— Что ж, пожалуй. Я только быстренько оденусь…
— Я зайду за тобой.
Лесли жила на 14 этаже во флигеле С на площади Баррингтона. Я постучал в её дверь и ждал. И спрашивал себя между тем, почему я пригласил именно её. Свою последнюю ночь на Земле я мог бы провести с другой девушкой или девушками, хотя это было мне не свойственно. Или я мог бы позвонить моему брату или моим разведённым родителям. Конечно, мой брат Майк ужасно бы рассердился, если б я разбудил его среди ночи. Такая же реакция была бы и у моих родителей. Правда, у меня была уважительная причина, но приняли бы они её во внимание? А если даже и приняли бы, что тогда? Нечто вроде ночного бдения? Пусть лучше спят! Для меня главное найти какого-либо партнёра, который участвовал бы в моём прощальном празднике, не задавая при этом ненужных вопросов. И это должна быть именно Лесли!
Я постучал ещё раз. Она открыла дверь ровно настолько, что я мог войти. На ней было лишь нижнее бельё. Я обнял её. Жёсткий пояс для чулок в её руке оцарапал мою спину.
— Я как раз одеваюсь!
— Значит, я пришёл вовремя, — ответил я, взял из её рук пояс и уронил его. Затем я наклонился, обхватил её талию и выпрямился. Держа её на руках, я осторожно направился в спальню, её ноги ударялись о мои икры. Её кожа была прохладна. Вероятно, она стояла на балконе.
— Эй, ты, — крикнула она, — ты думаешь, что можешь конкурировать с мороженым и горячими фруктами?
— В любое время! Этого требует моя гордость!
Мы оба немного запыхались. Один-единственный раз за всё время нашей дружбы я попытался взять Лесли на руки и перенести через порог, как в кино. При этом я чуть было не сломал позвоночник. Лесли была высокого роста, почти с меня, а её бёдра были, пожалуй, немного полноваты. Мы вместе опустились на кровать. Я тотчас же начал ласкать её спину, зная, что она не может устоять против этого. Тихий стон подсказал мне, где именно я должен был к ней прикасаться. В конце концов и она стянула с меня рубашку и тоже начала поглаживать мою спину. Мы раздели друг друга и бросили одежду на пол.
Кожа Лесли стала тёплой, почти горячей…
Потому-то я и не смог бы найти себе другую девушку! Иначе мне нужно было сперва научить её, как ей надо меня ласкать. А сейчас у меня не было для этого времени.
Были такие ночи, когда я не мог достаточно быстро достичь апогея. Но сегодня мы превратили это в настоящий ритуал. Я всякий раз оттягивал его, пытался доставить Лесли всё большее наслаждение. Это оплатилось сторицей. Я забыл о луне и о том, что нам предстоит.
Но картина, которая вдруг предстала мне в самый эмоциональный момент, была поразительно впечатляющей и страшной. Мы находились в кольце голубоватого пламени, которое постепенно сужалось. Мои громкие стоны, в которых смешались ужас и экстаз, Лесли приняла за выражение удовольствия.
После этого мы лежали, крепко обнявшись, ленивые и сонные. Несмотря на своё обещание, я уже не испытывал ни малейшего желания пойти куда-либо, мне хотелось лишь спать. Но вместо этого я наклонился к Лесли и шепнул ей в ухо:
— Мороженое с горячими фруктами.
Она улыбнулась, выскользнула из моих рук и скатилась с постели.
Пояс для чулок раздражал меня, я не хотел, чтобы она его надевала.
— Уже за полночь. И кроме того, никто не посмеет тебя оскорбить, иначе я его изобью. Почему ты не носишь что-нибудь поудобнее?
Она засмеялась и уступила. В лифте мы снова обнялись мне было приятнее обнимать её без пояса.
Седая официантка взволнованно наклонилась к нам. Её глаза горели. Она шептала, будто выдавала нам тайну:
— Вы не заметили, какая странная сегодня луна?
Ресторан «Джипс» был всегда полон в это время ночи. Он находился неподалёку от университета, и его посетителями были в основном студенты. Но сегодня они разговаривали приглушёнными голосами, постоянно оглядывались и смотрели в окна работающего круглосуточно ресторана. Луна низко стояла в западной части небосклона, достаточно низко, чтобы конкурировать с уличными фонарями.
— Заметили, — ответил я. — Мы как раз хотели это отпраздновать. Дайте нам, пожалуйста, две порции мороженого с горячими фруктами.
Когда она отвернулась, я положил десятидолларовую банкноту под бумажную салфетку. Она, конечно, обрадуется, когда найдёт её.
Я почувствовал себя свободнее, расслабился. Все мои проблемы, казалось, разрешились сами собой. Кто бы мог подумать, что так просто примирить весь мир? В одну-единственную ночь: мир в Камбодже и Вьетнаме. Примерно в 23 часа по местному времени. В то время полуденное солнце находилось над Индийским океаном, освещало ярким светом всю Европу, Азию — исключая лишь её отдалённые окраины — и Австралию.
Германия уже воссоединилась, стена пала, израильтяне и арабы сложили оружие, в Африке уже не существовал апартеид. Я был свободен, и моя фантазия не знала границ. Сегодня ночью я мог удовлетворить все мои низменные инстинкты, грабить, убивать, разорвать налоговые документы, бросать в витрины кирпичи, сжечь мои кредитные карточки. Я мог позабыть о своей научной статье о изменении формы металла во время взрыва, которую мне надо было сдать к четвергу, или заменить противозачаточные таблетки Лесли на безобидную глюкозу. Сегодня ночью…
— Сейчас я позволю себе выкурить сигарету.
Лесли удивлённо взглянула на меня.
— А я-то думала, что ты бросил курить.
— Ты, конечно, помнишь, что я выговорил себе при этом право курить в экстремальных ситуациях. Я никогда бы не смог согласиться оставить курение навсегда.
— Но прошло уже несколько месяцев.
Она засмеялась.
— Мои журналы тоже всё ещё рекламируют сигареты.
— Значит, все в заговоре против тебя. Хорошо, бери свои сигареты.
Я бросил монеты в автомат, помедлил немного, выбирая марку, и предпочёл наконец некрепкие сигареты с фильтром.
В общем-то мне не хотелось курить, но в одних случаях предпочитают шампанское, в других — сигареты. Не следует забывать о последней сигарете перед казнью…
Дай раку лёгких шанс, подумал я, и закурил. Вкус табака я ещё не забыл, хотя и почувствовал сразу же резкий Привкус, который обычно бывает, когда куришь окурок. При третьей затяжке я почти задохнулся. Мои глаза затуманились, окружающее я видел сквозь дымку. Я почувствовал биение пульса на шее.
— Тебе нравится сигарета?
— Как-то странно. У меня кружится голова.
Кружится голова! Эти слова я не произносил уже лет пятнадцать… Мы курили в колледже, чтобы испытать головокружение, это состояние полуопьянения, которое происходит из-за сужения клеток головного мозга. После нескольких раз головокружение прошло, но многие из нас продолжали курить.
Я погасил сигарету. Официантка принесла мороженое. Горячее и холодное, сладкое и кислое — нет ничего, что напоминало бы вкус мороженого с горячими фруктами. Кто умер, не вкусив этого, тот умер беднягой. Но в обществе Лесли этот кутёж имел особую прелесть заменяя всё лучшее в жизни. Смотреть, как она наслаждалась этим кушаньем, было уже само по себе удовольствием.
Итак, я потушил сигарету, чтобы есть мороженое. Но мне почему-то расхотелось его есть, мне приятнее было бы кофе по-ирландски. Но на это уже не было времени. Лесли уже съела свою порцию и удобно откинулась назад и, тихонько постанывая, гладила себя по животу, когда у одного из посетителей за маленьким столиком сдали нервы. Я видел, как он вошёл в ресторан. Это был стройный молодой человек, похожий на школьника, с папкой, на носу у него были никелированные очки. Он то и дело смотрел в окно и, казалось, был вне себя от того, что там видел. И, кажется, потом он понял, в чём дело…
Я увидел, как изменилось выражение его лица. Сначала оно выражало смятение и недоверие, потом ужас, ужас и беспомощность.
— Вставай, мы уходим, — сказал я Лесли и бросил несколько монет на стойку.
— Ты не хочешь есть мороженое?
— Нет, имеется ещё кое-что повкуснее. Что ты скажешь о кофе по-ирландски?
— А для меня ещё и коктейль «Изящная леди». Посмотри сюда!
Юноша-школьник вскарабкался на стол, выпрямился, стараясь удержать равновесие, и широко расставил руки. Он крикнул резким голосом:
— Посмотрите-ка наружу!
— Сейчас же слезайте со стола, — потребовала официантка и сильно потянула его за брюки.
— Близится конец света! Там, на другой стороне моря, царят смерть и адский огонь…
Мы больше ничего не услышали, так как мы были уже за дверью и неслись, смеясь, вниз по улице. Лесли запыхалась:
— Мы вовремя избежали религиозного заговора.
Я вспомнил о 10 долларах, которые я оставил под бумажной салфеткой. Официантка, наверное, уже не обрадуется им, так как молодой пророк предвещал начало Страшного суда. Седовласая официантка найдёт банкноту и, наверно, подумает: значит, они знали об этом.
Здания бросали тень на место стоянки автомашин у ресторана «Ред Барн». Уличные фонари и лунный свет почти одинаково ярко освещали всё вокруг. Ночь казалась немного светлее, чем обычно. Я не понял, почему вдруг Лесли остановилась посреди площади. Я посмотрел туда, куда смотрела она, и увидел ярко мерцающую звезду в южной части ночного неба.
— Очень красиво, — пробормотал я.
Она бросила на меня непонимающий взгляд. В ресторане «Ред Берн» не было окон. Приглушённый искусственный свет, значительно менее яркий, чем странный холодный свет луны, освещал гладко полированное дерево отделки и весёлых гостей. Никто здесь, по-видимому, и не заметил, что эта ночь была не такой, как другие. Некоторые посетители собрались в небольшой кружок на эстраде, где стоял рояль. Один из них стоял у рояля, держа судорожно сжатой рукой микрофон, и пел дрожащим, немелодичным голосом какую-то сентиментальную песенку. Одетый в чёрное пианист, аккомпанировавший ему, снисходительно ухмылялся.
Я заказал два кофе по-ирландски и коктейль «Изящная леди». На вопросительный взгляд Лесли я ответил таинственной улыбкой.
Какими раскованными и довольными были посетители ресторана «Ред Барн»! Мы держали друг друга за руки и улыбались. Я боялся сказать что-либо, чтобы не спугнуть каким-либо неправильным словом это очарование…