Леон (невозмутимо). Рами. Я выиграл (откладывает карты, подбивает итог).
Фейер (встает, отодвигает стул, снимает очки и без какого бы то ни было предварения с подъемом декламирует на идише). Б-же мой, ты убиваешь своего бедного отца, вот что ты делаешь. Всю жизнь я, как и положено отцу, работал, не щадя сил, чтобы ты ни в чем не знала недостатка. Чтобы кормить и одевать тебя. Чтобы дать тебе самое что ни на есть лучшее образование, чтобы научить тебя тому, как должно поступать. И чем ты меня отблагодарила за мою заботу? Тем, что стала шлюхой, вот чем ты меня отблагодарила. Тем, что живешь с женатым мужчиной, пошляком, пакостником, который тебя ни во что не ставит. И это еще слабо сказано. А теперь ты стала ему не нужна, он вышвырнул тебя из своей постели, и куда ты идешь — ты идешь ко мне, плачешь, умоляешь принять тебя обратно. Дочь моя, я столько из-за тебя выстрадал, что нет тебе моего прощения. В сердце моем нет больше слез — оно иссохло. Закаменело. Я больше не хочу и никогда не захочу тебя видеть. Уходи, но не забывай, что ты убила своего отца. (Роняет голову на грудь.)
Леон (озадаченно). Это вы о чем?
Фейер (надевает очки, выходит из образа). Ты что, идиша не понимаешь?
Леон. Только отдельные слова.
Фейер. Тсс. (Садится.) Это монолог из пьесы, я когда-то играл в ней на Второй авеню[33]. Зайн Тохтерс Гелибтер[34]. Великолепно — бесподобно играл эту роль. Критики были в восторге, притом что пьеска — не Б-г весть что, душещипательная. Даже «Нью-Йорк таймс» прислала корреспондента, и он написал, что Морис Фейер не просто замечательный актер, а кудесник. Что я сделал из этой жалкой пьески — уму непостижимо. Я сделал ее жизненной. Правдоподобной.
Леон снова сдает, Фейер продолжает свой монолог.
Фейер. Играл я и в «Гринер Фельдер»[35], и в «Привидениях»[36], и в «Диббуке»[37], и в «Вишневом саде», и в «Нахес фун Киндер»[38], и в «Г-т фун Нехома»[39] и «Иоше Калб»[40]. Шварц[41] играл себе Мелеха, я — Иоше. Играл бесподобно — дивно. Пьеса шла в Нью-Йорке три года подряд, потом мы играли ее в Южной Америке — сначала в Рио, потом четыре месяца в Буэнос-Айресе… (Захваченный воспоминаниями, умолкает.)
Леон. Ваш ход.
Фейер в рассеянности берет одну карту, не глядя сбрасывает другую.
Леон выбирает карту, долго раздумывает, затем сбрасывает ее.
Леон. Ваш ход.
Фейер очнувшись, смотрит на карту, присовокупляет ее к сброшенным.
Фейер. То, что я тебе сейчас прочел, — это разговор отца с дочерью. Она сделала неверный выбор и загубила свою жизнь.
Леон разглядывает свои карты, оставляет слова Фейера без ответа.
Фейер (не без подначки). Так ты ничего не понял?
Леон. Кое-что понял. Во всяком случае, если понадобится, могу объясниться: однажды в центре Ньюарка на меня налетела старая баба в парике, спросила, как добраться в Нью-Йорке до Бруклина, и я растолковал ей на идише.
(Разговаривая, продолжает играть в рами.)
Фейер. Адель знает идиш в совершенстве. Выучилась еще в детстве. Писала мне письма на идише — бесподобно. К тому же и почерк у нее просто потрясающий.
Леон. Что ж, может быть, она научит наших детей.
Фейер смотрит на него иронически, но он этого не замечает.
Фейер (пробует поддеть его иначе). Ты читал хоть что-нибудь об истории евреев?
Леон (дружелюбно). Не слишком много. (Спохватывается.) Если вы беспокоитесь из-за религии, так это зря. У меня была бар-мицва.
Фейер. Ни из-за чего я не беспокоюсь. Скажи, читал ли ты больших еврейских писателей — Переца, Шолома-Алейхема, Аша?
Леон. Слышал про них.
Фейер. Ты читаешь серьезные книжки?
Леон. Еще бы, я член Книжного клуба[42].
Фейер. Ты что, сам не можешь выбрать книгу? Спрашивается, зачем тогда ты ходил в колледж?
Леон. В основном я выбираю сам. Но быть членом хорошего книжного клуба очень даже полезно — сберегает время. (Смотрит на часы.) Когда Адель должна вернуться? Она задерживается.
Фейер. Почему ты ей не позвонил, тогда она бы знала, что ты придешь? Позвонить не так дорого.
Леон. Хотел сделать ей сюрприз. Сегодня утром в Ньюарк приехал мой брат Морти, он согласился заменить меня в магазине, и я смог уехать пораньше. По средам магазин работает допоздна.
Фейер (смотрит на старые карманные часы). Она задерживается.
Леон. Рами. Я опять выиграл. (Показывает карты.)
Фейер (скрывая раздражение). Но лучше всего я играл Шекспира — дер ид[43] Шейлок. Гамлет, дер ешива бухер[44], сцену кадиша[45] по его отцу, покойному королю, я играл потрясающе. Играл я в «Кайниг Лир ун зайн Тохтер»[46]. (Встает, снова снимает очки, читает на английском):
Итак, все женщины наперечет:
Наполовину — как бы Б-жьи твари,
Наполовину же — потемки, ад,
Кентавры, серный пламень преисподней,
Ожоги, немощь, пагуба, конец!
Тьфу, тьфу, тьфу! Аптекарь, унцию мускусу, чтобы отбить в душе этот смрад! Вот деньги[47].
Леон так, словно он слышит этот монолог не в первый раз, заканчивает подытоживать счет. Основательно тасует карты.
Фейер тем временем снова надевает очки, садится, смотрит на него изучающее.
Леон. Еще партию? Идем голова в голову, счет два два. По очкам мы сравнялись.
Фейер. Последнюю.
Леон снова сдает, игра продолжается.
Фейер (делает ход, продолжает поддевать Леона). Скажи, Леон, ты любишь трагедии?
Леон. Люблю ли я трагедии?
Фейер. Любишь ли ты трагедии смотреть, читать?
Леон. Могу смотреть, могу не смотреть. Вообще-то по характеру я человек жизнерадостный.
Фейер (раскладывает карты по порядку). Но ты же ходил в колледж. Ты хороший бизнесмен. Адель говорит, ты каждый день читаешь «Нью-Йорк таймс». Иначе говоря, ты человек умный. Словом, ответь мне на такой вопрос: почему все без исключения лучшие писатели и поэты пишут трагедии? И почему любой театр ставит такие пьесы и самые разные люди платят хорошие деньги за то, чтобы посмотреть трагедию? Почему бы это?
Леон. По правде говоря, у меня как-то не было случая над этим задумываться.
Фейер (с подковыркой). Сделай одолжение, подумай над этим сейчас.
Леон (настороженно). Ну, не знаю, точно не скажу, но мне кажется, что в жизни много трагического. Постепенно понимаешь, что к чему.
Фейер. Что значит «кажется»? Ты что, не знаешь точно? Подумай, что на нас чуть не каждый день обрушиваются: катастрофы, убийства, болезни, разочарования. Одной мысли о смерти и той хватило бы.
Леон (подавленно). Я вас понимаю.
Фейер (с нескрываемой издевкой). Тебе только кажется, что ты понимаешь. Знаешь ли ты на самом деле, что такое человеческое существование? Знаешь ли ты, что такое вселенная? Я говорю не только об ушедших в иной мир, но и о миллионах людей — а их миллионы, — которые живут неизвестно для чего. Ведь одни не знают ничего, кроме нищеты, болезни, разочарования. Другие живут в тюрьме, как русские. По-твоему, это хорошая жизнь для человека?
В дверях показывается Бен Гликман, жадно заглядывает в комнату, видит Леона и поднимается к себе.
Игроки, что один, что другой, его не замечают.
Леон. Я бы так не сказал.
Фейер. А раз ты все это знаешь, знаешь, как живут люди, следует пытаться что-то сделать. Нельзя быть равнодушным — человек должен стараться изменить жизнь, когда это необходимо, помогать по мере возможности.
Леон. Я стараюсь помогать. Я регулярно делаю пожертвования на благотворительность, в том числе и на Федерацию «Объединенная еврейская взаимопомощь».
Фейер. Этого недостаточно.
Леон. А что вы делаете?
Фейер (откладывает карты, пылко). Что я делаю? Мое сердце болит за тех, кто страдает. Мое сердце истекает кровью из-за всех жестокостей, которые творятся в мире.
Леон молча разглядывает свои карты.
Фейер (берет свои карты, говорит более спокойно, но гнет свою линию). Тебе случалось хоть когда-нибудь думать о том, что происходит с тобой, у тебя в душе, когда ты смотришь трагедию, Шекспира, скажем?
Леон (неожиданно для него самого в его памяти всплывают слова). Я переживаю катарсис через сострадание и ужас.
Фейер (после паузы). Уволь меня от цитат из твоих учебников. Писатель пишет трагедию, чтобы люди не забывали о своей человеческой сущности. Он показывает нам, как мы живем. Высвечивает смысл нашей жизни так, чтобы он стал ясен и нам. Вот почему он пишет трагедии, вот почему мы играем их. Я больше всего любил трагедии, при том что бесподобно играл и в комедиях. «Лид махт ойх лахн»[48]. (Театрально смеется, затем невозмутимо берет карты, ходит.) Рами!
Леон. Ваша взяла. (Подытоживает счет.) Похоже, я вам должен ровно пятьдесят один цент. (Вынимает кошелек для мелочи, выкладывает два четвертака, цент и бережно пододвигает деньги к Фейеру.)