Но ванная занята. Прислушиваюсь: стоны, охи-вздохи… Уверен, там заперлись Маша и Миша.
В зале допивают остатки водки. Марина, Швед… А где Инга?
Водки я не хочу. Я выхожу из зала и иду на кухню. Инга стоит у окна и смотрит на улицу. Уже стемнело, но свет в кухне не горит. Я подхожу и становлюсь рядом. Ничего не говорю, мы стоим молча какое-то время, потом Инга спрашивает:
— Что, водка закончилась?
Тоска, звучащая в ее голосе, передается мне.
Стыдно. Немного, но стыдно.
— Инга, ты понимаешь, они…
— Они? Вы. Вы все, — она не кричит, говорит тихо, но каждое слово раскаленным металлом отдается у меня в мозгу. — Вы психи. Зачем? Зачем вы ведете себя так же, как животные? Только инстинкты: секс, наркотики, алкоголь… Почему нельзя просто…
Я сразу понимаю, что она хочет сказать и перебиваю ее:
— Инга, я так скажу, я просто подстраивался под твоих друзей. Я никого не знаю и вел себя соответственно поведению всей вашей компании. Ты извини, но я считаю себя достаточно коммуникабельным, чтобы подстроится под любую толпу…
— Коммуникабельность — это умение подстраиваться? Тогда на земле самое коммуникабельное существо — хамелеон.
— Причем здесь это? Пойми, я никого здесь не знаю, я тебя…
— Я тоже, — тихо говорит Инга.
— Что?
— Я тоже никого не знаю. Тоже всех увидела в первый раз. Я знала раньше только Сашку. Толстого Сашку.
— Как это? — изумленно спрашиваю я.
— С Сашкой мы учились в одном классе. Я недавно встретила его и пригласила на день рождения. Попросила, чтобы он привел с собой кого-нибудь…
— Зачем?!
— Затем, что я хотела хоть раз в жизни отметить свой день рождения в компании своих ровесников, а не с кучей взрослых родственников… — она всё так же тихо говорит, и это страшнее. Было бы проще, если бы она кричала, сорвалась в истерике, но она не кричит, а рассказывает спокойно, без нервов, словно описывает какую-нибудь картину. Равнодушно, я даже сказал бы, механически.
— … Мама тоже постаралась. Обежала всех своих подруг, попросила, чтобы пришли их дети…
— У тебя что, нет друзей?
— Нет. — спокойно отвечает Инга. — Я думала, что сегодня… а, пустое… Я просто не ожидала, что будет так. Я никогда ни с кем не дружила и близко не общалась… Знаешь, я даже переспала первый раз с парнем, которого вызвала с фирмы. Он был так удивлен, когда обнаружил, что я девственница. Удивлен и напуган… Дай сигарету.
Я протягиваю пачку, щелкаю зажигалкой и смотрю, как она курит.
Опять молчим; мне кажется, что так мы сможем простоять вечность — она, глядя на вечернюю улицу, и я, глядя на нее.
— Хозяйка, как у тебя с кофе? — в кухонных дверях стоит Миша. Без майки, с расстегнутой ширинкой он производит впечатление полубомжа. На плече у него следы помады, зрачки сужены, волосы растрепаны… урод, да и только.
— Они даже не помнят, как меня зовут… — тихо, но чтобы я услышал, говорит Инга, не поворачиваясь. Мише она ничего не отвечает.
— Нацвай завари. — советую я Мише.
— Чего?
— Нацвай.
— Это что? — Миша недоуменно морщит лоб, видимо, слово для него знакомое, но он его не помнит.
— Армянский кофе. — отвечаю я. Хочу развить мысль дальше, но меня перебивают крики, доносящиеся из глубины квартиры. К ним примешивается звон разбитого стекла и Инга резко поворачивается, отталкивает меня с Мишей и бежит туда.
Я иду за ней, но Миша хватает меня за рукав:
— Слышь, а где этот нацвай стоит?
— У Инги спроси. — бросаю я и выдергиваю руку.
В зале была драка. Впрочем, дракой это нельзя было назвать — Вова врезал пару раз Косте, тот упал на стол и снес на пол немного посуды. Инга собирает осколки, Костя в углу тихо всхлипывает, остальные наблюдают за ними. Толстяк интересуется, что произошло.
— Ублюдок предложил трахнуть меня за дозу кокса. — брезгливо отвечает Вова. — Я его сейчас еще раз выстегну. У, козел!
Костя сжимается в комок, но толстяк останавливает шагнувшего было к нему Вована.
— Погоди. Слышь, гомик, у тебя что, кокаин есть?
Костя отрицательно мотает головой. Толстяк перешагивает через осколки, присаживается рядом и говорит:
— Ты меня не обманывай. Обманывать нехорошо. Знаешь, быть гомиком — это не самое плохое. Хуже, когда ты не просто гомик, а пидор. Улавливаешь разницу?
Костя слегка кивает головой.
— Вот и хорошо. У тебя кокс есть?
— …
— Ты не бубни, отвечай нормально. — толстяк повышает голос.
— Чуть-чуть осталось. На понюшку.
— Давай мне.
Костя секунду молчит, затем поднимает голову и неожиданно твердо отвечает:
— Не отдам.
Толстяк хватает его за волосы — Костя пытается сдернуть руку и толстяк бьет его по лицу. Костя вскрикивает.
— Хватит! Саша, остановись!
Инга срывается. Она подскакивает к Сашке и тоже хватает его за руку.
— Отпусти его!
Толстяк отпускает руку и внимательно смотрит Инге в глаза.
— У него кокаин.
— Ну и что?
— Мы хотим этот кокаин. И если он сейчас не отдаст его, я этого пидора изуродую, как бог черепаху.
— Не трогай его. — Инга уже не кричит, она просит и я понимаю, что она боится толстяка.
— Пусть отдаст порошок и его никто не тронет…
Костя вскакивает, толкает Саню и выбегает из зала…
Пытается выбежать. Я с разворота бью его кулаком в лицо и он опять падает на стол.
— Убью! — ревет толстяк, опять хватая Костю за волосы. — Кокаин, сука!
Он в ярости и никто не пытается ему помешать.
Впрочем, кроме Инги ни у кого такого желания нет.
— Кокаин! — кричит Вова.
— Кокаин! — мы с Мишей в один голос.
— Кокаин!..
— КОКАИН!!!..
— Отдай им кокаин. — это Инга. В ее голосе отчаяние — мне кажется, ей жалко не Костю, а разбитую посуду.
И Костя подчиняется. Он вытирает кровь, текущую из разбитой губы и достает пакетик.
Уже через полминуты первые счастливчики закидываются белым порошком и удовлетворенно располагаются по всему залу. Среди них и я — хорошо получившийся удар добавил мне немало авторитета. Я сажусь в тот самый угол, где недавно сидел Костя, и наблюдаю, как Инга собирает осколки тарелки. Меня разбирает смех, мне хорошо…
Инга поднимает на меня взгляд и тихо спрашивает:
— Зачем ты это сделал?
Я понимаю, что она имеет ввиду и отвечаю вопросом на вопрос:
— Ты хочешь, чтобы вечеринка получилась? Хочешь?
— Я ничего уже не хочу. — устало произносит Инга. В глазах у нее слезы…
Да нет, какие слезы? Это у меня такой приход. Как там, в песне: …мне хочется плакать, мне хочется смеяться, мне хочется прыгать, валяться и брыкаться…
— Инга! — зову я девушку.
— Что?
Я смеюсь.
— …Чтобы были друзья, или хотя бы один… — пою я ей в лицо.
Инга молча поднимается и уходит.
Я хохочу.
— …Но я работаю как вол, в моей тележке КОКАИН!
Последнее слово подхватывают Вован и толстяк.
— КОКАИН! КОКАИН! — скандируем мы; толстяк хватает Костю, сидящего рядом, за шкирку.
— Дай еще порошка!
— У меня нет больше…
— Дай порошок!
— Нет у меня…
— Дай кокаина!
— Дай…
— Кокаин…
— Дай! Дай! ДАЙ КОКАИН!
— ХВАТИТ!
Голос Инги перекрывает все наши крики. Мы умолкаем и смотрим на нее.
— Уходите. — голос Инги дрожит, но она сильно старается, чтобы он звучал твердо. — Собирайтесь и уходите.
— Детка… — толстяк поднимается и подходит к ней. — если тебе скучно, я попрошу Шведа и он тебя трахнет. Куда сама захочешь. А сюда не лезь, мы торчим по-своему.
— Убирайтесь. — ненависти у Инги хватит на троих. — Убирайтесь!
— Швед! Швед! — орет толстяк.
Швед появляется и становится сзади Инги. Та отходит чуть в сторону.
— Займись телкой, ей мужик нужен.
Швед хватает ее за руку, Инга вырывает руку.
— Не трогай меня.
— Чего ты хочешь? — спрашивает толстяк.
— Чтобы вы ушли отсюда.
— Хер тебе по всей морде. Я притащился в эту дыру не для того, чтобы уйти через час после начала. Нехрен было звать тогда.
— Убирайтесь. Я милицию вызову!
— Зови. Я тебе тогда пасть порву. Или нет… я всем расскажу тогда, какая ты сука, что к тебе никто даже приходить не хочет. Расскажу, как ты сама себе букеты цветов покупала и нам давала, чтобы мы тебя поздравили. И все узнают, что ты сама себе на пейджер сообщения сбрасываешь. Дура! Отдыхай, пока у тебя шанс есть. А ты, ублюдок, — толстяк поворачивается к Косте, — ты если не достанешь еще порошка, я из тебя самого порошок сделаю…
Инга медленно поворачивается и идет в спальню.
Я сажусь перед Костей и говорю:
— Костя, хочешь пацана поиметь? Я тебе отвечаю, трахнешь пацана. Этого, Гену, который на кровати лежал с биксой голой. Понял? Он в отключке будет и ничего не поймет. А ты кайф поймаешь. Только дай еще кокса. Дашь?
Он мне верит. Верит, ублюдок и кивает головой.
— Мне только позвонить надо. И привезут.
— Звони. — говорю я.
— А где телефон?
Черт! Здесь же телефона нет! Стоп! А этот, как его… Вадим.
— Вадим! Вадим!
Вадим спит на диване. Толстяк без лишних церемоний бьет его в живот.
Несильно, но достаточно, чтобы тот проснулся.
— Слышь, трубу дай!
— Кого? — очумело лупает глазами Вадим.
— Телефон дай… — толстяку надоедает объяснять и он сам лезет к нему в карман. Вадим пытается извернуться, но бесполезно — трубка в руке у толстяка.
— Как ее включить?
Вадим мнется, потом сглатывает слюну и произносит:
— Она не подключена.
— Чего? Ты чо пи…ишь? Мне Машка рассказала, как ты сегодня базарил с кем-то. Пятьдесят кусков зеленых, контракты, все дела…
— Я… я имитировал. На самом деле я сам с собой разговаривал.
— Ты дурак? Нахрена ты это делал? — удивляется толстяк.
Вадим жмет плечами и ничего не отвечает.
— И что делать? Откуда позвонить?
— Я могу с телефона-аппарата позвонить… — мнется Костя.
— Иди. — машет рукой толстяк, словно барин, отпускающий своего лакея. — И это, слышь… если не придешь, я тебя найду. Найду и тогда… мы тебе всей толпой очко на британский флаг порвем, на пленку это запишем и…