Слитно стучали копыта, фыркали лошади, запыленные всадники махали толпе, осыпавшей их цветами — в Рейнворт, после долгого и тяжелого похода на север, возвращалась армия. Они очистили Мерзлый берег от варваров. Ворвавшись в стойбища дикарей, тяжеловооруженные всадники вырезали их подчистую, вместе с женщинами и детьми. Мортимер Сангво собственной рукой убил полоумную ведьму Рашаллу, матриарха плосколобых, и теперь вез ее вываренный череп в подарок королеве.
«Он вернулся», — подумала Романья, комкая шаль под горлом.
Королева эльфов Рейнворта стояла на балконе Паучьего замка и смотрела вниз, на длинную колонну, втекавшую в город. Она отослала Мортимера воевать с плосколобыми, поскольку тот слишком возгордился и решил, будто может указывать своей королеве. Будь Мортимер эльфом — она, быть может, и покорилась бы ему. Но Мортимер был человеком. Его никчемный отец сеял горох под Рейнвортом, не смея даже взглянуть в глаза эльфам. Высшая знать никогда не признает его своим королем.
— Эй, твое Величество!
Романья обернулась. В дверях стояла, слегка скособочившись, леди Хьюлла. Один ее глаз, светло–голубой, смотрел на королеву, второй, незрячий и мутный — куда‑то вверх. Юная Хьюлла была, наверное, единственной в мире некрасивой эльфийкой. Романья забрала ее из Горневейна и сделала шутессой. Печальная и уродливая, Хьюлла стала хорошим приобретением.
— Привет, — слегка улыбнулась королева.
— Твое Величество, Родерик снова приставал ко мне! — пожаловалась Хьюлла. — Он говорил, что прекрасней меня никого нет, и подарил розу.
Романья рассмеялась.
— Он пошутил.
— Ты же знаешь, я не различаю, где шутки, а где всерьез! — Хьюлла покопалась в ворохе своих юбок и извлекла оттуда мятую розу. — Гляди.
— Как мило, — сказала Романья.
— Это не мило! — Хьюлла топнула ногой. — Твое Величество! Забери эту розу, она мне не нужна ни капельки.
— Оставь.
— Но Величество!
— Хьюлла… У меня сейчас есть дела поважнее, — утомленно сказала Романья.
«Как же болит голова…»
Надо потом выпить болеутоляющее.
Не обращая больше внимания на недовольную шутессу, Романья вышла с балкона.
Романья встретила Мортимера в тронном зале. Она восседала на троне из слоновьих костей, сидела, чуть наклонившись вперед, надушенная, закованная в свои украшения, как в доспехи. Ее нынешний любовник, Родерик Фьюзе, стоял над ее правым плечом, вооруженный двуручным мечом. Королевский Клинок, эльфийский лорд Хоэн, стоял слева, а эльфы из знати выстроились двумя расходящимися крыльями от трона. Под потолком горело крохотное солнце, сотканное из чар. Оно будет гореть вечно — даже когда потухнет его оригинал.
Мортимер вошел в зал, сопровождаемый двумя меченосцами из эльфийской стражи и двумя человеческими чародеями. Он был красив и статен, громадного роста, с коротко остриженной бородой и жестоким загорелым лицом, с зелеными глазами. Левой рукой он прижимал к груди черный крылатый шлем.
«У него нет новых шрамов… — отметила Романья. — Разве только под доспехами».
— Моя королева, — глубоким голосом произнес Мортимер, опускаясь перед ней на одно колено. Романья кивнула. — Мы выполнили твой приказ. Плосколобые разбиты, вождь Унлок убит, ведьма тоже.
Родерик за ее плечом хмыкнул. Родерик был человеком и потому ненавидел всех людей за свое происхождение.
— Я привез вам дары севера, моя королева, — произнес Мортимер. — Здесь золото, меха и алмазы, кости морских зверей и каменная соль. Здесь черепа их шаманов.
— И зачем Нам шаманские черепа? — удивилась Романья.
Двор взорвался смехом. Эльфы не любили Мортимера.
— Плосколобые верят, что в черепах хранится великая сила, — пожал плечами Мортимер. — Наши книжники могут заинтересоваться этим.
Романья кивнула.
— Хорошо.
— Мы вели сюда пленных, но… — он виновато улыбнулся, — они погибли в пути. Только Фьельмар уцелела. Но она ехала со мной в шатре, там было тепло.
— Кто это — Фьельмар? — ее голос почти не дрогнул.
— Моя жена.
Из рядов его свиты показалась крепкая девушка, рыжая и бледнолицая. Она со страхом смотрела по сторонам. На ней было подобие платья из мешковины, из волос там и сям торчали железные перья. Мортимер приобнял испуганную дикарку за плечи и заставил поклониться. Романья невидящим взором уставилась на ее большой живот. Дикарка была на последнем месяце беременности.
По залу пошел шепот.
— Мы благодарим вас, лорд Мортимер, — ровно произнесла Романья. — Вы оказали Нам большую услугу, и будете должным образом вознаграждены. Я обещаю.
Тем же вечером королева принимала Мортимера в своих покоях.
На ней не было ничего, кроме золотых браслетов на тонких запястьях. Она возлежала в ванне, выточенной из отбитого рога Йовин, и смотрела на Мортимера. А он деликатно встал перед ванной, не снимая куртку, и стал ждать, когда королева заговорит.
Дурак.
— Признаться, ты меня удивил, — вздохнула Романья.
— Наверное, — согласился Мортимер.
— Не боишься, что накажу? — спросила она. — Я это умею.
Он выдержал паузу перед тем, как ответить.
— Нет, не боюсь.
— Почему?
— Это злой поступок. А ты не можешь быть злой, — серьезно произнес он.
Не удержавшись, Романья совсем не по–королевски фыркнула. Надо же! Она не может быть злой! И кто это ей говорит? Палач и каратель, полководец, убивавший детей?
Поразительно.
— Ха! — она укоризненно покачала головой. — Почему ты женился на этой Фьельмар?
Мортимер улыбнулся.
— Думаешь, я так просто тебе это скажу?
— Да, думаю. Я же твоя королева, — Романья провела рукой по своей маленькой груди, намыливая ее, и плавно спустилась ниже. — Заодно про север расскажи. Там хотя бы красиво?
— Конечно, — сказал Мортимер.
Его глаза затуманились.
Присев на край ванны, он начал рассказывать ей про заснеженные равнины, где цветут хрупкие ледяные цветы, про реки, зеленые от рыбьей чешуи, и медведей, стерегущих на берегу лосося, про голенастых нотоунгулятов и про кабиру, про мастодонтов, на которых охотятся плосколобые. Романья протянула руку и начала поглаживать его по внутренней стороне бедра. Мортимер смотрел на нее с печалью.
— Она была ученицей Рашаллы, — сказал он. — Но не самой способной. Самые способные погибли вместе с ведьмой, прямо на поле. А Фьельмар… ее схватили мои чересчур ретивые легионеры, — он поморщился, как от сильной зубной боли. — Когда я появился, она уже не вопила, лишь тяжело дышала под ними, глядя в никуда. Я посмотрел на нее, потом на парней. А потом я убил их — своих же ребят.
— Эти болваны хотя бы сопротивлялись? — с любопытством спросила Романья.
Мортимер неопределенно пожал плечами.
— Не особо.
— Получается, — сказала она, откидываясь назад, — это не твой ребенок.
— Почему? Мой, — просто ответил Мортимер. — Я муж Фьельмар, а значит, отец ее детей.
— Я бы ни за что не стала воспитывать детей насильников.
— Ты королева, а я простой человек, — сказал он.
— Простой человек… — задумчиво повторила Романья. — Ты мой полководец.
Мортимер кивнул.
Чтобы сменить тему, он сказал:
— Я слышал, в городе снова славят Ра Мегиддо.
— Это продлится недолго, — сказала Романья. — Я послала за ним Родерика, он разберется.
— Не стоит, моя королева. Я сам принесу тебе голову Мегиддо и всех его семи апостолов, не успеешь даже опомниться.
— Ты не доверяешь Родерику? — улыбнулась Романья.
— Никто не доверяет ему. Сегодня со мной встретились уже трое твоих придворных, и все просили меня вернуться, — Мортимер расхохотался. — Мол, я был лучше.
Он хохотал так заразительно, что и она не удержалась.
Отсмеявшись, королева сказала, утирая слезы:
— Приведи ко мне завтра свою Фьельмар. Хочу посмотреть на нее.
— Хорошо.
— Тогда иди, — сказала Романья. — И скажи Родерику, чтобы вошел.
На лице Мортимера снова появилась неясная печаль.
— Да, моя королева.
Уходя, в дверях он столкнулся с Родериком. Оба они обменялись взглядами, полными вражды. Родерик был человеком гигантского роста, разорившимся рыцарем. Романья встретила его во время охоты на Йовин и после приблизила к себе.
— Ох, дурачок, — улыбнулась она недовольно сопевшему Родерику.
— Этот ублюдок… — прорычал он. — Я вырву ему язык, если захотите.
Романья поморщилась. Ей на ум некстати пришла мятая роза.
— Нет, не хочу, — сказала она. — Родерик.
— Да! — гаркнул он.
— Приглядывай за Мортимером. Понял?
Он отрывисто поклонился.
— А теперь раздевайся и полезай ко мне, — сказала королева и стала смотреть, как он раздевается.
На следующий день в городе вспыхнул очередной бунт. Люди ненавидели эльфийскую знать, гораздо сильнее, чем свою собственную. Убив стражников у ворот, они вошли в Верхний город, протащили по нему чучело Романьи, обмазанное смолой, и подожгли у самого Паучьего замка. Бунтовщиков возглавлял один из людей Ра Мегиддо — Реггин. О нем говорили, будто он может обращать медь в золото; а еще он искусный воин, эльф и дворянин, раскаявшийся в грехах своего народа.
Мортимер сдержал свое слово.
Он принял командование над городской стражей, опередив Родерика, который никак не мог проснуться с утра, и точечным ударом рассеял толпу. Грязные, никчемные, они не смогли ничего противопоставить умелому полководцу; жалкие бунтовщики. Реггин попытался вызвать Мортимера на честный поединок. Восседая на своем черном коне, Мортимер с презрением оглядел грязного, замызганного апостола — и прострелил ему колено из арбалета.
Реггин упал, и его тут же подхватили стражники в крылатых шлемах. Его притащили в Паучий замок, извлекли стрелу, обработали колено и бросили в холодную подземную камеру.
Романья громко рассмеялась, когда услышала о его незавидной судьбе.
— Ты молодец, — сказала она Мортимеру.
Тот напряженно кивнул.
Они вновь были в покоях королевы. Вот только на этот раз с ними была перепуганная и ничего не понимающая Фьельмар. Мортимер привел ее с явной неохотой, и теперь стоял рядом, бережно поддерживая за локоть. На лице у него было деревянное, очень смешное выражение.