о себе, удерживая ежиху рядом и не желая отпускать её.
К середине декабря приступы Элис только усилились. Теперь я подолгу кормил её, следя за тем, чтобы она не задохнулась. Её хрипы и стоны становились всё громче. Чтобы увеличить количество пищи, я стал чаще кормить ежиху. Лечебные процедуры я тоже проводил чаще, особенно обработку аэрозолем.
Я знал, что Элис уже никогда полностью не исцелится, но не мог выбрать: продолжать лечение или прекратить? Была ли хоть малейшая надежда на её выздоровление? Несмотря на удвоенную терапию, улучшения не наблюдалось.
Близился канун Рождества. С момента смерти моей мамы в этот период времени меня обычно охватывает глубокая меланхолия. При каждом взгляде на Элис я задавался вопросом: доживёт ли она до праздников? Точно такие же мысли терзали меня о матери в последний год её жизни. Она тоже страдала от тяжёлой дыхательной недостаточности, и когда это происходило с Элис, воспоминания о тех мрачных моментах возвращались ко мне, как призраки.
Тот год выдался особенно тяжёлым ещё и потому, что все были вынуждены сидеть по домам в изоляции, и я не смог поужинать с отцом, как мы обычно делали в канун Рождества.
Вся моя скопившаяся любовь доставалась Элис.
И всё равно она медленно угасала. Несколько месяцев назад, когда её только нашли и принесли в Центр, она удивительным образом пошла на поправку, и мне не верилось, что в этот раз всё иначе.
Наступило Рождество, а Элис по-прежнему была со мной, и это было большим утешением.
В тот день я обедал в одиночестве: Кристина приходила ко мне только вечером. Я находился в компании Элис и других ёжиков-инвалидов: Джека, Пиппино, Соффии и Леллы.
Ежам, конечно, нет дела до Рождества, но я позаботился о том, чтобы для них этот день тоже стал особенным, обогатив их привычное меню курицей и насекомыми. На протяжении многих лет они были для меня смыслом жизни. Рядом с ежами моя тоска по потерянной семье немного притуплялась, хотя в праздники я ничего не мог с ней поделать.
В тот момент умиротворения я вспомнил последнее Рождество с моей мамой. Днём я поехал навестить её в больнице. Я был счастлив провести этот особенный день в её палате, но в то же время знал, что, к сожалению, это больше не повторится. Мама ждала меня в широком коридоре, перед большим окном, обрамлённым аркой. Из окна открывался вид на заснеженные горы. Это был день общения и единения.
Я храню в сердце последнее воспоминание о своей маме: мы сидим рядом под конец декабря, держимся за руки и смотрим в окно на горы и небо, подсвеченные великолепным закатом.
Глава 29Холодный отопительный котёл, горячие сердца
Я проснулся от холода глубокой декабрьской ночью. Накануне вечером из-за сильного снегопада отключалось электричество, поэтому я решил, что оно снова пропало, но комната осветилась, когда я щёлкнул выключателем.
Так в чём же дело? Я спустился вниз, чтобы проверить котёл для отопления. Он был выключен. Попытки включить его ни к чему не привели.
– Первым делом я подумал о ежах – они не могут находиться в холоде, особенно инвалиды. Я обошёл клетки, чтобы убедиться, что все зверьки сидят на своих тёплых подушках, а потом вернулся в постель, но уснуть мне не удалось.
Я с нетерпением ждал восьми часов, чтобы позвонить в техническую службу. Встревоженный, я объяснил свою ситуацию электрику, на что тот невозмутимо ответил, что они могут приехать только в середине следующей недели.
– Почему? – только и смог проговорить я. – У нас тут лечебница, она не может столько дней пробыть в холоде!
В ответ человек на том конце заявил, что, конечно, сочувствует мне, но у многих сотрудников их фирмы положительный тест на COVID-19, а у него и без этого нехватка персонала и длинный список отопительных котлов, которые нужно отремонтировать.
Я разозлился, решив, что он просто хочет от меня избавиться, и попытался настоять.
– У нас совершенно другая ситуация! Здесь находятся раненые животные…
– Я вас прекрасно понимаю, – перебил он. – Но ничем не могу помочь.