Еще одним беженским бизнесом была продажа поддельных билетов. То есть, билеты брались настоящие, российские, которые были действительны для проезда по Европе, например, «Москва – Варшава» (выглядевшие тогда как невразумительный квиток, на котором что-то накалякано), к ним от руки приписывались Берлин, Кёльн, Париж, Мадрид – ну, куда еще поезда ходят. Или бланки рисовались от руки, потому что контролеры европейских дорог еще толком не знали, как они выглядят, эти русские билеты.
Среди беженцев было много мурманчан – почему-то их тянуло в Копенгаген. И одного из них звали Лёша.
До Копенгагена Лёша добрался со второго захода. В первый раз он решил ехать автостопом, с рюкзаком, набитым консервами, перешел норвежскую границу, и там с удивлением обнаружил, что благословенный Запад с барами, супермаркетами и Монте-Карло не начинается сразу, и норвежская тундра ничем не отличается от отечественной. Разве что покрытие дорог получше, но по ним все равно никто не ездит – ну, разве, пара джипов в день. С превеликими трудами он отъехал от границы в более заселенные места, добрался уже до Швеции, там окончательно устал от автостопа и пересел на электрички. Чтобы отвязаться от контролеров, Леша разработал собственный метод психической атаки: продавать шапку. Шапка была хорошая, теплая, меховая, в общем, настоящая shapka . Как только в вагоне появлялся контролер, Леша подходил к нему и начинал тыкать ею в лицо, с первобытной энергией предлагая оплатить шапкой проезд: «Вонт шапка? Гуд шапка, ю тэйк, ай гоу Копенгаген!». Контролер в ужасе пятился и убегал из вагона, избегая заходить туда вновь.
Запалился Леша обидным образом, уже недалеко от датской границы, когда с голодухи решил пообедать в Макдональдсе, предложив шапку взамен. Кассир вызвал полицию, и – вжжжик! депортация в Мурманск.
Второй раз Леша решил поступить проще, скопил денег на круиз вокруг Скандинавии и, ступив на обетованную датскую землю, рухнул в обьятия первому полицейскому: «Ай вонт политик азилим!». Дальше – лагерь, бюрократическая тягомотина, скука.
Лёша был нравом неспокоен! Сидеть и скучать в Копенгагене ему не хотелось, а хотелось повидать другие страны, Берлин, в конце концов,тот же! Но беженские документы не давали права выезжать за пределы Датского королевства и, хотя опасность контроля для человека европейской внешности была небольшой, для него она, хм, ну, как бы это сказать – была вероятна. И тут мне в голову пришла идея:
«Лёха, а хочешь польский паспорт?»
«Чеееего?»
Я честно объяснил все про цвет глаз zeliony , и что поляка этого вообще – кто знает? – может искать Интерпол… И вообще – ну ведь ни разу не я там на фотке! А тебе, Леха, по техническим параметрам (прищурившись на низкорослость и круглолицесть) – самое оно!
Так я перестал быть поляком.
На этом историю о моем коротком полячестве можно считать оконченной, но я рассказчик добросовестный, потому вкратце:
чтобы попасть в Швецию, мы доехали до Хельсингёра (шекспировский Эльсинор), где были скучные домики, не особо примечательный замок и, конечно же, отель «Гамлет». На пристани сели на паром в Швецию… Маленькая проблемка: шведской визы у нас не было.
На шведском контроле я с нагловатой англосаксонской растяжечкой громко объявил: «Wow, I`ll start looking for Karlsson right away, honey!» (кстати, зря, Карлсона ни шведы, ни англосаксы не знают) и пошел дальше, пока погранцы трясли злосчастного негритоса с французским паспортом.
Автостоп в Швеции медлительный, потому что нет автобанов, но нам повезло и мы остановили дальнобойную фуру до самого Стокгольма. Очень кстати – ночью были уже заморозки и вряд ли нам удалось бы выспаться в придорожном лесу… И это была поездка VIP: поболтав с нами про водку, Ельцина и тупых датчан и финнов (норвежцы тоже, скорее всего, тупые – просто про них речь не зашла), водитель открыл свой контейнер, где оказалась мебель, и мы спокойно спали на икеевских диванах до самого Стокгольма.
В Стокгольме было полно мороженых шведов. Немного похоже на Питер, отличные подворотни, старые хмурые дома, и красивый парусный фрегат в устье реки. Признаков Карлсона – никаких. Вообще, Стокгольм, как все малопонятное, меня заинтересовал, хотелось бы остаться на несколько дней, разобраться, но – очень уж было холодно, поэтому ночевка в парке была исключена, а спасительного маргинального отребья что-то было не видать, так что мы проходили весь день, иногда забегая в магазин погреться, и сели на ночной (чтоб выспаться) паром до Финляндии.
Паромы из Швеции в Финляндию отличаются исключительно алкогольным характером. Стоит кораблю отчалить, как возле магазинчика duty free заранее выстраивается очередь, в нейтральных водах он открывается, и через час корабль превращается в вопящее и жизнерадостное аля-улю. Мы же, обнаружив бесплатный душ, наконец-то отогрелись, постелили коврики в укромном месте одного из коридоров, и отлично выспались.
С моря Хельсинки кажется Россией. Возвышающийся над городом православный собор, совершенно московские дома-особняки, дымы из труб, перечеркивающие уже совсем зимнее небо.
Снег и д-д-д-д-дубак, какой уж тут автостоп – автобус до русской границы, мимо заснеженных лесов, тоже уже таких своих, и одинаковых обитых сайдингом домиков – э, а вот это уже нет.
Электричка до Выборга. Киоск на привокзальной площади, с пирожками и горячим чаем, на котором почему-то написано латиницей «Matrioshka ».
Санкт-Петербург.
В чужой монастырь, или как я хотел убить Оле Нидала (весна 1999)
После проведенной под Питером зимы, нас вдруг подняло с места и понесло на запад. Сейчас трудно сказать зачем – я путешествовал до того на Запад часто и надолго, и как-то решил уже, что особо за границей России искать нечего и никуда не собирался. Может, трещинки какие-нибудь пошли в хорошо налаженной и удобной жизни, что ли...
Если мне было, в общем, все равно куда, то у Маши была цель – на юге Испании, в Андалусии, почитаемым ей "ламой" Оле Нидалом должна была проводиться Пхова – буддийская практика умирания (то есть, как бы тренировка смерти). Если б не это, вряд ли мы собрались бы в Испанию – когда-то я доезжал уже до Барселоны, и вылилось это в две недели отвратительного бомжевания (дошло до того, что когда мы зашли на вокзал и присели отдохнуть, полицейские стали молча выпихивать нас вон, видимо, такая у нас на лицах тень бездомности уже отпечаталась). Я совсем не знал, тогда что Испания может быть и другой...
Довольно быстро (если не считать дурацкого случая, когда на выезде из Братиславы полиция арестовала нас за автостоп), мы добираемся до немецкого Фрайбурга, где застреваем на месяц.
И когда, наконец (мне не терпелось в другой мир, романский) мы пересекаем близкую французскую границу, все вокруг, действительно, меняется; нас подбирает совершенно сумасшедший араб, сжимающий руль черными от мазута пальцами, и говорит не умолкая (а я, малознакомый тогда с французским, чудом его понимаю):
«Другие люди смотрят на вас, и едут мимо, о, я не делаю так! – я вижу людей, стоящих под дождем, я вижу, что им трудно, и останавливаюсь – потому что у меня есть сердце, а у них, этих людей, сердца нет… »,
… потом про Боба Марли, и кропаль гашиша в фольге в подарок, и везет нас на сорок километров дальше, чем ему не надо («о, что я делаю, ведь жена меня просто убьет!»)
…за два дня доезжаем до Монпелье и заворачиваем на несколько дней в гости к французской подруге, в старинный дом среди полынных средиземноморских предгорий... И снова дорога, до Испании уже - недалеко.
Конец апреля, всю дорогу краткие вспышки жары перемежаются надоедливыми дождями. Мы переваливаем Пиренеи - «VOUS QUITTEZ LES AUTOROUTES DU SUD DE LA FRANCE. BON VOYAGE!»[1] – плавный поворот взрезавшей горный бок автострады, машина сбрасывает скорость, проезжая мимо стоянки длинных фур, обменных лавок, магазинчиков и кафешек, которыми внезапно обрастает пустынная прежде дорога - полосканье флагов - и, наконец: «BIENVENIDA A ESPAÑA!», и я с любопытством наблюдаю перемены, заключающиеся в: цвете дорожных указателей, неряшливости домиков, обилии пыли, низкорослости смуглых людей, строгости их одежды - черные брюки, белые рубашки. И в распространенности красно-желтых цветов, палитры Испании.
Наш водитель, фламандец, добродушный и молчаливый (ценное сочетание) еще перед границей радостно оживляется и говорит, что терпеть не может французов, а Испания это совсем другое дело, издевательски картавит “Merh-rh-ci! ” в окошко последнего французского peage[2], а потом, после границы, предлагает нам пива в приграничном баре.
Похоже, местечко это ему хорошо знакомо – большая стоянка фур, вдоль шоссе пара улочек с барами, борделями и магазинчиками, заставленными сигаретными блоками и шеренгами бутылок – алкоголь и табак здесь дешевле. Купив нам пива, он с наслаждением начинает болтать по-испански с девушкой за стойкой, потом покупает глянцевый журнальчик и погружается в него – журнал о camiones , грузовиках, профессиональное чтение. Мы же вслушиваемся в пулеметный треск испанских бесед, которые вдвое быстрей французских. За стойкой стоит настоящая сеньорита, и она ровно такая, какой ей полагается быть в глупой книжке (ковбои – Мексика – señoritas ), смуглая, красивая, улыбчивая, и в белой блузке с какими-то оборочками, немыслимыми в другой части Западной Европы. На самом деле, Западная Европа закончилась, началась - Испания. В этом шоферском баре настолько хорошо, лениво и неспешно, что страшно не хочется лишаться этого покоя и выходить, ехать, вылезать, снова ждать машину, и так много дней подряд…