Наконец, по прошествии вечности, ее интенсивность пошла на спад. Взрывы удалялись, стали все более редкими, наконец, прекратились. Крыша над их головой выдержала, они остались живы.
— За дело. — Голос May May звучал для них глухо: сказывались звуковые удары по барабанным перепонкам. — Если начнем копать сейчас, выберемся до темноты. А ночью нам предстоит дальняя дорога.
Партизаны взялись за лопаты, землю в корзинах оттаскивали в дальний угол блиндажа.
Работали все, сменяя друг друга, за исключением пленного и одного охранника. Воздух в подземелье стал спертым и жарким, когда им удалось-таки докопаться до поверхности. Они вылезли, глубоко дыша, наслаждаясь неописуемой сладостью вечернего воздуха.
Бруно огляделся и ахнул. Дождь перестал, туман практически рассеялся. Ни от поляны, ни от окружающих ее деревьев не осталось и следа. Насколько хватал глаз, во все стороны уходили кратеры. Где-то валялись щепки, где-то куски железа. Он наклонился и поднял блестящий стальной шарик. Один из множества.
— Противопехотные бомбы, — пояснил May May. — В каждой пара сотен таких шариков, а сбрасывают их тысячами. При попадании такой вот шарик разрывает человека надвое. Армия отрицала, что использовала их во Вьетнаме, отрицает, что использует их сейчас. Врали тогда, врут и теперь.
— May May, о нас говорят по радио! — крикнул Чоппер, прижимая к уху маленький транзисторный приемник. — О взрыве грузовика. У армии трое раненых, у нас — тридцать семь убитых.
— Выключи эту хреновину и давай сюда Белого. Я хочу перекинуться с ним парой слов.
Они стояли друг против друга, черный и белый, на лицах обоих читалась холодная ярость.
— Засними это, Бруно, — бросил May May. В камере зажужжало: механизм настраивался на сумерки. — Лейтенант Эдкинз собирается рассказать, что произошло в Элленвилле. Говори, лейтенант.
— Мне нечего сказать.
— Нечего? Маленький мальчик, который помогал разгружать грузовик, тебя узнал. Он прятался на чердаке того магазина, и никто не стал его там искать, потому что лестница валялась на полу. Он сказал, что в тот день, вернее, вторую половину дня, ты руководил теми людьми. Вот что он сказал.
— Он солгал!
— А зачем маленькому мальчику лгать? Он сказал, что большинство белых для него на одно лицо, но вот тебя он никогда не забудет.
Лейтенант презрительно отвернулся и промолчал. May May врезал ему в челюсть так сильно, что лейтенант повалился на землю. Лежал, по щеке текла кровь, и ругался.
— Видел, ты это видел, ты — с камерой, кто бы ты ни был. Он ударил пленного, раненого пленного. Видишь, что это за человек? Я расскажу тебе, что произошло в Элленвилле. Девушка ехала в автомобиле, милая девушка, знакомая мне девушка, с которой мне однажды выпала честь потанцевать. Так ее убили. Возможно, это дело рук вот этой черной обезьяны!
— Ой, Белый, ну ты и трепло, — May May покачал головой. — Почему ты не сказал, что эта милая девушка была военной медсестрой и оказалась в автомобиле полковника, который прославился в этих краях не с самой лучшей стороны. И что в автомобиль попала минометная мина, а стреляли с другой стороны холма, и никто не знал, что едет полковник в компании с девушкой. Услышали об этом только по радио. И как вышло, что ты ничего не рассказал о другой милой девушке, черной девушке, которая, на свою беду, зашла в магазин на следующий день, когда солдаты подъехавшего патруля застрелили хозяина магазина, а потом принялись за девушку. Сначала изнасиловали, а потом тоже убили. Давай, расскажи об этом прессе.
— Ты лжец! — выплюнул офицер.
— Я? Я лишь повторяю слова маленького мальчика. Он сказал, что ты сшиб старика с ног, а уж потом его пристрелили. Он также сказал, что ты не седлал черную девушку вместе с остальными, но с удовольствием наблюдал за процессом. И он сказал, что убил ее именно ты, сунул ствол пистолета в рот и мозги полетели через затылок.
May May медленно, очень медленно наклонился к офицеру. Теперь уже он не говорил, а выплевывал слова:
— А теперь ты умрешь той же смертью, белый ублюдок, что и она.
Это было отвратительно, Бруно чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, но он заснял все. Офицер пытался сопротивляться, несмотря на раненую руку, но его пригвоздили к земле и принесли фонарь, который бил ему в лицо, когда винтовка May May застыла в дюйме от его лица.
— Хочешь сказать последнее слово, Белый? Попросить Господа упокоить твою душу?
— Не марай имя Господа своими толстыми, грязными губами, — прокричал офицер, вырываясь из держащих его рук. — Ты — черный иудо-коммунистический ниггер, пришедший с Севера, чтобы мутить воду… ты свое получишь, вы все свое получите. Или умрете, или отправитесь в Африку к остальным обезьянам…
Ствол ткнулся в рот офицеру, мушка вышибла передние зубы. May May кивнул.
— Теперь я услышал все, что хотел услышать. Нет у меня желания убивать невиновных.
И хотя Бруно закрыл глаза, когда прогремел выстрел, камера продолжала работать.
— Это… это ужасно, — он отвернулся, желчь выплеснулась в рот.
— На войне все ужасно, — ответил May May. — Пора идти, а не то нас поймают.
И сделал пару шагов, а потом вновь повернулся к итальянскому репортеру.
— Послушай, ты думаешь, мне это нравится? Теперь, может, и да, но не с самого начала. Война всех превращает в зверей, и скоро невиновных не остается ни на одной из сторон. Но ты должен помнить, что это мятеж, а люди не поднимают мятежа и не идут на смерть, не имея на то веской причины. А у нас эти веские причины копились две сотни лет. Так чего нам не сражаться, чего не убивать, если наше дело правое? Белые делают это постоянно. Помнишь Вьетнам? Белые думали, что они правы, сжигая напалмом школы и больницы. Белые учили нас, как это делается. Поэтому, сталкиваясь с такой дрянью, он пнул распростертое на земле тело, — мы знаем, как поступить. С такими можно говорить только языком оружия.
Бруно даже лишился дара речи. Несколько раз жадно схватил ртом воздух, прежде чем смог выдавить из себя:
— Вы хоть себя слышите? Знаете, что говорите? То же самое говорил Муссолини. Фашисты, когда захватывали власть в Италии. То же самое в вашей стране говорили берчисты, минитмены. Вы лишь повторяете их слова!
May May улыбнулся, но в улыбке этой веселье отсутствовало напрочь.
— Неужели? Полагаю, ты прав. Нам всегда твердили, что нам нужно учиться, чтобы стать другими, и, скорее всего, это тоже правда. Они нас научили. Мы все поняли. Мы выучили свой урок.
Он отвернулся и повел отряд в темноту.
Жертвоприношение
В одно мгновение космический корабль «Юрий Гагарин» из тысячефутовой колонны сверкающего металла превратился в облако пламени и расширяющегося газа, иззубренных обломков и горящих факелов. Семьдесят три человека умерли в момент катастрофы, мгновенно и безболезненно. Причину взрыва так и не удалось установить, поскольку все свидетели погибли, а возможные вещественные доказательства разметало по Вселенной. Если бы нашелся сторонний наблюдатель, он бы увидел, как появилось и исчезло облако газа, оставив после себя куски перекрученного металла, обугленные тела, вскрывшиеся чемоданы, поломанные агрегаты, разлетающиеся в разные стороны. Каждый из предметов обрел в результате взрыва собственные скорость и ускорение. Некоторые фрагменты какое-то время летели параллельно, но потом, в силу индивидуальных особенностей, также начали расходиться, теряясь в межпланетном пространстве. Обломки побольше обрели спутников. Книга с радиокодами начала вращаться вокруг реактора корабля, удерживаемая законом притяжения. Труп помощника боцмана сжимал в оледеневших руках мягкие складки женского платья. Но солнечная радиация и абсолютная сухость космического пространства немилосердно обошлись с волокнами, превратив материю в пыль, которую унесло центробежными силами. Никто не мог выжить в такой катастрофе, но слепой случай может не только убить, но и спасти.
Три человека оказались в спасательной капсуле, единственная среди них женщина еще не пришла в себя после удара головой о переборку. Один мужчина пребывал в состоянии шока, его руки висели, как плети, а мысли ходили по кругу, словно поезд на игрушечной железной дороге. Второй распечатывал пластиковую бутылку водки.
— На всех американских кораблях есть коньяк, — говорил он, отдирая полоску пластика, потом сворачивая крышку. — Англичане комплектуют аптечки первой помощи виски. Молодцы, ничего не скажешь. Но меня угораздило летать на русском корабле. Посмотрим, чем они могут похвастаться… — он приложил бутылку ко рту, обеими руками нажал на нее.
— Тридцать тысяч фунтов наличными, — бубнил Дамиан Брейшоу. — Тридцать тысяч фунтов… Господи… они не могут возложить на меня ответственность за их пропажу, — он задел каблуком стенку спасательной капсулы и приподнялся на пару дюймов. Медленно вернулся на прежнее место. И хотя кожа его цветом напоминала мел, а шок превратил лицо в маску, видно было, что парень он симпатичный. Волосы носил длинные, но от прически не осталось и следа, так что пряди падали на лоб и глаза. Он поднял руку, чтобы отбросить их, но до волос рука не дошла.
— Хочешь выпить, приятель? — спросил второй мужчина, протягивая ему бутылку. — Я думаю, пара глотков тебе не повредит, так что не откладывай на завтра то, что можно выпить сегодня.
— Брейшоу… Дамиан Брейшоу, — представился он, беря бутылку. Закашлялся, глотнув крепкого напитка, и впервые после взрыва отвлекся от мыслей о потерянных деньгах, заметил темно-зеленую форму второго мужчины, золотые нашивки на плечах. — Вы — космонавт… офицер корабля.
— Совершенно верно. Зрение у тебя отличное. Я — второй лейтенант Коуэн. Зови меня Чак. А я тебя — Дамиан.
— Лейтенант Коуэн, можете вы сказать…
— Чак, и давай на «ты».
— …Можешь ты сказать, что произошло? Я в некотором замешательстве, он обвел взглядом спасательную капсулу, забранную сеткой лампу, ряд рычагов с непонятными русскими словами.