Я спускаюсь вниз, бродить одной страшно, но вижу – стоит Адомайтис. Я говорю: «Регис, можно я с тобой? Ты гулять?» – «Да-да, но только знаешь, я потом уйду, у меня тут друзья». Я чувствую, что он так как-то неохотно говорит, но тем не менее я прицепилась к нему. Мы пешком прошли одну улицу, вторую. Вышли к Елисейским Полям. Он мне говорит: «Ирин, я больше не могу, я побежал, меня ждут». И вот я стою в предвечернее время, огни еще не зажглись, за Триумфальной аркой, и передо мной открывается эта фантастическая улица, которую я видела в фильмах, на фотографиях, которую я мечтала увидеть воочию, но не очень даже в это верила.
Спустилась в подземный переход, вышла на Шан зе Лизе и зашла в первое кафе со стеклянной витриной. Села за столик, так чтобы смотреть прямо на Триумфальную арку. Денег у меня было очень мало – нас должны были кормить, и суточные поэтому смешные, и я заказала пиццу, стакан кока-колы и десерт крем-каремель. Все. И стала смотреть. И мечтать, и фантазировать. Мимо меня шли люди. Кто-то торопился. Кто-то останавливался, заглядывался.
Темнело. Зажглись огни. Я сидела, и мне было так хорошо! Потому что впереди у меня премьера, потому что я приехала не просто туристом, а кинозвездой от большой страны и завтра у меня будет пресс-конференция, премьера, фотосессия с вещами от Кардена. Кстати, перед тем как ехать, я, конечно, прибежала к Славочке Зайцеву и сказала, что лечу в Париж и мне нужны туалеты. Слава тут же мне достал несколько изумительных вещей, сказочных, прежде всего белое платье, расшитое – все из вологодских кружев, уникальное и прекрасное. Оно мне очень шло. Еще был наряд из красного и синего ситца в цветочек. Брюки широченные и верх, причем живот голый. А сверху надевается пальто-размахайка из ситца и тоненькой бязи. И у меня было до этого уже сшитое из куска вишневого бархата маленькое платье.
И вот смотрю я на Триумфальную арку и мечтаю о том, что, может быть, в этом Париже будет у меня что-нибудь невероятное, может, меня пригласят сниматься во французском фильме, может, еще что. Короче, как Наполеон, я мечтала покорить Париж и вообще весь мир. Эта ерунда в моей башке бродила с юности и со студенчества. Мне всегда хотелось быть актрисой международного класса! К сожалению, не вышло.
Прежде всего, я всегда очень скептически и скромно отношусь к себе. Может быть, действительно я недостойна того, чтобы меня весь мир узнал. Хотя весь мир меня видел, когда я ездила со своими премьерами, и у меня есть масса газетных вырезок с рецензиями из Лондона и того же Парижа, из Бельгии, из Японии, из всех стран, куда мы приезжали на гастроли с театром или на премьеры фильмов. И, пожалуй, не было рецензий, где бы я не получала определенную оценку, как правило, высокую. Я могу за это благодарить моих педагогов, мой театр, мою школу и гордиться тем, что у меня была возможность показать свое искусство в разных странах.
Сейчас другое время. Сейчас наши актеры могут ездить и сниматься где хотят. Тогда это было невозможно. Но я об этом мечтала и мечтала о том, чтобы когда-нибудь это время настало. И очень рада, что дожила до него. К сожалению, мой поезд ушел, и я уже не могу принимать в этом участие, но зато это могут делать другие, это может делать замечательный актер Машков, это может делать мой любимец Женечка Миронов, который ездит по всему миру и играет по всем странам своего Гамлета или какие-то другие спектакли, и прославляет не только свое искусство, но и искусство нашей русской школы, тем более, что он окончил школу-студию МХАТ, как и я.
Из кафе я ушла, когда стемнело, – нужно было идти в номер, потому что должен был приехать Соловьев. Иду и, конечно, передо мной витрины! Ну, вы не можете себе представить, что это такое, когда советская молодая женщина приезжает в Париж и стоит перед витринами на Елисейских Полях, где все хочется, и все красиво, и все потрясающее.
С одной стороны подходит и со мной заговаривает человек, как мне показалось, старый пень. Потом с другой стороны – кто-то помоложе, кто-то получше, кто-то похуже. Короче, начинают мужики, что называется, «клеиться». Я думаю: «Что это такое? Отстаньте все от меня!» И так довольно резко, благо, я знаю язык, отвечаю: «Оставьте, и все, оставьте меня в покое! Силь ву пле!»
Добираюсь до отеля и вечером мы идем вместе с Соловьевым и его женой в какой-то чудный ресторанчик ужинать. Я говорю: «Саша, что ж тут за мужики такие ужасные?! Ну невозможно постоять у витрины, все подходят, буквально начинают приставать, чуть ли не хватают!» Он говорит: «Дурочка, они совсем к тебе не приставали, это просто наступает время, которое называется “ля козри” – “поболтать”, они просто хотели с тобой поговорить, это ни к чему не обязывает, в лучшем случае могут пригласить выпить чашечку кофе. Видят, что ты одна, может, тебе скучно. Французы очень общительные и очень вежливые люди. Так что на будущее – не дергайся». Мне было очень приятно, что я вот так ошиблась, потому что ошиблась в лучшую сторону, плохо подумала о людях, которые действительно от меня ничего не хотели, я просто не знала про «ля козри».
На следующее утро я ждала эту журналистку. Конечно, я понимала, что она хотела устроить: снять какую-то мымру из Советского Союза, нечесаную, немытую, не пойми во что одетую, а потом ее прифуфырят, и она будет вроде как парижанка. Но я ей такого шанса не дала. Я привела себя в порядок, надела Славин наряд, развесила остальные свои туалеты.
Она вошла и обомлела. Посмотрела на меня: «Так, макияж не надо делать, у вас все прекрасно! Волосы – нормально, все хорошо. А что за туалет на вас?!» Я говорю: «Это – Слава Зайцев! Друг Пьера Кардена! Он у нас такой талантливый». Дальше она стала рассматривать все мои наряды и говорит: «Да, я не ожидала, но я вам привезла туалеты Кардена». И какая-то у нее интонация была немножечко кисловатая. Достает мне из пакета все и раскладывает. Я говорю: «Вы же знаете, такая традиция у вас на Западе, что если я снимусь в вещах этого дизайнера, то все это могу взять себе». Она вытаращила на меня глаза: «Вы же понимаете, что это Пьер Карден! Это невозможно! Это очень дорого! Мы не можем заплатить!» – «Ну, я тогда не буду это надевать». – «Но вы подумайте, может, все-таки…»
И тут я вижу одно сумасшедшее платье, потому что все остальное было как-то не очень – да простит меня Пьер Карден – или, может, она выбрала что-то не то, короче, Славины вещи были эффектнее, для меня по крайней мере. А вот в этом платье была изюминка! Особенно по тем временам. Черное, облегающее, как перчатка, а сверху поверх основной ткани – какие-то висюльки, то ли из пластмассы, то ли еще из чего-то, я не поняла. И все это на тебе при любом движении колышется и немножечко позвякивает. Суперплатье! С голыми плечами. То, что надо!
Конечно, я ради него согласилась. В Славиных нарядах мы поехали по Парижу, и это уже было особое наслаждение, потому что я видела этот город уже не как туристка, не пешком. На второй машине ехал месье Соловьев, с трубкой, он, естественно, отслеживал все это, и мы с Региной (так звали журналистку) то стоим под Триумфальной аркой, то на какой-то улице, то на Эйфелевой башне, то идем, то поворачиваемся. Я без конца где-то переодевалась, в закутке, в туалете, в машине, полураздетая. Это было потрясающее утро.
А вечером на Елисейских Полях фирма «Гомон» в замечательном кинотеатре устраивала фантастическую премьеру нашего фильма. Был наш посол, был президент фирмы, который нас позже пригласил домой. Причем квартира у него была на этой же улице на втором этаже. Для меня это был урок на будущее, потому что, вроде бы шумно, вроде бы как можно жить на втором этаже на центральной улице города? Там, конечно, огромное помещение, наверное, кондиционеры, прекрасные окна, но все равно чувствовался какой-то микроклимат этой квартиры богатого человека, творческого человека, держащего целую сеть кинотеатров, отсматривающего все лучшие фестивальные картины, человека, который мог уехать куда-нибудь в далекие районы, где больше зелени. Но он сказал: «Мне очень нравится на Шан зе Лизе. Здесь я чувствую пульс жизни».
Прошло очень много лет, но до сих пор я живу на втором этаже, и окна квартиры выходят на центральную улицу города. И когда мне задают вопрос: «Как вы можете здесь жить?» – я отвечаю: «Мне очень нравится, я чувствую пульс города». И ловлю себя на том, что люди, живущие в разных городах, в разных поясах, удивительно одинаково чувствуют. Поэтому очень много похожего у людей. Вот вкус того человека мне очень понравился.
После премьеры был потрясающий прием в дорогущем отеле «Георг V». Потом я смотрела массу фильмов, где он задействован. Париж принял меня на очень высоком уровне, очень достойно и очень красиво.
На премьере ведущий, который меня объявлял, сказал: «Сейчас я представлю вам звезду! Ирэна Мирош, Мирэ…» короче, никак не мог выговорить мою фамилию, а потом – Ирина Миро, наверное, желая мне польстить. Вы знаете, есть изумительный художник испанский по фамилии Миро.
Все похлопали, я вышла, поблагодарила и сказала, что «очень надеюсь, что через какое-то время приеду в Париж снова, и, может, в следующий раз вы сможете мою фамилию выговорить, или даже запомнить. Меня зовут Ирина Мирошниченко». Ведущий понял мою шутку, очень засмущался, и тут же при мне несколько раз повторил: «Как-как?» Мы из этого сделали целый театр. Все зрители хлопали, смеялись. И вдруг он выговорил и чистенько красиво сказал: «Мирошниченко!» – и зал зааплодировал.
После этого я долго говорила на французском по поводу художника Миро, которого я знаю и видела, естественно, только по репродукциям дома и изучала это в нашем институте. Мне кажется, французам это очень понравилось. Им было интересно все, что мы рассказывали.
Это был красивый замечательный вояж по потрясающему городу под названием Париж. Это был первый Париж в моей жизни. Чуть позже я туристкой ездила по замкам Луары. Это было безумно красиво. Но в Париж я тогда не заезжала. А вернулась туда через несколько лет со спектаклем «Дядя Ваня».