— Ты не понимаешь, — с тоской произнесла Прайм. — Мы все хотим к вам, на средний… А вы оставляете нас. Ангелы небесные, вы приходите и уходите, а нам тут гнить.
Приехал сферолифт.
Джаспер не смог в него войти.
Лифт идентифицировал его как жителя нижнего уровня.
Кровавый всплеск.
Фрея добивала противника.
Гладиаторские бои — зрелище не для слабонервных. От происходящего на арене Джаспера откровенно выворачивало. Рев зрителей, пиршество крови, омерзительный запах серы. Они с Прайм сидели на трибуне. Прайм держала его за локоть.
Джаспера тошнило.
Самое неприятное — убивая очередного несчастного, Фрея разворачивалась и бросала взгляд на Джаспера. Словно пытаясь ему что‑то сказать. Фрея плакала. По красивому, забрызганному чужой кровью лицу текли слезы.
— Очередная победа! Блистательно! Однако выстоит ли юная претендетка против великолепного Хьюго? На бой приглашается Хью–ууууууго!
На арену шагнул громадный жестокий детина. Вместо челюсти у него были два лезвия от циркулярной пилы.
— Хьюго! — взвыл динамик, расположенный у него на голове, будто шапочка.
Зрители поддержали Хьюго аплодисментами.
Детина замахнулся на Фрею, однако она отступила в сторону и провела ладонью по его груди. С каждый сантиметром касание оставляло все более кровавый след. Наконец, когда оно завершилось — около паха — Хьюго беззвучно осел, а сизые внутренности вывались ему на колени.
Зрители ликовали.
Джаспера и Прайм представили организатору боев.
— Прекрасное начало! — сказал одутловатый Морган Кросс, сидя на широком кожаном диване. — Ваша Фрея может далеко пойти.
— Думаете? — рассеянно спросил Джаспер.
Он оценивал обстановку. Кроме Кросса, в комнате было семь или восемь телохранителей.
«Интересно, их хватит, чтобы справиться с Фреей? — меланхолично подумал Джаспер. — Вряд ли».
Он ощущал себя оскверненным. Будто нано–яд преобразил его. Из чистого ангела превратил в демона. Наверное, в крови всех жителей нижнего уровня были нанороботы — именно так сферолифт отличал их от жителей среднего.
Домыслы, конечно.
Джаспер отошел к окну и долго, до боли взглядывался в красную равнину. Сзади приблизилась Прайм и закрыла ему уши.
Минут через пять, когда он сбросил ее руки и развернулся, все уже закончилось. Фрея пытала Кросса.
— Ты не понимаешь! — захлебываясь кровью, кричал Кросс. — Я не могу впустить тебя в конический лифт!
— О чем речь? — холодно спросил Джаспер.
Вмешалась Прайм.
— Кросс занимается поставками людей на верхний уровень. Заказ небожителей. Он и его люди переправляют время от времени… самых достойных, так сказать. Генетический материал.
— Это не генетический материал, — зияя кровавыми дырами вместо зубов, прохрипел Кросс. — Это еда! Небожители жрут их! Им там жрать нечего, вот мы их и кормим человечинкой!
— Глупости, — процедила Фрея.
Она больше не плакала.
— Почему же? — устало спросил Джаспер. Он сел на столь же широкий, как и раньше, но уже окровавленный диван.
— Уровни Рапсодии разделяет не только расстояние. Их разделяет еще и время. Верхний уровень — начало времен.
— И?
— Должны же люди размножаться, — сказала Фрея. — Нижний уровень поставляет для верхнего жен и мужей. Их там очень мало. А в начале их было всего двое.
— Понятно. Средний уровень — это вроде как середина времен, а нижний уровень — конец времен, — равнодушно сказал Джаспер. — А кто ты?
— Я — первородный грех, — сказала Фрея. — Я поднимусь наверх и убью первую женщину. Я стану супругой первого человека и своей кровью оскверню весь род человеческий, сделав его смертным и слабым.
— Зачем?
— Идеальный, значит — жестокий. Люди должны быть слабыми. Иначе Рапсодия не доживет даже до среднего уровня.
Помолчав, Джаспер повторил свой вопрос:
— Кто ты? Откуда ты?
— Вопрос не имеет смысла. Я порождаю саму себя. Тот яд, что я впрыснула тебе и Прайм, породит меня. Вы займетесь сексом, и рожусь я. Я пройду сквозь время, заберу саму себя и воспитаю в море серы. Я позвоню на средний уровень и найму женщину по имени Эльза К. Бланкет, чтобы выманить тебя сюда.
— А я‑то тебе зачем? — чуть ли не закричал Джаспер.
— Вопрос не имеет смысла. Ты мой отец, потому что ты — мой отец. Я помню, что ты мой отец, значит, твое совокупление с Прайм уже произошло в моем прошлом.
Джаспер беспомощно взглянул на Прайм. Та пожала плечами.
— А теперь, — сказала Фрея, — прощайте.
Она ушла.
Джаспер растерянно посмотрел на Прайм:
— И что нам теперь делать?
— Жить, я полагаю, — странным голосом ответила она. — А что нам еще остается?
Железный пёс
Мстислав Изяславич, князь Волынский, стоял у окна и наблюдал за тем, как растекаются греческие войска по Крещатой долине. Маршируют. Есть такое слово. Они шли гордо, с поднятыми головами, воздев оружие, печатая шаг. Тускло отблескивала сталь. Скрипели, подминая под себя землю, громадные металлические звери — их греки используют вместо конницы. Плескались на ветру разноцветные хоругви. Пахло нефтью. Мстислав отвернулся. Не пройдет и недели, как эта армия войдет в Смоленск и растопчет в прах его гордые церквы и хоромы. И все потому, что Мстислав предал своего дядю — князя Смоленского, Ростислава Мстиславовича.
...Как же здесь все‑таки воняет.
Мстислав зажал нос пальцами.
— Табак будете? — спросил Святополк.
Мстислав промолчал.
— Ну, как хотите. Экология здесь в Киеве здорово испорчена. Воняет, как из помойной ямы. Я вот спасаюсь, табак нюхая. Нос, конечно, кровоточит, и запахов я уже не различаю... но ведь и хорошо, что не различаю, — Святополк пожал плечами. — Пойдемте. Я отвезу вас к жене.
Не дожидаясь Мстислава, он споро спустился по лестнице. Слишком большой, слишком широкоплечий для человека. И лицо слишком чистое. Ни оспин, ни ожогов, ни шрамов. На поясе висит пистолет. Святополк был греком, и это многое объясняло. Он говорил на смеси славянских и греческих слов, и с таким явным акцентом, что Мстиславу часто приходилось напрягаться, дабы хоть как‑то различить его речь.
"Почему Святополк? Почему именно это имя? Разве не мог грек выбрать более подходящее? Почему он взял себе княжеское имя?.."
Так и не найдя ответа, Мстислав спустился следом за Святополком.
У входа его ждали летучие сани. Греческие солдаты, вооруженные копьями, охраняли подъезд к хоромам. Святополк кивнул им, и солдаты быстро и расторопно распахнули главные ворота. Святополк уселся в сани и жестом предложил Мстиславу занять соседнее место.
Подавив раздражение, Мстислав сел. Он думал о железном псе, что мчался сейчас сквозь заросли полыни.
— Вам удобно, князь?
— Вполне, — неохотно ответил Мстислав.
— Славно. Тогда поехали.
Святополк потянул за поводья. Сани, лишенные не только полозьев, но и упряжи, тронулись с места.
— Мне нравится ваш поступок, — сказал по пути Святополк. — Вы вообще мудро поступили. Княжества эти, Смоленщина, Владимирщина — они обречены. Всем только лучше станет, если князья сдадутся и перестанут нам на границах гадить. Вот вы это поняли. Вы мне нравитесь. Жену спасли, опять же... Сколько она уже здесь в плену, четыре года?
"Три".
— Четыре, кажется... Да, четыре, — сказал Святополк. — Если мне память не изменяет, конечно.
Они проехали мимо исполинской черной печи. В Киеве таких было уже три, и на окраине сейчас строили четвертую. Печи извергали из себя жирный дым, перемешанный с искрами; от этого дыма першило в горле, и слезы наворачивались на глаза.
Святополк понюхал табак, затем сказал:
— В мире столько глупости. Мы ведь лучше, чем князья. Мы не казним, жестокостью не упиваемся, народ не притесняем, не обворовываем. И чего нас так ненавидят? Зачем эта партизанщина?.. Совершенно не понимаю.
Мстислав не ответил.
Дальше ехали молча.
У самых хором Святополк, притормаживая сани, произнес:
— Князь, мы с вами вечером к митрополиту едем. Я вам советую от еды не отказываться. И не потому, что вы митрополита обидите, или чего‑то еще. Просто вкусно, — он рассмеялся. — Ну очень вкусно!
Мстислав не хотел встречаться с женой.
Агния была совсем юной, когда они поженились. Ее темные с рыжинкой волосы, некрасивое лицо с блеклыми, печальными глазами, маленькие слабые руки — все это вызывало у Мстислава глухое раздражение. В их первую ночь вдруг выяснилось, что Агния не была девственницей. В гневе Мстислав ударил ее, и Агния со сдавленным стоном откатилась к краю кровати, да и съежилась там, ожидая рассвета. Как, что, почему — она объяснить боялась. Такой Мстислав ее и запомнил: слабое, жалкое существо, что лежало в абсолютной тиши их спальни, и тихо плакало, тоскуя непонятно о чем. Во время побоища Агния попала в греческий плен. Возможно, это была его вина.
"Освободите мою жену, — сказал он греческим послам, аккурат после того, как продал своего дядю. — Я приеду в Киев и заберу ее. Я не могу больше без наследника. Бояре ропщут. Мне нужна жена".
Послы с ним согласились.
Тогда решение казалось правильным.
Сейчас...
Мстислав вошел в комнату, где его ожидала Агния, и замер на пороге.
— Агнешка, — позвал он.
Она сидела на кровати, сложив на коленях руки, и молча ожидала, что он предпримет дальше. Агния стала другой. Мстислав сразу заметил, как изменилось ее тело — оно стало мягче, контуры женственней. На ней было плотное темное платье, оставлявшее голыми руки и шею. Темные волосы рассыпались по плечами, по спине, и сверкали рыжиной. Это было красиво, и Мстислав растерялся. Вместо того, чтобы сказать что‑то внятное, он просто сел рядом с женой на кровать и замолчал.
— Я рада, что ты пришел, — сказала Агния, отводя взгляд.
От нее приятно пахло цветами. Мстислав вдохнул этот запах, потом сказал:
— И я рад, что пришел.
— Как здоровье семьи?
— Почти все живы. Только Владимирко шею свернул.