о научного аспекта вопроса. Теперь же, оказывается, всё стало гораздо хуже. Если послушать демона, так моя душа уже пропала. Она пропала в тот самый момент, как мне удалось верное заклинание. Я старался не выказывать страха, но это была безнадёжная затея. Судя по огромным ноздрям демона, он наверняка должен был его учуять.
Демон закончил пояснения и ухмыльнулся, как бы приглашая обсудить подробности.
— Давайте-ка разберёмся во всём этом ещё разок, — сказал я. — У меня есть только одно желание.
— Какое?
— Если тебе это желание не понравится, мне придётся подыскивать другое.
— Верно.
— Но ведь это нечестно.
— А разве здесь кто-то что-нибудь говорил о честности?
— И кроме всего прочего, это противоречит традициям. Почему никто не слыхал о сделках такого рода раньше?
— Это стандартная сделка, дорогуша. Сделки получше мы заключали с особо отмеченными. А у других не было времени болтать из-за этой самой оговорки в отношении двадцати четырёх часов. Если они что-нибудь записывали, мы изменяли записанное. Мы располагаем властью над записями, в которых о нас упоминается.
— Вот этот пункт о двадцати четырёх часах. Если я не закажу своего желания в течение указанного времени, ты покидаешь пентаграмму и всё равно забираешь мою душу?
— Именно так.
— А если я закажу желание, ты должен оставаться в пентаграмме, пока его не исполнишь, или же до истечения двадцати четырёх часов. Тогда ты телепортируешься в ад, чтобы обо всём рассказать, после чего сразу возвращаешься за мной, снова появляясь в пентаграмме.
— По-моему, телепортация — самое подходящее слово. Я исчезаю и снова появляюсь. Тебе в голову лезут какие-нибудь миленькие мысли?
— Насчёт чего?
— Попытаюсь тебе помочь. Если ты сотрёшь пентаграмму, я смогу показаться где угодно. Если же ты её сотрёшь и начертишь снова в каком-нибудь другом месте, то мне придётся появляться только внутри неё.
С моего языка едва не слетел вопрос. Я с трудом удержался и спросил о другом.
— Предположим, я пожелаю стать бессмертным?
— Ты будешь бессмертным весь остаток положенных тебе двадцати четырёх часов, — ухмыльнулся он. Зубы у него были чёрные, как сажа. — Так что поторопись. Время не стоит на месте.
«Время, — подумал я. — Ладно. Пан или пропал!»
— Вот моё желание. Сделай так, чтобы время вне меня остановилось.
— Нет ничего проще. Посмотри-ка на часы.
Мне не хотелось отрывать от него взгляд, но он только снова оскалил зубы. А потому я и поглядел вниз.
На моей «Омеге» возникла красная отметина против минутной стрелки и чёрная — против часовой.
Когда я поднял взгляд, демон по-прежнему находился в пентаграмме, распростёртым на стене. На губах его играла всё та же самодовольная улыбка. Я обошёл вокруг него и помахал рукой перед его лицом, а когда я к нему прикоснулся, мне показалось, что я дотронулся до холодного мрамора.
Время остановилось, но демон остался на том же месте. Я испытал острое чувство облегчения.
Секундная стрелка на моих часах продолжала бег внутреннего времени. Если бы это было наружное время, я находился бы в безопасности, но это, разумеется, был бы слишком лёгкий выход из положения.
Я сам заварил эту кашу, значит, надо самому же придумать, как выкрутиться.
Я стёр со стены пентаграмму, старательно, чтобы не оставить никаких следов. Потом начертил новую пентаграмму, воспользовавшись рулеткой, чтобы провести линию как можно ровнее и сделать её как можно больше, в том ограниченном пространстве, которым располагал. Тем не менее, она оказалась всего чуть больше метра в поперечнике.
После этого я вышел из подвала.
Я знал, где расположены ближайшие церкви, хотя и не помню уже, как долго ни одной из них не посещал. Машину мою завести будет невозможно. Так же, как и мотоцикл соседа по комнате в общежитии. Окружающие меня чары были недостаточно велики. Я пошёл в церковь мормонов в трёх кварталах отсюда.
Ночь была прохладная, напоённая свежестью и прекрасная во всех отношениях. Звёзды казались тусклыми из-за ярких городских огней, но над тем местом, где всегда был храм мормонов, повисла яркая, ухмыляющаяся луна, освещая совершенно пустое пространство.
Я прошёл ещё восемь кварталов, чтобы отыскать синагогу и Церковь Всех Святых. Всё, чего я добился — это размял ноги. Места, где они должны были находиться, оказались пустыми. Мест преклонения для меня не существовало.
Я начал молиться. Я не верил, что это поможет, но всё-таки молился. Если меня не слышат, то это, может быть, из-за того, что мне вообще не полагалось быть? Во мне росло ощущение, что демон всё продумал до мелочей, причём давным-давно.
Что я делал всё остальное время в течение этой долгой ночи, несущественно, даже мне самому это не казалось особенно важным. Что значат двадцать четыре часа в сравнении с вечностью? Я написал торопливый отчёт о своём эксперименте по вызову демона, но тут же разорвал его. Демоны всё равно изменят написанное. А это значит, что моя курсовая работа, что бы ни случилось, пойдёт насмарку. Я принёс настоящего, но застывшего для меня, как камень, скотч-терьера в комнату профессора Паулинга и возложил его на письменный стол. Вот сюрприз будет для старого деспота, когда он это увидит! Но большую часть ночи я провёл на воздухе, гуляя и глядя в последний раз на окружающий мир. Я залез в полицейскую машину и включил сирену, потом задумался и выключил. Два раза заглядывал в рестораны и поедал чей-то заказ, оставляя деньги, которые больше мне не понадобятся.
Часовая стрелка дважды обошла на моих часах полный круг. В двенадцать десять я вернулся в подвал.
Мои свечи наполнили его специфическим запахом, к которому примешивалась вонь демона. Сам он висел в воздухе напротив стены, покинув пентаграмму. Его широко раскинутые руки выражали триумф.
Ужасная мысль поразила меня.
Почему это я поверил демону? Всё, что он говорил, могло оказаться ложью! И скорее всего, так оно и было! Я позволил себя надуть, приняв дар из рук дьявола! Я выпрямился, лихорадочно соображая… я уже принял дар, однако…
Демон повернул голову и ухмыльнулся ещё сильнее, увидев, что проведённые мелом линии исчезли. Он кивнул мне и сказал:
— Через миг вернусь.
И исчез.
Я ждал. Я придумал, как выпутаться, но…
Прямо из воздуха раздался весёлый бас:
— Я так и знал, что ты переместишь пентаграмму. Сделаешь её слишком маленькой для меня, ведь так? Ха-ха! Неужто ты не мог догадаться, что я в состоянии менять свои размеры?
В воздухе послышался какой-то шорох и возня.
— Я знаю, что она где-то здесь. Я её чувствую. Ага!
Он опять был передо мной, с раскинутыми руками и ногами, высотой чуть более полуметра и на расстоянии метра от земли. Его чёрная всепонимающая ухмылка исчезла, когда до него дошло, что пентаграммы там не оказалось. Потом он уменьшился вторично и теперь рост его составлял всего двадцать сантиметров. От удивления демон выпучил глаза и завопил тоненьким голоском:
— Где же эта проклятая пентаграмма?
Теперь он представлял из себя ярко-красного игрушечного солдатика высотой всего в пять сантиметров. Послышался комариный писк:
— Пентаграмма?..
Я победил! Завтра пойду в церковь. Если понадобится, пусть меня кто-нибудь отведёт с завязанными глазами.
Демон был уже крохотной красной звёздочкой.
Красной жужжащей мухой.
Исчез.
Странно, как быстро можно уверовать. Стоит только демону заявить, что ты обречён… Имел ли я право в действительности войти в церковь? Отчего-то я был уверен, что заслужил это право. Хотя и сам зашёл чересчур далеко, но всё же перехитрил демона.
Со временем он всё-таки посмотрит вниз и увидит пентаграмму. Часть её будет хорошо просматриваться. Но это ему не поможет. С вытянутыми к вершинам пентаграммы руками и ногами, он не сможет её стереть. Он на веки вечные пойман в ловушку, уменьшаясь в размерах до бесконечно малой величины, но обречённый никогда не достигнуть нуля, вечно пытаясь возникнуть внутри пентаграммы, которая будет слишком мала для этого. Я начертил её на его объёмистом животе.
Заноза
В моей комнате кто-то был.
Наверняка кто-нибудь из парней Синка. Вот глупец. Уходя, я выключил свет. Теперь же под дверью виднелась светлая жёлтая полоска.
Он прошёл внутрь не через дверь — все положенные мной ниточки были на месте. Оставалась пожарная лестница а окном спальни.
Я вытащил пистолет, сделал шаг назад, чтобы создать себе простор для манёвра. Затем — я так часто практиковался в этом, что, наверное, свёл с ума администрацию дома — ударом ноги распахнул дверь и одним выверенным броском ввалился в комнату.
Ему лучше было бы притаиться за дверью, или присесть на корточки позади стола, или, наконец спрятаться в стенном шкафу, прижавшись глазом к замочной скважине. Вместо этого он расположился прямо посреди комнаты, и к тому же совсем не в ту сторону смотрел. Он едва начал оборачиваться, как я уже засандалил в него четыре реактивные гиропули. Я даже заметил, как дёргалась его рубашка, когда её пронизывали пули. Одно отверстие образовалось чуть повыше сердца.
С ним было покончено.
Я даже не удосужился полюбоваться падением его тела, а короткими перебежками, низко пригнувшись, пересёк всю комнату и повалился на пол за диваном. Он мог быть не один. Здесь могли оказаться и другие. Если бы хоть кто-нибудь из них притаился за диваном, он бы тут же меня и прикончил, но там никого не было. Я быстро пробежал взглядом вдоль стены за собою, но там нигде нельзя было спрятаться. Тогда я замер в ожидании, тщательно прислушиваясь.
Где же остальные? Тот, кого я пристрелил, никак не мог заявиться в одиночку.
Я уже давно стоял поперёк горла Синку. Посылая своих головорезов в засаду на меня, он должен был объяснить им, на что они идут. Но тот, которого я пристрелил, не успел даже уразуметь, что он побывал в деле.
— Почему вы сделали это?