Весь извелся, бедолага.
Романья бы посмеялась, но ей не хотелось смущать Мортимера.
Видя, что Фьельмар устала стоять на своих разбухших ногах, Романья сказала:
— Посадил бы ее на скамейку.
— Да, — вздрогнул Мортимер.
Он приволок из дальнего угла самую тяжелую из скамей, предварительно стряхнув с нее расшитые золотом подушки, и чуть ли не силой заставил жену присесть. Сам же садиться не стал — продолжил стоять истуканом.
Романья вздохнула.
Она села рядом с Фьельмар, плечом отодвинув навязчивого Мортимера в сторону, и ласково спросила, стараясь не коситься на ее живот:
— Ты говоришь на эльфийском?
Фьельмар недоуменно хлопала рыжими ресницами.
— Она не понимает. Я говорю с ней на ее языке, — вмешался Мортимер.
— Чем тебе не угодил наш? — удивилась Романья.
— В нем слишком много согласных.
Нашел причину.
И этот живот… Он так выпирает.
— Знаешь, я хочу потрогать ее брюхо, — сосредоточенно сказала Романья, рассматривая завороживший ее живот вблизи.
— Моя королева… — в голосе Мортимера прозвучало почти физическое страдание.
— Хорошо, не буду, — успокоила она его. — Не буду.
И вновь, в который раз, у нее разболелась голова.
Романья утомленно помассировала виски.
К ее удивлению, Фьельмар внезапно протянула руку и бесцеремонно погладила ее по отросткам короны. Боль утихла. Фьельмар что‑то сказала. Язык плосколобых оказался резким и рваным, похожим на низкие диалекты людей Рейнворта и Горневейна.
Фьельмар улыбнулась.
Королева была ошеломлена.
— Ей нравится твоя корона, — произнес Мортимер.
— Хоть кому‑то она нравится… — сдавленно ответила Романья.
Нерукотворная корона, как и полагается, проросла сквозь ее череп через месяц после коронации и брачной ночи. Она состояла из отростков костей и причиняла ужасную боль. Чтобы хоть как‑то заглушить ее, Романья пила болеутоляющее.
Но на этом странности не закончились.
Осмелев, дикарка положила мозолистую ладонь ей на плоский живот и назидательно произнесла что‑то. В ее взгляде появилось сочувствие.
— Переведи, — нетерпеливо сказала Романья.
Мортимер молчал.
— В чем дело? — удивилась королева.
— Она говорит, что вы бесплодны, — с каменным лицом сказал Мортимер. — Но это поправимо. Она может это исправить.
Романья ощутила, как у нее дергается веко. Она едва не удержалась, чтобы не вскочить на ноги и не заорать. Но она всегда держала себя в тисках самоконтроля. Даже когда ее мучил муж, Романья оставалась спокойна. Она знала, что она — лицо всего королевства, и не должна подавать виду, как ей плохо.
— Забери ее, — ровно сказала она.
Фьельмар склонила голову набок и повторила свои слова.
— Забери.
— Она может помочь вам, правда! — убежденно произнес Мортимер.
— Позже, — проскрежетала она. — У меня болит голова. Ужасно. Уходи и забирай ее с собой.
Когда они ушли, Романья прижала ладони к вискам и стала слушать, как пульсирует внутри нее горячая злая боль.
Родерик качал на коленях блаженствующую Хьюллу. Косоглазая шутесса от удовольствия даже зажмурилась. Своей правой рукой, на которой не хватало мизинца и указательного пальца, она обхватила Родерика за шею, левой гладила его по колену.
Родерик улыбался.
Королева сначала молча смотрела на них из‑за угла, затем взяла с пола камешек и кинула в стену. Родерик немедленно выпустил Хьюллу из объятий. Та вскочила на ноги и здоровой рукой поправила задравшуюся юбку.
Романья вышла из‑за угла.
— Родерик. Пошли, — сказала она, как ни в чем не бывало.
— Да, моя королева! — поклонился он.
Хьюлла попыталась тихонько уйти, но королева окликнула и ее:
— Ты тоже идешь.
— Правда? — насторожилась шутесса. — А зачем я тебе, твое Величество? Ты хочешь меня на цепь посадить, как тогда?
— Нет, нет, — негромко рассмеялась Романья.
— Ладно! Доверяю тебе!
Сопровождаемая Родериком и неуклюже ковылявшей Хьюллой, она спустилась вниз, в пыточную камеру. Там уже стоял эльфийский лорд Хоэн в темных шароварах, голый по пояс, поджарый и загорелый, с каплями пота на рельефных мускулах. С невозмутимым видом он вкладывал в раскаленный горн длинные иглы — одну за другой, готовя их для дела. Рядом лежали клещи, ножи разного размера, молоточки и стальные щипцы.
Хьюлла смертельно побледнела.
Родерику тоже стало немного не по себе.
— Приветствую вас, моя королева, — сказал лорд Хоэн, не отвлекаясь от дела.
— Как он? Готов?
— Еще нет.
На квадратном деревянном щите был распят измученный Реггин. Он был обрит налысо, для удобства. Одно его запястье целиком было очищено от мяса и тканей — осталась лишь голая кость, скрепленная сухожилиями. Мутная, мгновенно сворачивающая кровь стекала с запястья на плечо, а оттуда на грудь пленника. Пол был весь заляпан подсохшей кровью и выделениями. Запах стоял ужасный.
Романья поморщилась.
Хьюлла прижалась к ней, ища защиты.
— Может, вы и привыкли к такому, лорд Хоэн, но нам с Хьюллой неприятно, — сдерживая рвотные позывы, произнесла королева. — Сделайте что‑нибудь.
— Сейчас, — сказал Хоэн.
Он извлек из шаровар бумажку с начертанным рунами, плюнул на нее и приклеил Реггину на истерзанную грудь. Кровь тотчас же исчезла, запах пропал. Теперь Реггин был чистым, аккуратным, а его обглоданная рука перестала вонять.
Родерик хмыкнул.
— Кажется, я перестала его бояться, — пошутила Хьюлла.
— Я тоже, — шепнула ей королева.
Лорд Хоэн облил Реггина холодной водой. Пленник очнулся. Его мышцы спазматически задрожали, он издал стон. Хьюлла вздрогнула, вновь прижавшись к Романье.
— Почему вы сражаетесь против своей королевы? — спросил лорд Хоэн.
Реггин тупо смотрел перед собой и молчал.
— Почему? — повторил Хоэн.
— Это не королева, — просипел Реггин, кивнув в сторону Романьи.
— А кто тогда королева?
— Йовин.
— Йовин — огромное животное, не более того, — снисходительно пояснил лорд Хоэн. — Мне кажется, ваши заблуждения вас погубят. Где находится ваш предводитель — Ра Мегиддо?
— Он нигде и везде.
— Я так не думаю, — и Хоэн ввел ему в живот стальную иглу.
Пленник вытянулся на цепях и страшно завопил. Романья покачала головой.
Допрос длился долго, но Реггин так и не раскололся.
Зато королева отвела душу.
Она оставила Родерика внизу и вместе с Хьюллой пошла к себе в покои. Шутесса подавленно молчала. Ей было трудно идти, и она опиралась на лестничные перила, шаркая стопами.
— Что думаешь о Реггине? — вдруг спросила Романья.
Хьюлла среагировала быстро:
— Да он ненормальный. Дурачок какой‑то! — и она скорчила жуткую рожу, показывая, как выглядят дурачки в ее глазах. — Дурачо–ок!
Романья громко рассмеялась.
Она не успела заметить тень, скользнувшую по стене. Лишь когда глаза Хьюллы внезапно расширились, и она в панике отступила — до королевы дошло, что здесь что‑то не так. Он напал на нее сзади, отразившись в голубом глазу шутессы: темная фигура, с ног до головы закутанная в плащ. Романья инстинктивно вскинула руки, защищаясь. Кинжал вонзился в мякоть ее ладони и вышел с другой стороны.
Хьюлла истошно визжала.
Задыхаясь от страха, боли, Романья принялась бороться с убийцей. Тот подсечкой сбил ее с ног и тяжело навалился сверху, уперевшись коленом ей между лопаток. Затем обхватил королеву за голову, обламывая костяные зубцы короны, и несколько раз сильно приложил об пол. Когда Романья уже стала терять сознание, убийца вытащил из ее ослабевшей ладони кинжал и наклонился, чтобы перерезать горло. Романья безнадежно дернулась.
— Стой! — раздался страшный рев. — Стой, сволочь!
Что‑то просвистело в воздухе, и убийца резко дернулся. Его тело обмякло. Откуда‑то вдруг вынырнул смертельно бледный Мортимер. Он вытащил королеву из‑под горячего трупа и прижал к себе. Романья слепо таращилась в стену. Ее била крупная дрожь.
— Вы не ранены? — где‑то далеко спросил Мортимер.
— Д–да… То есть нет.
Она нашла в себе силы оттолкнуть его и осмотреться.
Убийца лежал на полу, скорчившись, как мертвое насекомое. В его глазнице торчал нож с искусно обработанной костяной рукояткой. Романью передернуло. Сюда бы лорда Хоэна, с его волшебными рунами…
Очнувшись от забытья, Романья закричала на подавленно молчавшую Хьюллу:
— Трусливая тварь!
— Я… Простите, моя королева… — съежилась шутесса, отступая прочь. Ее мутный глаз глядел куда‑то вбок и казался мудрым и невозмутимым.
— Что она могла сделать? — удивился Мортимер.
— Ты не понимаешь! — завизжала королева. — Больше всего на свете я ненавижу предателей! — она влепила посеревшей Хьюлле пощечину.
Мортимер успокоил ее.
Он снова прижал ее к себе, большой и пахнущий едой. Ужасно… Все это ужасно. Романья зарылась лицом в его бороду и принялась молча плакать. Мортимер повел ее прочь, мягко придерживая за плечи. Хнычущая извинения Хьюлла куда‑то исчезла; видимо, спряталась подальше от королевского гнева.
Мортимер привел королеву в ее покои и там подождал, пока она не помоется. Дальше он отнес ее в кровать. Чуть успокоившись, Романья попросила, чтобы Мортимер лег к ней в постель, но он лишь покачал головой и поцеловал ее в лоб, как ребенка.
— Я скажу Родерику, чтобы удвоил охрану, — произнес Мортимер. — Почему его не было с тобой?
— Я отослала его…
— Не делай так больше, — строго сказал он.
— Хорошо, — вздохнула Романья.
Ей все еще было немного страшно, но леденящая, крупная дрожь прошла.
— Мортимер, — тихо позвала она его.
— Да?
— Скажи своей Фьельмар, что я согласна. Я хочу родить и выносить ребенка от Родерика. Я думаю, это немного смягчит мое заледеневшее сердце.
Она смолкла.
— Твое сердце совсем не холодное, — сказал Мортимер и ушел, оставив ее одну дрожать в темноте.
Фьельмар пришла на рассвете. Родерик, все еще немного пристыженный, поддерживал ее за руку, чтобы ненароком не упала. Уже немного освоившись, дикарка крутила головой по сторонам, изучая богатое убр