А по прошествии лет жизнь снова так повернула судьбу и благосклонно отнеслась к моей персоне, что я вдруг стала играть Аркадину, сначала неожиданно, сначала пробно, я бы сказала, дублируя Татьяну Лаврову, потому что она заболела, и мне было предложено ввестись за два дня. Сергей Десницкий, зав. репертуарной конторой, мне сказал: «Ирина, сможешь завтра сыграть Аркадину?» Без паузы: «Конечно смогу!» – сказала я и сыграла. Это был быстрый резкий вход в эту роль, как в омут, как вот так – бум! – и в ледяной бассейн! Потому что я поняла, что мне нужно выручать театр, и тут же, когда нужно спасать ситуацию, не знаю, как у вас, а у меня открывается третье дыхание, мое внутреннее геройство просыпается, и в этот момент уже нет страха, потому что ответственность за другое – что нужно выручить, спасти спектакль и сыграть. Надо, значит надо! Все! Я это делаю.
Другое дело, что, конечно, от этого страдает качество, потому что, сами понимаете, актриса, которая репетировала эту роль, создавала ее, это была уже ее роль, кровь и плоть ее, уже на нее все выстроено, к ней уже привыкли, вокруг нее крутятся все остальные персонажи, в данном случае, исходя из нее, поскольку главная роль. А тут влетает другая актриса, пусть хорошая, замечательная, я уж не знаю, какая – любые эпитеты, – все равно это влет пока в рисунок тот и еще пока не создано то, что является твоей ролью, и поэтому Аркадина у меня претерпевала разные изменения.
Я сыграла. В принципе, меня одобрил Ефремов и одобрил то, что спектакль был спасен. И он сказал: «Надо с ней работать, пусть она играет, это будет второй состав». И я тихо осталась вторым составом. И какое-то время, довольно долго, всегда существовали Татьяна Лаврова, которая была первая, главная, самая лучшая, и некая вторая, которая существует как палочка-выручалочка. Ну, кому-то нравилось, кому-то нет, но тем не менее я была все-таки, что называется, на подхвате.
Что я при этом испытывала, это никого не должно волновать, это уже личные мои внутренние переживания, давилась гордость, где-то меня порой обижали, и не один раз, и были разные ситуации. По закону прежнего театра актер, который является или вторым, или третьим исполнителем, в день спектакля всегда должен или проверять, все ли в порядке, или быть в районе досягаемости, дабы в любой момент заменить и в любой момент создать все условия для того, чтобы спектакль все-таки состоялся. И вот однажды в шесть вечера звонок в дверь, я в халате, делами занимаюсь домашними. «Ирина, срочно! Татьяне плохо, надо играть спектакль, машина внизу, поехали!» Бывало и так. И тут то, что я не готова, то, что я что-то запланировала – не имело значения, это наша профессия. Как хочешь, но в семь часов должен открыться занавес и в семь ноль пять ты говоришь свою реплику. Все! Что там у тебя было в твоей жизни до этого – это никого не касается. Зритель пришел, он купил билет, он должен смотреть спектакль. Это норма театра.
Так вот, Аркадина у меня рождалась исподволь. Сначала второй состав, за границу, естественно, едет первый состав, меня не берут. Потом вдруг однажды взяли. Там какие-то были внутри протесты, насколько я знаю, что-то говорилось, по крайней мере «а почему едет она?» Ну, так театр решил, Ефремов решил вроде, не знаю. Я, скажу вам честно, переживала по этому поводу, но не очень уж сильно. Я вообще пытаюсь с неприятностями бороться не в первый момент. В первый момент у меня всегда реакция довольно бурная и шумная, и мне кажется, что рушится мир. А потом как-то я стараюсь всегда включать мозги: не эмоции, не чувства, когда сначала кажется, все! кошмар! все валится, жизнь рушится, это безобразие, как они могли, и тут же внутри протест, тебя обидели. Все эти эмоции через какое-то время я научилась в себе глушить и включать, что называется, голову, и начинать думать и взвешивать на весах, стоит ли так сильно сокрушаться из-за того или другого обстоятельства. Если ты не можешь изменить обстоятельства, как говорят знаменитые и умные философы прежних веков, измени точку зрения. Все. И стала изменять точку зрения.
Я сейчас смотрю фотографии, и оказывается, у меня даже разные были парики для Аркадиной, разного цвета, разные костюмы шились, разные партнеры, а что такое разные партнеры – это совершенно другое решение Аркадиной, потому что от того, кто рядом с ней, а рядом с ней Тригорин, каков этот человек, кого она любит и кто любит ее, по крайней мере хотя бы раньше любил и был увлечен ею, возникают разные взаимоотношения. А у меня были потрясающие партнеры: сначала партнер Саша Калягин, потом был Юра Богатырев, потом был одно время Андрей Мягков, потом Боря Щербаков, замечательные актеры все, каждый – личность интереснейшая. И это все разные Тригорины, которым я должна была объясняться в любви и которых я должна была любить, как может любить Аркадина. Любить каждого по-разному.
Если Маша в «Чайке» была рождена сразу и потом вместе со мной только взрослела, как дерево, на которое я сейчас смотрю, я никогда в жизни не сажала деревьев, а вот сейчас вдруг, пока есть какой-то кусочек земли, я с невероятным наслаждением могу что-то сажать. И вот здесь была посажена мной елочка, потом она вдруг стала расти, набирать соки, взрослеть, хорошеть, короче, она живет. Идет процесс. Так и роль.
Я сначала сыграла Машу в «Чайке», будучи девчонкой. Потом я лет 15 или 10 ее играла. Конечно, роль претерпевала свои возрастные, эмоциональные, человеческие изменения; она жила вместе со мной, росла вместе со мной, но сделана она была сразу такой. Скажем, та же «Татуированная роза» – вот она была мною рождена, в репетициях была одна, потом после моей болезни, после моей травмы, когда я вернулась совершенно другая, уже с другой пластикой, уже с болями, уже столько пережив, моя Серафина, которую я играю по сегодняшний день, тоже стала другой. Но моя Аркадина рождалась несколько раз, и каждый раз по-разному. Потому что сначала это был ввод, потом я как-то сама стала в этой роли устаканиваться, в зависимости уже от зрителя, от партнеров.
Потом много раз Ефремов со мной репетировал, перед каждыми гастролями, открытием сезона, закрытием сезона, он вдруг приезжал делать ревизию, приходил на спектакль и говорил: «Ну-ка, давай репетировать!» Я выходила на сцену, и он начинал делать замечания, он начинал мне рассказывать, как надо играть. Он репетировал со мной, он вправлял меня в ту роль, которую он хотел видеть в своем спектакле.
Позже проводил репетиции Коля Скорик, тоже говорил свои впечатления, и так далее и так далее. А потом вдруг, жизнь ведь меняется, началась новая страница Художественного театра. Пришел Олег Павлович Табаков. И созрел тот момент, когда надо было заново с новой командой в новой редакции войти в этот спектакль снова.
Тут уже Скорик был режиссером восстановления спектакля, ну, может, какой-то реанимации его, потому что вводил новую группу артистов, но при этом роль Аркадиной оставили мне. И мы стали репетировать. Я, Женечка Миронов, который дебютировал в Треплеве, Миша Хомяков – Тригорин, Женя Добровольская – Маша, Наташа Егорова – Полина, Невинный Славочка – Сорин, Плотников – доктор Дорн, и Краснов – Шамраев.
Спектакль вообще не шел, спектакля не было в сезоне, мы репетировали довольно долго, и потом устроили показ на сцене перед Табаковым, частью артистов и руководством Московского Художественного. Табакову это понравилось, он очень многим сделал замечания, но что поразительно, мне – совсем нет, я не знала, как расценивать это: очень нервничала, но потом все сказали: «Это очень хорошо, спокойно работай дальше».
И вот мы создали этот спектакль, который сейчас идет на сцене Художественного театра в этом решении, в этой уже заново рожденной постановке, которую сделал Николай Скорик, и там уже родилась моя сегодняшняя Аркадина, которая уже абсолютно моя, не тот прежний рисунок, не та, которая была создана Татьяной Евгеньевной Лавровой, талантливо, очень интересно, очень мощно и сильно она это играла, но моя – другая. Она уже моя. Она имеет своих зрителей, своих поклонников, наверняка каких-то недоброжелателей, я не знаю. Но это тот самый случай, когда мне это уже даже и не очень интересно. Потому что мне интересно другое.
Я потом слышала от людей, которые сидели в зрительном зале, разных моих знакомых или незнакомых зрителей: «Вот вы вышли, и мы от вас не могли оторваться, и действие пошло по-другому». Может, вы скажете, что это лесть. Не поверю. Лесть немножко другая. Наверное, это и есть лидерство, которое у меня шло с юности, наверное, это и есть умение брать ответственность на себя и вести за собой, наверное, это то, чему меня учили и Ливанов, и Станицын, а позже очень много об этом говорил Ефремов – если ты берешь роль, и твоя роль – центральная, то ты ведешь спектакль.
Это движение спектакля, оно необходимо. И поскольку я играла все время главные роли, я понимала, что я – ведущая, недаром говорят, ведущая актриса театра – которая ведет репертуар. А что такое вести репертуар? Это значит возложить на себя, на свои плечи всю ответственность за репертуар театра, жить по таким же законам, по таким же принципам. Театр – это репертуар, значит, ты должна быть всегда в форме, должна быть готова, должна быть в силах, должна быть здорова, должна хорошо выглядеть, ты должна всегда выходить на сцену в полном порядке и вести за собой всю команду актеров, потому что ты играешь главную роль, центральную. И на тебя смотрят, а часто просто на тебя ходят.
Вы мне скажете – каждая актриса об этом мечтает. Наверное, да, я об этом мечтала, но это не у каждой получается, другой вопрос – почему? Слава Богу, у меня получалось. Поэтому все рассказываю вам и пишу эту книгу. Вам, наверное, будет легко судить, просто взвесив и поняв всю мою жизнь, почему это получилось. Наверное, потому что вся моя жизнь – это театр, это искусство, это моя профессия, мое творчество. Вся моя жизнь все равно соткана из наблюдений, любопытства, открытий, влюбленностей, которые заполоняют всю мою судьбу. Но все равно моя жизнь всегда зависела от театра и кино. Увы, но это так.