Я положил руки на подоконник. И, не в силах сдержаться, закричал; напряжение мое выливалось в длинные, радостные крики. Я выл. Я клокотал, я булькал, я смеялся, пока слюна не потекла у меня по губам; устав, я упал на кровать — и приобнял еще теплое тело Габриэллы.
Шутер сбежал.
Мы встретимся снова, много–много раз; и каждая встреча будет столь же интересной, столь же чудесной, как и эта, как и предыдущие.
Счастье.
Это единственная форма дружбы, доступная мне; а Шутер — мой единственный и очень дорогой друг.
Ну или…
Да.
Думаю, правильнее говорить: возлюбленный.
Игра в чернуху
Должен заранее предупредить тебя, о читатель. В жанровой классификации сей рассказ следует отнести к так называемой «чернухе» — иначе говоря, речь здесь пойдет о самых страшных, мерзких и отвратительных вещах, какие только можно вообразить. И атмосфера, мой читатель! Не стоит забывать и о ней. Атмосфера у нас гадкая, липкая и противная, будто сопли, будто менструальная кровь, будто — прошу прощения — дерьмо, что скапливается в канализации. Так что будь готов, о читатель, встретиться с мерзостью.
Итак, начнем же!
А начнем, само собой, с главного героя. Точнее — с главной героини. Да, ты не ослышался, о читатель: в центре повествования у нас женщина, точнее — девочка. Зовут ее Мэри, и ей десять лет — в общем, читатель, перед тобой Мэри Фрей — милая и добрая девочка, чье сердце чище утренней росы и теплей русской бани!
Расскажу о ней немного.
Утро для Мэри начинается с завтрака: овсянка, апельсиновый сок и горка шоколадных чипсов — не больше и не меньше, и вот Мэри уже сыта. Она целует в щечку отца, Кристиана Фрея (он профессиональный духспец, но об этом чуть позже), затем целует в щечку мать свою Шарлотту, почтенную матрону — и бежит в школу.
Идиллия, не иначе! Но не забывай, читатель, о жанре нашего рассказа.
Поэтому сделаем затемнение.
Вот, смотри: Мэри идет в школу, ее каблучки стучат о мостовую — цок–цок, цок–цок. Мэри улыбается. А вокруг — тьма, мрак и непроглядная пелена дождя. Люди злые, несчастные. Чернуха же! Вот убивают бомжа мальчишки, вот бредет в абортарий беременная девушка (ухажер настоял, подлюга, мужлан!), вот пожирает кал голодная старуха. И дождь, о читатель! Я бы предпочел снег — у нас, как‑никак, снежная страна — но действие‑то происходит за границей, в Америке ли, в Англии, в иной стране — неважно; главное, что это не Россия. Поэтому обойдемся дождем.
А Мэри улыбается и идет себе, идет. Девочка не видит зла. Плохая из нее, между нами, героиня для чернушного рассказа. Но уж какая есть — жаловаться не будем.
Мэри приходит в школу, а там что творится, ужас! Детишки пьют, курят, принимают наркотики, совокупляются в туалетах, в общем — занимаются обыденными делами.
Парты у нас — сдвоенные, и соседкой Мэри является девочка, и зовут ее Рэйчел.
Рэйчел смотрит на героиню нашу с тихой, затаенной ненавистью, и готовит очередную пакость. И правильно — Мэри дочь духспеца, и друзей у нее быть не может.
Сидит себе Мэри, а все кидают в нее бумажными шариками, колпачками, карандашами; плюют на нее, терзают спину ей острыми авторучками — издеваются, мерзавцы. Рэйчел не отстает. Гадкая девчонка! Любой бы расплакался на месте Мэри — скорее не от боли, а от всеобщего остракизма, и от незаслуженной обиды. Но не Мэри! Она сидит, улыбается. И говорит: «Ой, Рэйчел, твоя ручка упала. Давай я подниму», — и поднимает, как ни странно.
А в школе — новый преподаватель, точнее — учитель; учитель математики, которого зовут (sic!) Грендель Хоуп. Он из Европы, эмигрант. Грен смотрит на нашу Мэри. Он удивлен: «Бедная девочка, зачем так с ней?» Грен намеревается поговорить с Мэри — после уроков, конечно. Он думает: «Проблемный класс», — и вздыхает устало.
Уроки подошли к концу; а Мэри‑то пропала! Грен ищет ее — и находит в туалете. Затащили туда ее мальчишки, стали насиловать. Чернуха, о читатель! Кричит Грен в бешенстве, и бьет мальчишек шваброй. Разбрызгивая сопли и слезы, сбегают насильники — а Грен поворачивается к Мэри и спрашивает: «Как ты?» — и содрогается, потому что Мэри по–прежнему улыбается, и выглядит, наверное, самой счастливой девочкой на земле. «Зря вы так, мистер Хоуп, — говорит она. — Они ничего плохого не сделали». Грен моргает. С трудом он одевает Мэри, смывает с тела ее кровь, кое‑как маскирует синяки — и говорит: «Я должен встретиться с твоими родителями». Мэри кивает: «Угу!» — и лучезарно улыбается.
И идет наша Мэри домой. Счастливая–счастливая! Столько людей обратили на нее внимание!
Что же, читатель. Я подошел к моменту, когда без объяснений уже никак.
Но перед этим — еще пару картинок.
Приходит Мэри домой, переодевается. Отец ее, Кристиан Фрей — профессиональный духспец — сидит уже за столом, ужинает. Рядом мать, рядом еда. Мэри садится — и ест: овсянка, апельсиновый сок, шоколадные чипсы — простая и вкусная еда. Отец спрашивает: «Как дела в школе, милая?» Мэри говорит: «Хорошо!» — и смеется радостно. Отец любит, когда она смеется.
Улыбается мама.
Улыбаются все.
Так хочет отец — Кристиан Фрей, профессиональный духспец.
Вечером отцу скучно. Он прогоняет маму, сажает себе на колени Мэри. И обнимает ее, и говорит тихо–тихо: «Люблю тебя, милая, люблю», — и водит по телу ее липкими руками. А потом, о читатель… Сию картинку я скрою, с твоего позволения. Нет желания видеть ее.
Сделав пропуск, мы переходим к следующей картинке.
Утро. Я говорил уже, что утро для Мэри начинается с завтрака. Но я солгал: оно начинается с сеанса очистки.
Вот мать. Отец усаживает ее на диван, сам устраивается в кресле напротив. Смотрит в глаза, делает пассы; копается в ее душе, выдирает плохие воспоминания, заменяет на хорошие — духспец же, духовный специалист; иначе — телепат.
Зомбирование, скажешь ты, о читатель, и будешь неправ. Это не зомбирование, это сеанс очистки. Это то, чем зарабатывают на жизнь духспецы. Забирают зло, рассеивают тревогу… Полезные для общества люди — во всяком случае, намного полезнее, чем я.
Мэри предвкушает очистку. Вчера было нечто плохое, неприятное — она смутно помнит какие‑то гадости — но сейчас все уйдет, все канет в Лету!
Мать плачет от счастья. Отец отпускает ее, прижимает к себе Мэри. И проводит очистку. Мэри не может сдержаться, она кричит — и слезы текут из‑под сомкнутых век, и она обожает отца в ту секунду!..
Мэри сползает на пол. Лежит. Отдыхает. Приходит в себя. Идет завтракать.
Отец присоединяется к ней. Мать ставит на стол кастрюлю с горячим супом. А Мэри хрустит шоколадными чипсами.
Достаточно ли тебе объяснений, о читатель? Думаю, что да.
Мэри идет в школу. Она счастлива, как и всегда, и бесконечный дождь вкупе с гадкими людьми не в силах испортить ей настроение.
И снова бьют ее одноклассники, и снова гадит мелко Рэйчел. Люди здесь ненавидят чистые души.
Вот Грен, наш учитель математики. Не забыл еще его, о читатель? Он ведет урок и между делом посматривает на Мэри.
И видит следующее.
Рэйчел сегодня оживлена. Она принесла игрушечный пистолет и расстреливает нашу Мэри под партой. А пули хоть и пластмассовые, но синяки оставляют ого–ого какие болезненные!
Рэйчел гадко смеется. Чувствует, наверное, радость, счастье — а может, и нечто иное: возбуждение. Мэри мило улыбается и спрашивает: «Тебе хорошо?» Рэйчел злобно шипит — такая реакция ей не нравится. «Глупая, безвольная корова!» — думает она в этот миг.
Синяк медленно проступает на белой коже. На задней парте сдавленно хихикают.
Грен не в силах выдержать такое. Ему кажется, что ученики здесь — не ученики вовсе, а звериная стая. Тонкая натура — наш Грен.
Что с него взять.
«Безумная школа!» — кричит Грен, срываясь. Подходит к парте Мэри. Рэйчел смотрит на учителя с испугом, прячет пистолет. Сдерживая ярость, Грен говорит ей: «К директору!» А сам торопливо пишет объяснительную, бросает ее на стол — и хватает в охапку Мэри, и направляется на улицу. Мэри не сопротивляется. Лишь спрашивает: «А вас не будут ругать?»
«Это неважно, — говорит Грен. — Где ты живешь?»
Вчера у него была долгая и обстоятельная беседа с господином директором. Господин директор сказал: «А, Мэри Фрей? Вы не волнуйтесь. Она же дочь духспеца — что ей сделается? Она ведь даже не человек!» — и рассмеялся утробно. Грен воскликнул: «Вы с ума сошли?» Господин директор смеяться перестал и ответил серьезно: «Мистер, прошу — не забывайте, кто вы, а кто я. И язык свой попридержите». Грен тогда язык попридержал. И сейчас жалеет об этом.
«Где ты живешь?» — повторяет он.
Мэри называет свой адрес — и добавляет: «Папа с мамой сейчас дома. Хотите к нам в гости?»
«Хочу», — произносит Грен озабоченно.
Мэри мило улыбается.
В движении губ ее вдруг чудится Грену нечто механическое, заученное; словно приоткрылась ему бездна отчаяния и горя — море, заполненное кровью и слезами — что скрывается за этой вежливой улыбкой. Грен склоняет голову и скрипит зубами.
Конечно, то — его собственные ощущения. Грен является натурой тонкой и чувствующей, помни это, читатель. Быть может, драмы в сей ситуации ни на грош — а Грен лишь зря поднимает шум.
Его удивляет собственная реакция. Ведь читал он и актуальную прозу, читал лауреатов Нобелевской премии по литературе — и считал себя немного порочным интеллектуалом. Дети отнюдь не цветы, дети у нас — грехосборники; Грен узнал это из толстых романов «про все» (а еще про наркотики, извращения и цинизм).
Как же глупо и инфантильно выглядит стремление помочь — в данной‑то ситуации.
Грен вздыхает — и ведет Мэри дальше по улице, к дому Фреев.
Итак, Грен — в гостях у Кристиана Фрея, профессионального духспеца. Мужчины здороваются, Грен подробно, на пальцах, объясняет ситуацию.
«Спасибо, что рассказали!» — говорит Кристиан Фрей. — Хотите блинчиков?»
От блинчиков Грен отказывается.
«Проблему решим, обязательно», — уверяет его мистер Фрей.