Был ли Джим счастлив при виде этой красной преисподней? Еще недавно я только посмеялся бы над столь нелепым предположением, но сейчас уже не был так уверен. Кто его знает. Джим был очень вынослив и терпелив, даже больше, чем я. Может быть, он и на самом деле воспринимал этот кошмар как самое восхитительное и увлекательное приключение.
— Да, конечно же, он был счастлив, — сказал я, честными глазами глядя на мисс Грэхем. — Все мы были в восторге. Да и любой на нашем месте испытывал бы те же самые чувства.
Мисс Грэхем слегка улыбнулась и забрала письма Джима.
— Вы тоже переболели марсианской лихорадкой, мистер Хаддон? — спросила она.
Я сказал, что да, но в более легкой форме, чем Джим. И продолжил:
— Врачи так и не разобрались, вызывают ли ее какие-то вирусы, или это просто реакция на непривычные условия. Сорок процентов наших ребят переболело этой лихорадкой. Обычно она протекала не так уж и тяжело, неприятны были только жар и дурнота.
— Надеюсь, за Джимом ухаживали как следует? — спросила девушка. Ее губы немного дрожали.
— Конечно, за ним хорошо ухаживали, — заверил я. — Для него сделали все, что только было в наших силах.
Все, что было в наших силах? Это звучало смешно. Первая помощь, может, и была оказана. Никто не ожидал, что так много людей заболеет. Мест в нашем госпитале не хватало, и большинство больных оставалось на своих койках. Все наши врачи, кроме одного, тоже заболели, а двое даже скончались.
Эпидемия обрушилась на нас месяцев через шесть после прибытия. От тоски мы начинали уже потихоньку сходить с ума. Все ракеты, кроме четырех, уже вернулись на Землю. В нашем лагере, окруженном скалами и песчаным морем, под осточертевшим медным тазом неба оставалось всего несколько сот человек…
Первый энтузиазм давно исчез. Мы устали и тосковали по дому, по зеленой траве, восходу Солнца — настоящего Солнца, а не того бледного пятна, от которого просто тошнило. Мы жаждали вновь увидеть лица женщин, услышать плеск волн — но все это было недоступно, пока нам на смену не прилетит Третья экспедиция. Все насытились Марсом по горло. И тогда нагрянула лихорадка.
— Уверяю вас, мисс Грэхем, мы сделали для Джима все возможное, — повторил я.
Конечно, так оно и было. Я вспомнил, как мы с Уолтером топали через ледяную ночь к госпиталю, чтобы позвать на помощь врача. Брейк остался дежурить рядом с Джимом. Но мы не нашли никого.
Когда мы плелись обратно, Уолтер поднял голову к небу и погрозил кулаком зеленой звезде Земли.
— Ты только подумай, Фрэнк, пока мы здесь помираем, там парни танцуют с девчонками, пьют пиво с друзьями и ржут, как мустанги! Почему мы должны здесь дохнуть, как мухи? Чтобы найти уран для их драгоценных атомных станций?
— Брось, — устало возразил я. — Джим не умрет. И другие тоже.
«Сделали все возможное»? Да. Все, что мы могли, — это вымыть Джиму лицо, дать ему успокоительные таблетки и беспомощно наблюдать, как он умирает.
— Никто не смог бы сделать больше на нашем месте, — уверил я мисс Грэхем, на этот раз вполне искренне.
— Рада слышать это… — прошептала девушка. Ее губы дрожали. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Когда я собрался уходить, мисс Грэхем неожиданно спросила, не хочу ли я взглянуть на комнату Джима. Она с матерью сохранили ее такой, как до его отъезда в Центр подготовки.
Я не хотел задерживаться, но как признаешься? Изобразив на лице горячий интерес, поплелся за девушкой. Комната была тесной и скудно обставленной, впрочем, иного я и не ожидал. Мисс Грэхем открыла шкаф, до половины заставленный аккуратными рядами старых журналов.
— Здесь собраны все научно-фантастические журналы, которые Джим читал еще мальчишкой, — с трогательной улыбкой сказала девушка. — Он хранил их, словно сокровища.
Я взял один в руки. На яркой обложке был изображен космический корабль, совершенно непохожий на наши угловатые сигары, а за ним — сияющие кольца Сатурна. Рядом не хватало только зеленокожей, едва одетой красавицы с бластером в руке. Но все равно это выглядело очень романтично.
Полистав пожелтевшие страницы, я поставил журнал на место. Мисс Грэхем немедленно поправила его так, чтобы он не выбивался из общего ряда. Казалось, она опасалась, что Джим может вот-вот прийти, и ему не понравится такой вопиющий беспорядок.
Она настояла на том, чтобы подвезти меня до аэропорта. Казалось, она очень огорчена моим отъездом. И все потому, что я последний видел ее Джима живым.
Когда мы расстались, я вздохнул с облегчением. По пути к кассам я размышлял, скоро ли пройдет ее горе. Видимо, да. Люди умеют забывать, и это правильно, иначе жизнь превратилась бы в сущий ад. Со временем она выйдет замуж за какого-нибудь симпатичного молодого человека и думать забудет о Джиме.
И тогда скорее всего она просто выбросит старые журналы, которые так много значили для паренька, заснувшего вечным сном на планете своей мечты.
Будь моя воля, я бы ни за что не полетел в Чикаго. Но отец Уолтера Миллиса позвонил мне в госпиталь дважды, и в последний раз сообщил, что пригласил родителей Брейка приехать из Висконсина, дабы они также имели счастье лицезреть «героя космоса и друга их сыновей». Как я мог возразить?
Мистер Миллис встретил меня в аэропорту. Энергично пожав мне руку, он сказал, что очень благодарен и весьма ценит мой порыв — ведь я, судя по всему, тороплюсь домой, к родителям.
— Верно, — сказал я. — Но они навещали меня в госпитале, так что могу немного и потерпеть.
Это был крупный, приятного вида мужчина, одетый в тщательно выглаженные брюки и рубашку с короткими рукавами, аккуратно заправленную за пояс. От него веяло солидностью преуспевающего бизнесмена. Он казался очень дружелюбно настроенным, но порой я ловил его косые взгляды, в которых светилось удивление, словно он не мог понять, почему это я вернулся на Землю, а его Уолтер — нет. И я не мог обвинять его.
Нас ждал лимузин с водителем. Мы поехали через город, направляясь в северные кварталы. По пути мистер Миллис с гордостью продемонстрировал местные достопримечательности, в том числе атомную электростанцию.
— Это одна из многих тысяч подобных станций, рассеянных по всему миру, — с видом знатока объяснил он. — Они дают огромную экономию природных энергоносителей: нефти, газа и угля. Марсианский уран — великая вещь, сержант.
— Да, — сказал я, — само собой разумеется.
Меня прошибал пот при мысли, что он вот-вот начнет расспрашивать о сыне. Я понятия не имел, что ему рассказать. Слишком широко разевать пасть не следовало, ибо кое-что из происшедшего было отнесено к строжайшим секретам. Всех нас заставили дать подписку о неразглашении, а это не шутка.
Но мистер Миллис не давал мне собраться с мыслями. Он болтал без умолку. Я узнал, что его жене нездоровится, что Уолтер был их единственным ребенком, а сам он — крупной шишкой в строительном бизнесе и прочее, и прочее.
Мне он не понравился. Уолтер был отличным парнем, но папаша выглядел надутым индюком, только и знающим, что распространяться об акциях, биржевых сделках, ценах на недвижимость и тому подобное.
Он желал знать, как скоро, по моему мнению, добыча марсианского урана станет рентабельной. Я честно признался, что очень не скоро.
— Видите ли, Первая экспедиция провела лишь рекогносцировку, — объяснил я. — Вторая занималась картографическими работами и подыскивала место для будущей базы. Конечно, дело будет продолжено. Я слышал, что в Третьей стартует добрая сотня ракет. Но Марс — это далеко не подарок.
Мистер Миллис, конечно же, не согласился. Земля испытывает энергетический голод, и потому дела пойдут куда быстрее, чем я думаю.
Внезапно он спросил:
— Кто был лучшим другом Уолтера в вашей экспедиции, мистер Хаддон? Ведь у него были там друзья?
Он спросил это извиняющимся, почти жалобным голосом, и хотя он и был надутым индюком, моя неприязнь к нему мгновенно улетучилась.
— Брейк Джерден, — сказал я. — Брейк был сержантом в нашем отряде, и они с Уолтером с самого начала держались вместе.
Мистер Миллис кивнул и больше не возвращался к этой теме. Он указал в сторону далекого озера и сообщил, что мы почти приехали.
Это оказался не просто дом, а большой особняк. В гостиной нас ожидала миссис Миллис. Она была бледной, молодящейся особой из числа тех, кто вечно занят только собой. Она изобразила на лице вселенскую скорбь и простонала, что очень рада видеть друга ее бедного Уолта. И хотя ее супруг был индюком, мне показалось, что он переживает потерю сына куда больше, чем эта дамочка.
Он проводил меня в одну из спален и предложил немного передохнуть перед обедом, тем более что родители Брейка еще не приехали.
Я сидел на диване, оглядывая комнату. Она была куда шикарнее всех, что мне доводилось видеть. Теперь, когда я познакомился с обитателями этого роскошного особняка, мне стало понятно, почему Уолтер свихнулся.
Он был хорошим парнем, но слишком темпераментным и, как я понимаю теперь, немного избалованным. Дисциплина тренировочной базы оказалась для него чересчур жесткой, и пережитый надлом должен был рано или поздно сказаться. Так и произошло.
Я глядел из окна на бассейн и теннисный корт и задавался вопросом: кому это нужно теперь, когда Уолтера нет. Даже странно — имея все это, он кончил фактически самоубийством.
Я прилег на кровать, отогнув покрывало, чтобы не испачкать его ботинками — снимать их было неохота. От мысли о предстоящем обеде «в тесном семейном кругу» было тошно. Что хуже всего, я понятия не имел, какова официальная версия случившегося.
«Командование Второй экспедиции с глубоким прискорбием сообщает, что Ваш сын умер героем — его пристрелили как бешеную собаку…»
Чушь, конечно, они придумали что-то другое. Но что? Дьявол, рассердился вдруг я, почему эти совершенно посторонние люди не хотят оставить меня в покое? Почему я должен отдуваться один? Врач-психолог в госпитале посоветовал мне поскорее забыть обо всем, а они заставляют меня вновь и вновь переживать случившееся. Черт бы их всех побрал, почему бы не поехать спокойно домой и послать всех подальше?.. Но я не мог.