димо, только что съехали.
Вдалеке охранник, один. Заулыбался и сказал: «Смотрите». Мы стали ходить по абсолютно пустому острову. Около каждого дома розы и какие-то голубые цветы, какие-то арки, которые все были увешаны этими розами. Это была сказка! Я такого не видела ни в одном фильме. Остров был метров на 50 в одну сторону, ну максимум сто, и столько же в другую. Несколько домиков с разными номерами и под разными названиями, и мне показалось, что они и под разными знаками зодиака. Этот остров, эти цветы, это солнце – все как-то сложилось вместе. И моя душа расцвела как те розы.
Дальше начались съемки. Очень быстрые, очень жесткие, потому что мы уже спешили, мы опаздывали. Влад очень нервничал, потому что, как всегда, не хватало машин, не хватало чего-то еще, что-то было не готово, мы не успевали укладываться в сроки. Эта съемка была очень нервная, и как-то мы все очень торопились-торопились.
Надо уже уезжать в Москву. Нас уже гонят, не хватает ни денег, ни сроков, ничего. Мы улетели. И следующая должна была быть поездка. Но она не состоялась. Все остальное мы доснимали в Москве. И озвучивали в Москве. После этого, наоборот, уже Влад остался и стал работать на «Мосфильме». Он стал жить в Москве, более того, он стал снимать следующий фильм, под названием «Бархатный сезон», где он мне предложил тоже какую-то небольшую роль, но я уже была занята в двух других съемках и отказалась. А Игорь стал сниматься у него дальше. И снимали уже ни больше ни меньше – в Швейцарии. А потом вдруг нам сказали, что у Влада плохо с сердцем, не могли его спасти, и он как-то очень тихо умер. И кончилась какая-то волна этой дороги, «единственной дороги», гор, этого фильма и целого периода жизни, который закончился, как выяснилось потом, для всех.
Глядя на эти фотографии, я сразу же стала вспоминать, сколько же у меня было фильмов, связанных с поездками за рубеж. В принципе, не так много. Это Югославия, это Турция, это Афганистан – «Миссия в Кабуле» – это отдельный рассказ, это безумно интересный рассказ, совершенно замечательный фильм, который начал сниматься, когда я только-только снялась в фильме «Их знали только в лицо». Вдруг звонит из Ленинграда Виктор Сергеев, – Витечка Сергеев – совершенно замечательный, тогда он был вторым режиссером, а позже жизнь нас, как ни странно, соединила на ужасно печальной ноте – сначала радостной, потом печальной.
Радостной, потому что благодаря ему я стала сниматься в фильме «Миссия в Кабуле», – я об этом расскажу, – а печальной, потому что позже я снималась в фильме «Вам и не снилось», где у меня по роли была дочка – замечательная актриса, и где был очаровательный мальчик Никита, который любил мою девочку по фильму. Так вот это был сын Вити Сергеева. Он изумительно снялся. А потом вдруг заболел лейкемией, и вся страна пыталась ему помочь, куда-то возили его, что-то делали… Но он все же умер. Молодой, чудный, красивый, талантливый мальчик.
Потом мы с Витей виделись редко, поскольку он ленинградец. Я его видела на фестивале, на каких-то совещаниях, симпозиумах, и каждый раз мы кидались друг к другу: «Витюша! Ты помнишь?» – «А что помнишь?» Конечно, «Миссию в Кабуле»! Это начало, молодость, совершенно уникальные съемки фильма в стране, абсолютно для нас тогда неизведанной.
Сюжет заключался в том, что первые русские дипломаты приехали за границу, в Кабул. Это первая дружественная страна, в которую ехала наша миссия, наше посольство. Так было по сюжету. И, естественно, в это посольство едет, помимо посла, очень много посольских работников, и едет чекистка Марина Сулицкая, которую предложили сыграть мне. Она якобы жена белогвардейца, которого играл аристократ, красавец Олег Стриженов, едет туда вместе с ним из Ташкента, чтобы бежать из советской России, и там они оседают.
Потом она начинает работать у английского посла в доме, дружит с его женой, шьет им одежду. В общем, работает нормальный резидент в этой стране. А в конце фильма она погибает. Сама идет на смерть, потому что она безумно полюбила этого человека, который был ее прикрытием и которого в конце убивают, и ее практически раскрывает по сюжету другой шпион, которого играл Глеб Стриженов.
Надо сказать, что там была абсолютно интернациональная команда. Вот уж поистине Советский Союз был представлен разными национальностями. Там играл красавец Отар Коберидзе из Тбилиси, актер из Литвы Масюлис, совершенно замечательные восточные ребята, кто-то из Москвы, кто-то из Ленинграда. Этуш – роскошный – из Театра Вахтангова, – много было актеров. И мне казалось, что это был очень красивый фильм с изумительной музыкой, которую написал мой друг Владик Успенский, и, я уже об этом рассказывала, вот на этой первой картине мы познакомились. Он и Леня Гарин, который, к сожалению, там снялся в небольшом эпизоде, потом трагически погиб в Сочи. Об этом писали все газеты.
Музыка была очень современная, фантастически красивая, там была тема Марины, которую потом Владик переработал и написал стихи. У Николая Денисова была песня «Две судьбы», которую я позже исполнила практически через мою Марину. Потрясающая, очень красивая песня «Снега России», которая звучала там как диссонанс, потому что надо сказать, что пейзажи Афганистана выжженные, эти пустыни, эти бедуины, эти деревни, в которых мы снимали, цветущая сакура – мы застали весну, с потрясающе розовой цветущей сакурой.
* * *
Атеперь я хочу рассказать вам о Чехове в моей жизни.
Я играю Чехова всю жизнь, с 68-го года по сегодняшний день, представьте, сколько это – 40 лет. 40 лет – это целая человеческая жизнь. Практически, раньше по два-три раза в неделю, сейчас реже. Но так строился раньше репертуар, что Чехов шел чаще. И что это значит, вот столько лет играть Чехова? Это значит столько дней на протяжении этих лет практически быть чеховской женщиной. И быть в его мыслях, говорить его словами, надевать на себя, как перчатку, как платье, как нательное белье просто на себя надевать этот образ и психологию этого человека и понимать ход его мыслей, ход его эмоций, его ситуацию. Тем сильна наша школа, и с опытом ты понимаешь это больше и больше и переносишь все то, что исследуешь в человеке, которого ты играешь, в сегодняшнюю жизнь. Может быть, поэтому учишься логически мыслить и понимать правду другого человека.
В Школе-студии МХАТ все педагоги учили, и это норма нашей школы, это нормально, всегда, для того чтобы сыграть другого человека, нужно понимать в любой сцене, в чем конфликт этой сцены, ситуации. Нужно понимать человека, его логику, его правду. Потому что у каждого есть своя правда. У любых сторон есть своя. Но понимать то, что хочет тот человек, – это огромное психологическое умение и знание и огромный багаж, и, если честно говорить, большое богатство, потому что тогда ты можешь уйти от каких-то ошибок, ты можешь понять и простить другого человека. Даже если тебе кажется, что он жутко ошибается и что он жутко не прав, или он предатель, или он тебе изменил. Это могу я сейчас сказать, именно сейчас. А в те дни, когда это происходило со мной, в моей жизни, когда я была намного моложе, и наверное, простите, глупее, я была более жестка и максималистски настроена, чем сейчас, не прощая очень многих вещей.
Понимать другого персонажа, понимать его логику – это порой очень трудно, но очень интересно и очень важно.
Играя Чехова, я должна была чувствовать и понимать женщин чеховских всю жизнь. И вдруг начинаешь думать: чего в тебе больше? Твоего «я» или, может быть, ты уже соткана из чеховских женщин? Придуманных или, может быть, вымечтанных, или, может быть, он таких женщин знал? Не знаю. Это загадка и тайна, которую я никогда не сумею открыть. Но уже, может быть, я пронизана ими, потому что иногда вдруг ловлю себя на том, что чувствую в себе что-то от той Маши или от Елены Андреевны. То есть порой в жизни, сталкиваясь со своими жизненными ситуациями, я ассоциативно провожу параллель с теми женщинами, которых я играла, по крайней мере чеховских. Потому что они вошли в мою душу сильно на протяжении лет. И в то же время могу сказать, что неизвестно кто больше – они вошли в меня или я их наделила своим характером, своими качествами?
По крайней мере целое поколение людей, в течение сорока лет видя на сцене Художественного театра чеховских женщин, уже олицетворяли их с моей внешностью, с моей пластикой, с моим голосом, с моими интонациями, с моей трактовкой и с моей душой. Никогда не забуду – был потрясающий юбилей Аллы Константиновны Тарасовой, которую боготворило большое количество людей, у нее была масса поклонников, она была, конечно, выдающейся актрисой, и много зрителей и нашей страны и людей, которые видели ее по всему миру, всегда восхищались ею, не восхищаться ею было нельзя. Потому что она столь неординарна, столь высока и прекрасна, что это трудно как бы переоценить. Вот уж воплощение прекрасной русской женщины, талантливой, благородной, чистой, – повторяю это, потому что это огромное достоинство.
Что такое чистая женщина? Это чистота помыслов, чистота взглядов, позиций, чистота подлинных отношений. Это не, как вам сказать, чистоплюйство с точки зрения – вот это можно, а это нельзя, это запретно. Нет! Она, я думаю и знаю, по крайней мере по истории и по рассказам, по фактам, она порой шла наперекор тому, что нельзя. И в результате добивалась того, что хотела, но чистота ее помыслов, страсти, влюбленности, увлеченности, внутренней позиции была столь высока, что о ней можно было всегда сказать, что она – чистая женщина, с чистой красивой душой. И это огромное достояние, это огромное достоинство.
И вот был ее юбилей. Она уже была в преклонном возрасте, и весь Художественный театр, вся сцена были заставлены станками, лестницы куда-то вверх, оттуда сверху спускалась вся труппа, стояло почетное кресло, в этом кресле сидела она, ее чествовали, награждали, поздравляли, все, как всегда, все, как положено, традиционно. Такой праздник в ее честь. Но при этом она позволила себе сделать немного фрагментарных своих ролей на экране, хотя у нее экрана было мало, потому что она поздно стала сниматься. И порой экран был для нее антирекламой. Потому что те, кто ее видел в «Анне Каренине» на сцене, – это была одна Анна Каренина, а ту, которую уже сняли, когда она была достаточно в таком, мягко выражаясь, зрелом возрасте, и экран и камера были столь несовершенны, что все недостатки были, к сожалению, видны, и, может быть, сегодняшнему зрителю что-то показалось не тем, чуть-чуть смешным, но это издержки времени, издержки цивилизации, я бы сказала так, но то, что она играла великолепно, незабываемо, те, кто видел, это знают. Я студенткой видела и запомнила, я еще видела, как она репетировала и вводила Риту Юрьеву, как она ее готовила к последнему монологу, как она заставляла Риту буквально кидаться под поезд, и как она показывала, как надо это играть, вот один этот показ стоил всего, потому что было понятно, что это неповторимое.