К этому времени на судне еще оставалось сто девятнадцать человек.
Бонтеку находился рядом с большим люком; в поле его зрения оказались шестьдесят три человека, черпавшие воду.
Он обернулся на крики, увидел этих людей, бледных, растерянных, дрожащих и, поняв, что все пропало, воздел руки к Небу и воскликнул:
— Великий Боже! Сжалься надо мной!
Он не успел договорить последнего слова, как судно со страшным треском раскололось, извергая пламя, словно кратер вулкана; капитан и все, кто его окружал, в одно мгновение исчезли, разбросанные в пространстве вместе с пылающими обломками «Ньив-Хорна».
«Взлетев на воздух, — сообщает сам Бонтеку, повествуя об этом ужасном событии, — я сохранил не только полное самообладание, но и искорку надежды в глубине сердца.
Я почувствовал, что вынырнул и оказался посреди обломков судна, разлетевшегося на тысячу кусков, в окружении пламени и дыма.
В этом положении мужество мое возросло; мне показалось, что я стал другим человеком. Я осмотрелся кругом и увидел справа от себя грот-мачту, а слева — фок-мачту. Я добрался до ближайшей из них — ею оказалась грот-мачта, — уцепился за нее и, с отчаянием в сердце глядя на все эти жалкие предметы, что плавали вокруг, воскликнул с тяжелым вздохом:
“О Боже! Возможно ли, что этот прекрасный корабль погиб, подобно Содому и Гоморре!”»
Немногие люди — читатели с этим согласятся — имели счастье написать строки, подобные тем, которые мы только что привели.
Однако Бонтеку был не единственным, кто уцелел в этом бедствии.
Едва он ухватился за мачту, едва произнес приведенные нами слова, как увидел, что волна расступилась и на поверхности воды появился молодой человек, казалось вышедший из морских глубин.
Он огляделся, заметил кусок волнореза в нескольких саженях от себя, энергично подплыл к нему, уцепился за него и, подняв над водой не только голову, но и грудь, воскликнул:
— О! Слава Богу! Я еще на этом свете!
Бонтеку не мог поверить своим глазам, но, когда до него донеслись эти слова, в свою очередь воскликнул:
— О! Значит, здесь есть еще один живой человек, кроме меня?
— Да! Да! Я здесь! — ответил молодой человек.
— Кто ты?
— Герман Ван Книфёзен.
Бонтеку, сделав усилие, приподнялся над волнами и в самом деле узнал моряка.
Рядом с молодым человеком плавала небольшая мачта, и, поскольку та, за которую держался капитан, беспрестанно перекатывалась и переворачивалась, что очень утомляло его, он сказал:
— Герман, подтолкни ко мне этот обломок; я лягу на него и стану толкать его к тебе, чтобы нам вместе попытать счастья.
— Ах, капитан, это вы! — сказал юноша. — Как я рад!
И матрос, невредимый и полный сил, хотя он только что взлетел на воздух, а потом ушел под воду, подтолкнул кусок дерева к Бонтеку, чтобы тот ухватился за него.
Он успел вовремя: капитан был так разбит — спина ушиблена, а голова пробита в двух местах, — что сам он не смог бы добраться до этого обломка.
Лишь тогда Бонтеку почувствовал, в каком он тяжелом состоянии: ему казалось, что тело его представляет собой одну сплошную рану; боль охватила его с такой силой, что он внезапно перестал видеть и слышать.
— Ко мне, Герман! — вскричал он. — Мне кажется, я умираю!
Герман удержал его, не дав соскользнуть в воду, уложил на волнорез и через несколько минут с радостью увидел, что капитан снова открыл глаза.
Прежде всего его взгляд устремился в небо, затем опустился к поверхности воды: оба они, капитан и юноша, искали глазами то, о чем ни тот ни другой не вспомнили в первую секунду, — шлюпку и лодку.
И они их увидели, но на расстоянии, показавшемся им огромным.
Наступил вечер.
— Увы! Бедный мой друг, — сказал Бонтеку Герману, — я думаю, нам почти не на что больше надеяться. Уже поздно, солнце опускается за горизонт. Невозможно — во всяком случае для меня — продержаться всю ночь на воде. Так вознесем наши сердца к Господу и попросим его о спасении, полностью смирившись с его волей.
Главный урок той книги, которую мы пишем, заключается вовсе не в том, что из нее можно узнать что-то новое о географии, познакомиться с неведомыми странами и чужими обычаями; нет, в ней можно найти великую истину, осеняющую нас в минуты величайшей опасности: когда наступает час испытаний, человек обращается к Богу столь же неминуемо, как поворачивается к полюсу магнитная стрелка — та, что направляла теперь уже не существующий корабль.
Они оба стали молиться. Два одиноких человека посреди океана, не имеющие другой опоры, кроме обломков, настолько погрузились в смирение перед Создателем, что забыли обо всем, вплоть до опасности, от которой просили у Господа избавления.
Так продолжалось четверть часа.
Герман, более молодой, первым перестал молиться и поднял глаза к Небу.
Он закричал от радости.
При этом крике Бонтеку тоже вышел из состояния возвышенного восторга и огляделся кругом.
Всего в сотне туазов от них он увидел лодку и шлюпку.
Собравшись с силами и наполовину высунувшись из воды, Бонтеку крикнул:
— Спасите! Спасите капитана! Нас здесь двое!
Услышав этот крик, несколько матросов в шлюпке приподнялись, с удивлением переглядываясь, и в свою очередь закричали, поднимая руки к Небу:
— Господи! Возможно ли это! Капитан еще жив!
— Да, да, друзья мои! — ответил Бонтеку. — Сюда, сюда!
Матросы приблизились к обломкам. У Германа, увидевшего, что шлюпка идет в его сторону, не хватило терпения дождаться ее: он отпустил волнорез и поплыл к ней.
Через пять минут он уже был в шлюпке.
Но Бонтеку был так разбит, что не мог сделать того же.
— Друзья мои! — крикнул он. — Если вы хотите меня спасти, надо подойти ко мне, потому что я не могу плыть.
Но матросы колебались: море было покрыто обломками и какая-нибудь мачта, задев шлюпку или лодку, могла перевернуть их или пробить в них дыру.
Тогда трубач корабля, рискуя собой, взял лотлинь, бросился в море и передал конец снасти капитану; тот обвязался и, благодаря этой поддержке, смог добраться до шлюпки.
Там он нашел судового приказчика Рола, второго лоцмана Мейндера Кринса и человек тридцать матросов.
Все они с удивлением смотрели на капитана и Германа, не в силах поверить, что те остались живы.
Однако Бонтеку был в тяжелом состоянии: он жестоко страдал от ран на спине и голове.
Еще во время стоянки на острове Сент-Мари по его распоряжению на корме шлюпки было построено что-то вроде маленькой каюты, и теперь, прощаясь с жизнью и желая перейти из этого мира в другой с благочестием и сосредоточенностью, подобающими в смертный час, он попросил матросов перенести его туда.
Но, укладываясь там, он дал им еще один совет, считая его последним.
— Друзья мои, — сказал он, — если вы мне верите, останьтесь на эту ночь рядом с обломками. Завтра, при свете дня, вы сможете выловить какие-нибудь припасы и отыщете буссоль.
И в самом деле, они спасались с такой поспешностью, что едва прихватили с собой несколько бочек воды и несколько фунтов галет. Что касается буссоли, то лоцман, догадываясь о планах бегства команды, .вытащил ее из нактоуза.
Наступила ночь.
И тогда, вместо того чтобы последовать совету умирающего капитана, Рол велел взяться за весла и приказал грести.
— В какую сторону? — спросили матросы.
— Наугад! — ответил Рол. — Господь поведет нас.
И тотчас же обе лодки поплыли, держась достаточно близко между собой, чтобы в темноте не потерять друг друга из вида.
Наутро они были одинаково далеко и от земли и от обломков: насколько хватало глаз, ничего не было видно, кроме неба и воды. Тогда было решено проверить, жив ли еще Бонтеку: за всю эту ночь он ни разу не подавал признаков жизни, даже не стонал.
Он был жив и чувствовал себя немного лучше.
— О капитан! — сказал Рол. — Что с нами станет? Поблизости нет никакой земли и не видно никакого судна, а мы остались без еды, без карты и без буссоли.
— Это ваша вина, — ответил Бонтеку. — Почему вы не послушали меня вчера вечером? Почему не остались на всю эту ночь рядом с обломками? Пока я держался за грот-мачту, я заметил, что вокруг меня плавали куски свиного сала, сыры и всевозможная провизия. Сегодня утром вы подобрали бы все это и, по крайней мере, несколько дней не подвергались бы опасности голодной смерти.
— Мы были не правы, капитан, — произнес Рол. — Но простите нас: мы потеряли голову. Теперь мы умоляем вас сделать над собой усилие, выйти из каюты и попытаться править лодкой.
Бонтеку попробовал подняться, но сразу же упал опять.
— Вы сами видите, друзья мои, — сказал он, — что это невозможно: у меня так разбито все тело, что я не могу стоять, а тем более сидеть.
Однако матросы настаивали, и с их помощью Бонтеку смог выбраться на палубу и сесть.
Прежде всего он выяснил, сколько у них припасов и какие они.
Ему показали семь или восемь фунтов галет.
— Прекратите грести, — тотчас же приказал капитан.
— Почему?
— Потому что вы только напрасно станете расходовать силы, не имея возможности восстановить их.
— Значит, мы умрем, ничего не сделав, чтобы спасти себя от смерти? — в отчаянии спросили эти люди.
— Соберите все ваши рубашки и, сшив их между собой канатной пряжей, сделайте большой парус; из тех, что останутся лишними, смастерите шкоты и галсы. То, что я говорю о лодке, относится и к шлюпке. Когда появится возможность идти под парусом, мы будем меньше утомляться. К тому же нас тогда наверняка поведет Господь, и вполне вероятно, что, щадивший нас до сих пор, он до конца не оставит нас своей милостью.
Приказ был немедленно исполнен.
Пока люди работали над парусом, Бонтеку пересчитал их.
В шлюпке было сорок шесть человек, в лодке — двадцать шесть.
Однако пришло время позаботиться немного и о несчастном капитане, забывшем о собственных страданиях, пока он занимался спасением других.