— Теперь почти в точку, — беззаботно заметил Митти.
— Огневое окаймление приближается, — доложил сержант.
— Живем лишь раз, — едва заметно улыбнувшись, ответил Митти. — Верно, сержант?
Он налил еще бренди и выпил одним глотком.
— Никогда не видел, чтобы бренди пили как вы, сэр, — сказал сержант. Прошу прощения, сэр.
Капитан Митти встал и взял на плечо свой тяжелый автомат "Уэбли-Викерс".
— Сорок километров сквозь ад, — заметил сержант.
Митти выпил последнюю рюмку бренди.
— А где сейчас не ад? — спросил он мягко.
Пушечный огонь усилился; доносился стук пулеметов, и где-то рядом грозно зазвучало покета-покета-покета огнеметов. Уолтер Митти подошел к двери блиндажа, напевая: "Рядом с тобой, белокурая…" Он обернулся и помахал сержанту рукой:
— Будь здоров!
… Что-то ударило по плечу.
— Я ищу тебя по всей гостинице, — сказала миссис Митти. — Почему ты спрятался в этом старом кресле? Ты подумал, как я тебя найду?
— Всё сходится, — неопределенно сказал Митти.
— Что? Ты купил это как-оно-называется — бисквиты для щенят? Что у тебя в коробке?
— Калоши.
— Почему ты не надел их в магазине?
— Задумался, — ответил Митти. — Ты можешь себе представить, что я иногда думаю?
Жена взглянула:
— Когда вернемся домой, смерю тебе температуру.
Они вышли через дверь-вертушку — дверь насмешливо скрипнула. До автостоянки было два квартала. У магазина на углу жена сказала:
— Я что-то забыла купить. Сейчас вернусь, подожди минутку.
Минутка тянулась и тянулась. Пошел дождь с мокрым снегом. Уолтер Митти зажег сигарету. Он стоял у стены магазина и курил… Потом он распрямился и свел пятки вместе.
… - Не надо повязки на глаза, — сказал он с презрением, сделал последнюю затяжку и щелчком отбросил окурок. Чуть заметная улыбка играла на его губах. Он стоял лицом к направленным на него ружьям, прямо, не шелохнувшись, вызывающе гордый и надменный, не сломленный и не разгаданный до самого конца.
Интервью с леммингом
Усталый ученый, пешком путешествующий по горам Северной Европы, тяжело бросил рюкзак и собирался сесть на камень.
— Поосторожней, приятель, — произнес голос.
— Простите, — пробормотал ученый, с интересом отмечая, что к нему обратился лемминг. — Должен признаться, — добавил ученый, садясь рядом, что меня несколько удивляет ваша способность разговаривать.
— Вы, люди, — сказал лемминг, — всегда поражаетесь, когда другие животные могут то же, что и вы. В то же время животные могут многое из того, что вам недоступно. Ведь даже для того, чтобы застрекотать, подобно последнему сверчку, вам нужны жилы быка или лошадиный волос.
— Да, мы животные несамостоятельные, — признал ученый.
— Вы удивительные животные, — сказал лемминг.
— Мы, в свою очередь, всегда считали вас весьма удивительными. Буквально таинственными.
— Ну уж если мы занялись определениями на букву "т", — резко заявил лемминг, — то позволь мне приложить несколько к твоему виду — тупые, тщеславные, трусливые…
— Вы находите наше поведение малопонятным?
— Воистину да. Вы убиваете, мучаете, морите голодом и унижаете себе подобных. Вы уничтожаете природу, губите животных, заливаете землю бетоном, вы…
— Эй, — прервал ученый, — так ты всю ночь можешь перечислять наши грехи и ошибки.
— Всю ночь и весь день до четырех часов, — поправил лемминг. — Всю свою жизнь я посвятил изучению высших животных и знаю почти все, что стоит знать о вас.
— Так, значит, ты изучаешь мой вид, — начал ученый.
— Я знаю, что вы глупые, гадкие, грубые, — сказал лемминг, — хитрые, хищные, хвастливые, коварные, кровожадные…
— Постой, отдохни, — перебил ученый. — Да будет тебе известно, что я долгие годы изучаю жизнь леммингов. И мне ясно все, кроме одного.
— Чего именно?
— Не могу понять, — признался ученый, — почему вы, лемминги, вдруг срываетесь с места и топитесь в море.
— Забавно, — сказал лемминг. — А мне как раз не ясно, почему вы, люди, этого не делаете.
А дома лучше!
Если вас вдруг потянуло в чужие страны, и вы не хотите, чтобы страсть к путешествиям погасла в вас насовсем ещё до всяких путешествий, не заглядывайте, ради Бога, в книжицу под названием "Карманный переводчик — Франция. Издательство Коллинз". Меня угораздило купить её в Лондоне. Книжку написали, чтобы научить англичан изъясняться по-французски в поезде, в гостинице, в недоумении, в разлуке и где хотите. Думаю, что приобретение это столь же похвально — я бы, увы, добавил, сколь и печально — и для американцев. Мне подобные помощники в поездках уже встречались, но ни один не навёл такого беспросветного, безнадёжного и безысходного уныния, как "ваш друг Коллинз".
Здесь на каждой странице вы найдёте список английских выражений, расставленных одно под другим лесенкой, словно стих. А рядышком скачет по ступенькам французский перевод. Откроем первую страницу: "Порт прибытия". Начало, вроде, вполне сдержанное: "Носильщик, здесь мой багаж!" — "Porteur, voici mes bagages!" Но с этой минуты несчастья посыплются на вашу голову дождём и градом и будут длиться до самого конца, где разверзнется ад. Фраз, относящихся ко всяким горестям, в книжке в три раза больше, чем повествующих о приятных обстоятельствах. Вообще-то, мой жизненный опыт показал, что такая пропорция вполне справедлива, но избави меня Бог от терний, воспетых в сумрачной поэме Коллинза. Я опущу здесь французский перевод, хотя бы потому, что у людей, попавших в такие неудобные и нелепые обстоятельства, все иностранные языки мгновенно улетучиваются из головы, и они начинают взывать на родном английском. Выражения, как я упомянул, расположены в книжечке одно под другим, но здесь я поставлю их рядом (если хотите, можете переставить как вам угодно).
Настоящие беды начинаются с канцоны, озаглавленной: "Таможня". Здесь вам предстоит выучить: "Я не могу открыть чемодан" "Я потерял ключ" "Пожалуйста, помогите мне закрыть чемодан" "Я не знал, что за это нужно платить" "У меня нет таких денег" "Я не могу найти носильщика" "Вы не видели носильщика с номером 153?"
Последний вопрос кажется мне литературным шедевром, потому что скупыми средствами в нём зримо изображён турист, затерявшийся среди горы сумок и дюжины таможенников и ищущий отчаявшимся взором того единственного из, по меньшей мере, ста пятидесяти трёх носильщиков. Мы чувствуем, что носильщика с номером 153 ему не найти, и этот мотив печали кладёт последний трагический штрих.
Наш турист, потеряв ключи и не найдя носильщика (но сопровождаемый, я полагаю, своей женой), садится, наконец, в поезд до Парижа, и приходит время идти в вагон-ресторан, хотя от воспоминания, во что таможенники превратили его чемодан, вскрывая без ключа, он должен был потерять всякий аппетит. Теперь до меня доносится ворчливый голос его супруги. "Кто-то занял моё место" "Простите, сэр, но это место — моё!" "Я не могу найти билет" "Я оставила билет в купе" "Я схожу за ним" "Я забыла перчатки (кошелёк) в вагоне-ресторане". Здесь звучит горькая нота обречённости, так знакомая всем путешествующим за рубежом.
Потом следует глава: "Спальный вагон", начинающаяся не предвещающим ничего хорошего вопросом: "Что случилось?" и заканчивающаяся мольбой: "Можно мне открыть окно?" "Откройте, пожалуйста, это окно!" Мы понимаем, что никто, конечно, не сумеет открыть окна и турист со своей супругой задохнутся. В таком состоянии они прибывают в Париж, и сцена на запруженном перроне написана с восхитительной экономией средств: "Я что-то забыл(а) в поезде" "Свёрток, пальто" "Палку, плащ" "Зонтик, фотоаппарат" "Манто, чемодан". Растеряхи в полной растерянности.
Теперь приходит очередь энергичной интерлюдии о путешествии в самолёте, и это одно из моих любимейших мест в сей быстролётной и грустной драме: "Пожалуйста, забронируйте мне место в самолёте, который вылетает завтра утром". "Будет ли в самолете какая-то еда?" "Прилетим ли мы вовремя?" "Воздушная яма" "Эта болтанка когда-нибудь кончится?" "Меня тошнит". "У вас есть бумажные мешки?" "Шум просто ужасный" "У вас есть вата?" "Когда же приземление?" Прочитав столь выразительный пассаж, я немедленно отказался от самолёта и облегчил себе жизнь, направившись в Париж через Ла-Манш.
Теперь мы открываем главу "Гостиница", где всё идёт от плохого к хуже некуда: "Разве вы не получили моего письма?" "Я отправил его вам три недели назад" "Я просил номер на нижнем этаже" "Если вы не сможете предложить мне ничего лучшего, я поищу другую гостиницу" "Горничная никогда не приходит на звонок" "Я совершенно не мог заснуть из-за шума" "Я получил телеграмму. Я должен срочно выехать". Начинается паника, которую не успокаивает даже появление горничной: "Вы — горничная?" "Здесь нет полотенца" "Простыни сырые" "В номере не прибрано" "Я здесь видел(а) мышь" "Вы должны поставить мышеловку". (Я уверен, что мои отважные читатели, всё еще не отказавшиеся от поездки во Францию, просто сгорают от любопытства узнать, как же всё-таки будет по-французски "мышеловка"? Не стану вас томить: это "souriciХre" — но всё же лучше захватите её с собой). Теперь адские колокола слышны громче: "Эти туфли не мои" "Лампочка перегорела" "Радиатор слишком горячий" "В номере холодно" "Здесь сквозняк" "Вы принесли грязное бельё. Замените!" "Мне это не нравится" "Это несъедобно. Унесите назад!".
Вижу, как жена туриста рассерженно шагает (без туфель) прочь от гостиницы и, вполне резонно, книжица следует за ней, сперва к "Гидам и переводчикам": "Вы задаёте слишком много вопросов" "Я вам больше ничего не дам" "Я вызову полицию" "Он может уладить дело".
Она поднимает глаза на "Вывески": "Вход" "Вход бесплатный" (вдруг бальзам на душу, но не очень-то обольщайтесь!) "По траве не ходить" "Купаться воспрещается" "Кататься на велосипеде запрещено" "Остерегайтесь карманных воров" "Остерегайтесь шулеров" "Осторожно, злая собака!" "Сторож", "Швейцар" "Закрыто" "Закрыто от