— До Луны? — Он поёрзал в кресле. — А не на орбиту Земли?
— Пока рано. Я спрятал звездолёт на обратной стороне Луны. От этого места я на реактивной платформе добрался до окрестностей кратера Лей, и спрятал там платформу. В Майами я прилетел на туристском шаттле. Через год я вернусь на Луну, подниму с неё «Улисса» и вернусь на Землю под приветственные крики встречающих.
— Через шесть месяцев после старта. И это докажет всем, что ты прошёл через шварцшильдовский радиус. Ведь до Бауэрхаус-четыре одиннадцать световых лет.
— Тебе никто не мешает принять собственное решение…
— Чёрта с два. Ведь ты — это я, и ты уже принял решение!
— У меня есть год, чтобы передумать. Но взгляни на проблему иначе. NASA имеет право знать, что чёрные дыры можно использовать подобным образом. Ведь поездку оплатили они. К тому же, что они смогут со мной сделать?
— Верно…
— И будь я проклят, если стану прятаться двадцать шесть лет.
— Правильно. — Он кивает. — Джж-жордж… — Он запинается, называя моё имя. — А какой во всём этом смысл?
Думаю, он уже и сам догадался.
— Акции. К счастью, ты уже играешь понемногу на бирже. Я запомнил, что случится с акциями нескольких компаний в ближайшие шесть месяцев. Так что через полгода мы станем миллионерами. Затем мы снова просмотрим пачку газет, но на этот раз запоминать будешь ты.
— А зачем? — улыбается он. — У нас и так будут деньги.
— Надеюсь, ты выпустишь в игру меня, — говорю я немного напряжённо.
Он кивает, и это меня немного успокаивает. Но из нас двоих я наиболее уязвим. Если он сделает лишь одну ошибку в программе, если Машинка Времени напечатает на сей раз новый рассказ, именно я исчезну, словно облачко дыма. Или нет? Парадоксы — штука совсем новая, и нам приходится догадываться о том, как они работают.
С Луны я вернулся под вымышленным именем Ч. Кретмастер. Под этим же именем я снял квартиру на противоположном конце города, подальше от более молодого Джорджа Кокса. Не хочу излишне раздражать его своим присутствием.
А себя я определённо раздражал — прежде, когда был им. Я опасался, что старший Джордж Кокс начнёт распоряжаться моей жизнью. Он не сделал этого — и всё же сделал. Само его существование ограничивало мою свободу не хуже тюремных решёток. И ограничивало выбор поступков. Когда дорога жизни подходила к развилке, я вынужден сворачивать сюда; все остальные пути для меня закрыты.
Сейчас через всё это проходит он. Я стараюсь не путаться у него под ногами.
Но и я до сих пор тоже прохожу через это же. Ныне я стал старшим Джорджем Коксом, но мне от этого не легче. Моя жизнь распланирована до мельчайших деталей. И свобода выбора — иллюзия свободы выбора — не вернётся ко мне раньше, чем «Улисс» не исчезнет среди звёзд. Такого я не ожидал.
В последующие пять месяцев мы встречаемся редко. Джордж, Фрэнк Кьюри и Йоки Ли почти не вылезают из тренажёров. Я живу на его зарплату, но нас это не волнует, потому что стоимость наших акций непрерывно растёт. Все операции с ними от нашего имени произвожу я. У него на это нет времени.
Это напоминает игру в покер краплёными картами. Вины я не испытываю, лишь лёгкое возбуждение. Акции перемещаются туда, куда я им приказываю — или наоборот. В прошлый раз я всё удивлялся, почему деньги не могут копиться быстрее. Теперь, занимаясь биржевыми играми сам, я это понял. Просто существует предел скорости перемещения денег, даже когда точно знаешь, куда их следует переместить.
— Мне жаль Йоки и Фрэнка, — сказал он мне. — Они работают очень упорно, как и я, да только напрасно.
— Считай, что это им предназначено судьбой, — посоветовал я. Жаль, что мне в голову не пришёл ответ получше. Я вспомнил, как они были разочарованы, и как храбро старались утаить разочарование.
Все три пилота провели два месяца на борту «Улисса». Корабль уже готов, и лишь пилоты-кандидаты не завершили подготовку. Ночью я могу разглядеть звездолёт не небе, где он осколочком света медленно проползает среди звёзд.
И я вспоминаю:
Мимо планет, затем через пояс комет. Потом месяцы возни с силовыми полями, когда я настраивал их так, чтобы поток межзвёздного водорода попадал в термоядерные двигатели. И, наконец, я оказался в чистом пространстве и залез в анабиозную капсулу.
Пробуждение на середине пути, изумлённый взгляд на изменившийся рисунок созвездий. Звёзды по курсу полыхают беловатой голубизной, а за кормой тускло светятся красным. Хитроумная перенастройка силовых полей — теперь они должны направлять термоядерный выхлоп вперёд.
Второе пробуждение. Звёзды уже выглядят нормально. Включаю индикатор курсовой массы, ищу Бауэрхаус-четыре. Есть! Направляю в эту точку телескоп и… ничего.
Сбрасываю первый и второй зонды — в эргосферу, эллиптическую область вращения вокруг радиуса Шварцшильда. Размер эргосферы скажет мне, какую часть спи́на звёзды чёрная дыра захватила себе, и я узнаю координаты пути через сингулярность.
Первый зонд перед исчезновением стал делать несколько сотен оборотов в секунду вокруг чёрной дыры. Второй пошёл по той же траектории, включил двигатели чуть-чуть не дойдя до радиуса Шварцшильда и умчался прочь лишь немного медленнее скорости света.
Помню, как рассчитывал курс для третьего зонда.
И как направил по нему корабль.
Неужели я и в самом деле собираюсь сделать эту глупость?
Чёрт возьми, да я её уже сделал.
Помню, как стали размываться звёзды вблизи той пустой Точки. Одна из звёзд прошла прямо за ней и на мгновение превратилась в кольцо света. Миновав радиус Шварцшильда, я не ощутил никакого толчка, только постепенно нарастающее давление приливной силы, но всё же каким-то образом понял, что покинул нашу вселенную.
Наконец-то свободен. Свободен от старшего Джорджа Кокса.
— Мы уже пять месяцев перебрасываем деньги, — сказал я ему, когда он вернулся, — и перевалили за миллион. Как, нравится быть миллионером?
— Ещё бы.
Он торжествующе улыбается, просматривая учётные книги, но когда поворачивается ко мне, его улыбка становится немного натянутой. Он ещё не привык ко мне.
— Прекрасно. Теперь дело за тобой. — Я вручаю ему стопку газет. — Запомни курс этих акций.
— Что, всех?
— Нет, лишь тех, что будут подниматься, и когда именно. Но я не стал ничего помечать, Джордж. Ты сам должен будешь найти их, отметить, а потом запомнить.
— У тебя больше свободного времени, чем у меня, — ворчит он, совсем как однажды ворчал я.
— Слушай, по-моему, мы и так успели перемешать причины и следствия. И у меня появилось кошмарное предчувствие, что если мы ещё хоть немного поиграемся с законами природы, я исчезну, как огонёк свечи. Неужели ты не постараешься ради своего лучшего друга? Пожалуйста.
Он берёт газеты.
Я не вижу его неделю.
Как-то днём звонит телефон. Это он — глаза нараспашку, лицо белое. Я не успеваю рта открыть, а он выпаливает:
— Они выбрали Фрэнка!
— Что? Чёрта с два. Они выбрали меня.
— Они выбрали Фрэнка! Джордж, что нам делать?
Его голос слабеет. В голове у меня звенит. Комната расплывается перед глазами. Колени подкашиваются, я медленно валюсь на пол. Хочу завопить, но нет сил.
Мне холодно. Под щекой грубый ковёр. Я провожу по нему пальцами. Он реальный, он действительно существует. Должно быть, я потерял сознание.
Другой Джордж всё ещё вопит из телефона:
— Джордж! Джордж!
Я кое-как поднимаюсь и поворачиваюсь к камере.
— Сиди и не дёргайся, — говорю я ему. — Сейчас приеду.
На этот раз мы не сидим. Мы расхаживаем, едва не задевая друг друга и разговариваем, поворачивая голову наугад. Со стороны это весьма смахивает на примитивную комедию, но смотреть на нас некому.
— Мы можем просто обо всём забыть, — говорит он. — Разделим деньги. И плевать на парадокс.
— Дурацкая идея. Джордж, вдолби ты наконец себе в голову, что парадокс — это я. Если этот временно́й путь не повторится, мне конец! Я исчезну. Нам нужно что-то сделать.
— Например? Украсть корабль?
— Гмм-м… А это…
— Если я украду «Улисс», тебя отдадут под суд. Тебя!
— Ха! Меня даже не станут искать.
— А как ты собираешься потратить миллион, который лежит в банке на моё имя?
Проклятье. Он прав. Все мои усилия, весь риск — коту под хвост.
Я замираю на полушаге:
— Может, меня не станут подозревать.
— Ха. Ты даже на космодром для шаттлов не попадёшь, не продемонстрировав свою физиономию.
— Сам ты «ха». Я скажу, что кто-то загримировался под меня. А у меня будет алиби.
— Алиби? — Неожиданно он хохочет. — Всё, принесу выпить. На трезвую голову тут не разберёшься.
Месяц на ожидание. Месяц на выработку планов. Оказалось, что времени ещё меньше — дату старта приблизили на две недели. Я начал терять веру в целостность вселенной. По вечерам я боялся заснуть. Каждое утро пробуждение оказывалось радостным сюрпризом. Я всё ещё здесь.
Мне захотелось поговорить с Бауэрхаусом.
Я поймал его после лекции. Низенький, округлый и пухленький, он был готов сколько угодно говорить о космологии в целом. О Большом Взрыве, который, возможно, породил нашу вселенную и нашпиговал её квантовыми чёрными дырами — меньшими, чем ядро атома, но весом поболее крупного астероида… о вероятности того, что наша вселенная находится внутри чёрной дыры, принадлежащей другой вселенной… о белых дырах, извергающих материю словно ниоткуда…
Но на одну тему он упорно не желал разговаривать.
— Джентльмены, мы попросту не знаем, что происходит внутри шварцшильдовского радиуса чёрной дыры. Мы не знаем, действительно ли материя там сжимается в точку. Возможно, сжатие останавливает сила, более мощная, чем любая из известных нам сил.
А как насчёт путей, ведущих сквозь вращающуюся чёрную дыру?
Он улыбается, словно услышал шутку: