— Предатели отдали врагу стены, — закричал он. — Но мы не отдадим им дворец. Бамар войдут в Аютию только по дороге из трупов. Пусть же эта дорога будет устлана телами их солдат!
Гвардейцы ответили дружным ревом. По иронии судьбы они не были сиамцами. Большинство из них были потомками изгнанных из Ямато воинов, присягнувших правителю Аютии, и даже спустя столетия безумная отвага и безоговорочная преданность, присущая их народу, брала верх над страхом. Прая не отказался бы от родства с Ямато — ему было страшно.
Фаранг Анри одобрительно зарычал, поднял ружье. Его примеру последовали остальные стрелки. Начищенные стволы, подрагивая, уставились на приближающихся бирманцев. Прая вышел на шаг вперед. Мимо просвистела стрела. Он не дрогнул, рванул из ножен саблю, вскидывая ее к серому утреннему небу. Огни громыхнувших выстрелов сверкнули, отразившись в зеркальной стали. Приближающиеся враги на миг скрылись в густом облаке свинцового дыма. Первые ряды атакующих были сметены огненным шквалом, но этого было недостаточно, чтобы остановить несущуюся волну.
Стрелки бросили ружья и схватились за мечи. Один из французов упал на колени, двумя руками подняв над головой ружье — то ли сдаваясь, то ли пытаясь защититься. Удар бирманской сабли сломал винтовку, повалив его на землю. Вдоль стены, отделяющей Большой Дворец от объятого пожарами города, закипело сражение.
На Прая налетел бирманский солдат. Пуля разорвала его щеку — белая одежда была залита кровью. Безобразная рана привела врага в бешенство. Он накинулся на юного аристократа, и некоторое время они обменивались ударами посреди бушующего вокруг хаоса.
Напирающие бирманцы упорно теснили защитников дворца. Рядом прозвучал еще один слитный залп. Люди Анри и обученные им гвардейцы стреляли метко — мушкеты бамар редкими вспышками грохотали в ответ из охваченных дымом улиц. О камни мостовой ломались выпущенные наугад стрелы.
— Уходим за стены! К дворцу, скорее! — приказал Прая.
Тонкая линия алых солдат, столкнувшаяся с полчищами белых, как древесные жуки бирманцев, подалась назад.
Прая разрядил пистолет в оскалившегося вражеского знаменосца. Взметнулся и упал на землю стяг с павлином, который тут же втоптали в грязь и кровь. Наконец явилась стража с длинными копьями. Бамар отогнали и с большим трудом закрыли ворота, заложив их длинными бревнами.
— Monsieur! — Анри вытер вспотевшее лицо обрывком мундира.— Le souverain... ваш девараджа, вы должны помочь ему выбраться из города, mon camarade.
От волнения Анри заговорил с ужасным акцентом, сбиваясь на свой родной язык. Фаранг подался вперед, протягивая руку. Пранай Прая Нок схватил его широкую ладонь и крепко сдавил ее двумя своими.
— Bonne chance!
— Чок дэ, — ухмыльнулся Прая.
Звучали выстрелы, в ворота колотили бирманцы.
Прая миновал вытоптанный дворик, некогда радовавший глаз зеленью травы и пышными цветами. Бросать товарищей мучительно не хотелось, но Пранай должен исполнить свой долг перед священным правителем. Юноша толкнул тяжелые двери и вошел в тронный зал. Висящие под потолком массивные светильники не были зажжены, и золоченый трон поблескивал в полумраке.
— Армия! Где наши знамена на стенах?! — кричал правитель, размахивая длинными рукавами. — Где гвардия, где генерал Так-Син?!
Один из гвардейцев как подкошенный упал на колени перед своим повелителем.
— Ваше величество, Так-Сина и его людей в городе нет!
— Что?!!
Сурият Амарин с размаху ударил гвардейца.
— Предательство! — взревел он. — Будь прокляты эти изменники!
Прая отвернулся. Измена Так-Сина не удивила его, но юношу расстроило, что трусливый генерал Монгкут оказался прав.
— Кун Пра! — Сурият Амарин заметил его. — Что вы здесь делаете?
Девараджа остановился, раздраженно оттолкнув кланяющихся придворных.
— Мы сумели остановить бирманцев у дворцовых стен, но мы не сможем долго удерживать их, — сказал Прая.
Он обязан был встать на колени, но уставшие ноги не хотели сгибаться, поэтому Прая ограничился коротким поклоном. Это не укрылось от девараджи. На его лице появилась странная, пугающая улыбка. Руки правителя бессильно опустились. Придворные воспользовались этим, вновь окружили своего властелина, не переставая увещевать его:
— Ваше величество…
— Мы должны уходить.
— Ваша жизнь неизмеримо важнее Аютии.
— Подумайте о своих подданных!
— Пранай Прая Нок! — крикнул один из чиновников. — Чего вы ждете?!
— Я ищу своего друга, Рангсана. Вы знаете, где он?
— Он был у южных врат, — нехотя ответил девараджа. — Я приказал ему следить за Монгкутом. Если он не вернулся, то, скорее всего, мертв.
Это известие не стало для Прая неожиданностью, но он все же надеялся на еще одну встречу с другом.
— Я останусь здесь, — сказал юноша, — мы задержим ваших преследователей.
Рангсан часто говорил о самопожертвовании, но Прая не ощутил величия момента, когда он без колебаний отказался от собственной жизни. Сурият и его приближенные удалились, осыпая его благодарностями…
6
К середине дня бирманцы преодолели внутренние стены. Бои перекинулись на дворцовые сады. Уцелевшие гвардейцы укрылись во внутренних покоях. Сейчас они отдыхали, чистили оружие, помогали раненым и молились. Весь юг столицы был охвачен морем огня. Черный дым стелился повсюду, проникая за закрытые двери.
— Проклятый Так-Син… — пробормотал Прая. — Останься ворота закрытыми — у нас, по крайней мере, был бы шанс встретить врагов на стенах.
— Так-Син? — недоверчиво переспросил офицер. — Син Пья из Города Вдов, сын Хаи-Хонга?
— Да! Я сам слышал, как девараджа обвинил его в измене.
— Это не он. Не он открыл ворота. Генерал Син и его пятьсот храбрецов вышли из города и прорвали кольцо бирманцев сразу после начала штурма.
— Кто же тогда?! Подкупленные горожане?!
— Ворота открыл Кун Ланг Рангсан Даенг Бплор. Он впустил в город бирманцев. Говорят, он сам убил генерала Монгкута!
Лицо Прая сделалось бледным как мел. Он отступил на шаг назад, держа перед собой поднятые руки, словно пытаясь защититься от страшного известия.
— Откуда вы знаете?
— Бамар послали предателя в первых рядах атакующих, чтобы он в бою доказал свою преданность.
В словах солдата не было ненависти — только усталое презрение. Прая прикоснулся грязными ладонями к сухим глазам.
— Кун Пра?
Он не ответил.
— Пранай Прая Нок!
— Держать дверь, — прорычал Прая. — Помните, бирманцы не берут пленных.
Он вышел из зала, провожаемый испуганными взглядами людей, которые ему доверяли. Он тоже доверял Рангсану. Усилием воли Прая попытался представить себе друга в бирманских тряпках, убивающего генерала Монгкута… Постарался вызвать в себе ненависть к этому кошмарному образу.
…Рангсан отложил длинную флейту. Кончики его пальцев были красноватыми, под ногти забилась краска — учитель часто поручал мальчику обновлять фрески, хотя большую часть времени благородный послушник проводил на лежанке в своей келье.
Краска, красная, как кровь.
Он протянул руки к другу.
— Отнеси меня в храм, — тихо попросил Рангсан.
Во время их поездки к Большому озеру он выпал из телеги и сломал обе ноги. Три месяца сезона дождей Прая носил легкого, как перышко, друга на своей спине.
«Я не знаю человека, более преданного Аютии…»
…Он стиснул зубы, стащил с головы тяжелый шлем и отшвырнул его. По пустым залам дворца разнесся громкий стук, прерываемый криками защитников: бирманцы ломали дверь.
Прая вошел в храм, расположенный во внешних покоях дворца, где на высоком пьедестале сидел бронзовый Будда. Блики, отбрасываемые сотнями крохотных свечей, плясали по бесстрастному лику статуи. В полумраке храма, боддисатхва плыл в ночном небе среди крохотных звезд. Монахи и храмовые слуги отсутствовали, они вместе с гвардейцами сражались, защищая свои святилища. Даже стены храмов не остановят бирманцев от грабежа и насилия. Ничто их не удержит. Они получили свой Ангкор, и намеревались вкусить его до конца.
Прая опустился на колени, отложил меч и начал молиться, пока бирманцы добивали оставшихся защитников дворца:
К Будде, Дхарме и Сангхе,
Покуда я не достиг Просветления, я иду за Прибежищем.
Пусть в силу заслуг, что я накопил
Взращивая щедрость и прочие запредельные совершенства,
Я обрету Просветление во имя всеобщего блага.
В тронный зал с воплем вбежал человек в цветах Аютии. В его плече по самое оперение застряла стрела. Несчастный закричал, поскользнулся на собственной крови и упал.
Пусть все существа познают счастье и его причину.
— Кун Пра! Помогите, умоляю вас! — закричал солдат.
В храм вошли бирманцы.
Пусть все существа избавятся от страдания и его причины.
Смеясь, они окружили упавшего сиамца. Лица завоевателей были искажены гримасами ярости, под серыми налобными повязками горели безумным огнем бешеные глаза. Один из бамар толкнул раненого врага — несчастный скорчился, прикрывая голову руками, умоляя не убивать его.
Пришедшийся в незащищенную шею удар заставил его затихнуть.
Пусть все существа будут неразлучны с беспечальным блаженством.
Увидев стоящего на коленях Прая, один из бирманцев гортанно расхохотался. Держа в руке меч, он приблизился и занес оружие для удара…
Пусть, не зная привязанности и гнева, все они будут счастливы в равной мере.
— Стой! — раздался властный голос.
Недовольный бамар опустил оружие.
Вслед за убийцами во дворец ворвался горячий ветер. Светильники, один за другим, начали гаснуть. Ночное небо храма лишалось своих звезд.
«Я стану последней звездой, которая умрет в свете восходящего солнца», — подумал Прая.
В зал вошел Рангсан. Он как всегда прихрамывал, но при этом двигался легко и спокойно. Его лицо было отрешенным и равнодушным, будто это праздничные костры, а не отблески пожирающего город огня играли на его щеках и отражались в надетом на грудь Рангсана металлическом нагруднике, таушированом серебром. Доспех и богатая одежда — первый из многих подарков, которыми осыплют его новые хозяева — усиливали в нем сходство с завоевателями.