— Ну что стоишь как пень? — снова заревел Юхо. — Делай что-нибудь. Или у тебя и мозги перестали соображать?
— Не твое дело, — ответил ему Леппялехти. — Иди и позвони, если тебе говорят.
Он ответил это совсем спокойно, но что-то, наверно, было неладно в его голосе, потому что Юхо вдруг внимательней взглянул в его сторону, потом соскочил с камня, подбежал к нему и уставился на него, как дурак, хлопая глазами. Он подошел так близко, что Леппялехти увидел его лицо во всех подробностях. Он тоже, как и Леппялехти, успел обрасти щетиной за эти пять суток. И веснушки гуще осыпали за эти дни его загорелое румяное лицо. Они расползлись не только по щекам, но покрыли также переносицу и лоб, и только по верхней части лба, около его рыжих волос, шла узкая белая полоса кожи, еще не тронутая ни солнцем, ни ветром, хотя кепка у него была все время сбита на затылок.
Юхо внимательно осмотрел Леппялехти с головы до ног и, наверно, понял что-нибудь, потому что больше он ничего не сказал, а повернулся и пошел к реке.
Сделав несколько шагов, он приостановился и оглянулся на будку, как бы обдумывая что-то, но потом еще решительнее зашагал к реке.
— Позвонить надо, — неуверенно сказал ему вслед Леппялехти, но Юхо больше не слушал его и продолжал продвигаться к реке, прыгая с багром в руках, с камня на камень.
Все бы это ничего. Пускай бы он уходил прочь, подальше. Но куда он пошел? Зачем он пошел к реке? Что ему там надо?
— Юхо! — крикнул Леппялехти, и несколько капель пота, сорвавшись с его напряженно сморщенного лба, пронеслись перед его глазами и упали на землю. Он провел рукой по своему широкому щетинистому лицу, и вся ладонь сразу стала мокрой, как будто он окунул ее в теплую воду. Немудрено, что Юхо заметил в нем что-то неладное.
— Юхо! — еще раз беспокойно крикнул Леппялехти и снова неудачно попробовал тронуться с места. А в это время Юхо оглянулся и, кажется, заметил, дьявол, что Леппялехти не может ступить на правую ногу.
— А? — крикнул он, оглядываясь.
— Ты что? — с угрозой в голосе спросил его Леппялехти.
— Ничего, — ответил Юхо. — Я сейчас... — И он опять запрыгал по камням в сторону залома.
— Юхо! — снова крикнул ему вслед Леппялехти. — Ты что задумал? Не смей один! Слышишь? Тебя никто не просит, сволочь. Ты опять начинаешь... Юхо!
Но Юхо уже больше не оглядывался, и Леппялехти увидел, как он прыгнул с берега прямо на бревна, запрудившие реку.
— Юхо! Не смей! — заревел Леппялехти. — Назад сейчас же! Слышишь, гадина, убью!
Он схватил с земли увесистый камень и швырнул его вслед Юхо. Но камень ударился об один из береговых камней и разлетелся на осколки, не догнав Юхо.
Леппялехти с яростью оглянулся по сторонам, но кругом попрежнему никого не было видно. Даже мастер, как назло, не являлся, хотя всегда точно выподнял свое обещание. Все как будто заранее сговорились против Леппялехти.
И вдобавок Леппялехти понимал, что Юхо поступал правильно, и это еще больше злило его.
Ведь и дурак поймет, что нельзя было сейчас отрывать людей от остальных участков, чтобы и там не получилось то же самое. Эта паршивая речушка Кивийоки требовала глаз и глаз.
А залом надо было разбить как можно скорее. Если его оставить нетронутым и, сложа руки, ждать помощи из поселка или от запани, то он успеет разрастись до таких размеров, что его не разворотить потом в несколько дней. А тем временем вода совсем спадет, и лес останется зимовать на реке, как три года назад.
Юхо правильно сообразил, что надо делать, чорт паршивый. Не такой уж он был дурак. Он всегда, точно назло Леппялехти, действовал быстро и правильно в нужную минуту.
Но кто его на этот раз просил так действовать? Вот в чем дело. Никто его не звал и не просил, дурака такого. Он делал это опять назло Леппялехти, сволочь, и никак не иначе. Его мало было убить за это. Его следовало чем-нибудь не спеша распилить на части, растащить на мелкие куски, чтобы он взвыл от боли и запросил пощады. Или положить его под камень и по очереди передавить ему руки и ноги, чтобы он не совался больше в дела Леппялехти. Или придумать что-нибудь еще похлеще, так, чтобы трещали кости и брызгала кровь.
Но, может быть, его сейчас бревном притиснет, на счастье Леппялехти. Ведь это не шутка — сунуться одному в самую гущу залома, в то время как над тобой нависли скрипящие и стонущие бревна, готовые в любую минуту обрушиться на твою башку.
Только такой идиот, как Юхо Ахо, мог решиться сунуться туда, куда мастер вообще бы не допустил никого сунуться в одиночку. Артелью надо браться за такое дело, а не в одиночку, и то с краю, от берега, а не от середины.
Леппялехти, морщась и шипя от боли, сделал два-три шага в сторону реки, доковылял до ближайшего камня и, упершись в него руками, еще раз тоскливо оглянулся назад на будку и на багор, прислоненный к сосне, а потом снова повернулся к Юхо.
Что ему оставалось делать? Стой и смотри, как за тебя распинается другой, чорт его принес опять не во-время на голову Леппялехти.
Леппялехти смотрел и видел, как Юхо осторожно пробирался по камням и бревнам вдоль передней части залома, шагая через мелкие струи воды, сочившиеся сквозь бревна, видел, как он достиг середины реки и остановился там возле кривого камня, покрытого зеленой слизью. Потом он присел там на корточки и долго вглядывался вниз, в подножье залома, в то время как нависшая над ним огромная вздрагивающая гора скрипучих бревен заслонила от него солнце и грозила обрушиться и прихлопнуть его, как лягушку.
Но он знал, оказывается, куда надо было смотреть и откуда начинать. У него тоже был, как видно, довольно наметанный глаз во всем, что касалось леса и сплава. И Егоров недаром нянчился с ним. Кому, как не Егорову, знать, что можно вылепить из этого дурака.
Но какого чорта он там так долго стоит, уткнувшись носом в самое пекло? Не видит он разве, что у него висит над головой? Или уж делал бы то, что задумал, или полз бы скорее назад, пока цел.
Но вот Юхо выпрямился и начал щупать багром под водой между кривым и пузатым камнем, изрыгающим белую пену. Вот он, кажется, нащупал то, что предполагал там найти, и оглянулся, словно намечая себе дорогу для отступления. Потом снова решительно повернулся к подножью головной части залома и нажал на багор всем телом.
Леппялехти вытянул шею и впился руками в камень так, что побелели пальцы.
Он видел, как Юхо нажал на багор раз и два и потом рванул его к себе. И после этого что-то гулко ухнуло и затрещало в самом сердце залома, который неуклюже шевельнулся, словно огромный тяжелый зверь, сердито топорщась во все стороны ободранными, намокшими бревнами разной длины и толщины.
Но Юхо даже не обратил на это внимания. Он даже не поднял головы, словно знал вперед, что еще не время двинуться залому.
Он еще раз ткнул во что-то багор, расплескивая воду, еще раз надавил на него всей тяжестью своего тела и снова рванул к себе.
И только после этого он, уже никуда не глядя, повернулся на месте и бросился к берегу.
Он сильно оттолкнулся ногами от кривого камня, намереваясь перескочить через полосу воды на соседний маленький камешек, а потом и дальше, но поскользнулся на зеленой слизи, облипавшей кривой камень, на котором он стоял, и, вместо того чтобы коснуться маленького камня обеими ногами, он шлепнулся на него грудью, окунувшись в воду почти до поясницы и чуть не выпустив при этом из рук багор.
А пока он выбирался из воды на этот маленький камешек, вся древесная громада оглушительно крякнула, осела и устремилась вниз по течению за его спиной.
Пропсы, балансы, шпальник и дрова, как самые легкие из всей древесины, еще в самом начале залома вылезли наверх и теперь заплясали и запрыгали, как поросята, поддаваемые снизу пришедшими в движение более тяжелыми бревнами, а потом все разом посыпались в воду.
Какая-то огромная кокора встала было торчком около камня, уставив к небу свою корневую часть, но вдруг исчезла, срезанная пополам, точно саблей, клубком тяжелых бревен, пронесшихся над ней.
Юхо успел бы, конечно, благополучно доскакать до берега, если бы его не подвел кривой зеленый камень. В его длинных ногах, пожалуй, хватило бы для этого прыти. Но он задержался на несколько секунд, выбираясь из воды на маленький камень, и опоздал во-время проскочить перед ожившим заломом.
Когда он встал на ноги и пригнулся, готовясь броситься дальше, перед его носом, так же как и за его спиной, тоже хлынули вниз по течению вырвавшиеся на свободу бревна. Залом пришел в движение от берега. Сила его движения была такова, что даже самые огромные и толстые бревна гнулись и ломались, издавая гулкий треск, подхватываемый эхо.
Одно бревно, выдавленное невидимой страшной силой, взлетело на воздух и пронеслось над головой Юхо. Он пригнулся, защищаясь багром, и снова рванулся вперед, прыгнув на этот раз прямо на бревна, проносившиеся мимо.
— Юхо, — сказал шопотом Леппялехти и, цепляясь руками за камни, продвинулся еще на два шага ближе к берегу. Он видел, как над головой Юхо пролетело бревно, и видел, как другое бревно, скатившись вниз из общей ожившей кучи, наткнулось одним концом на камень и секунды две стояло вертикально, а потом стало падать прямо на голову Юхо.
— Юхо, — еще раз, уже немного громче, сказал Леппялехти и снова проковылял вперед между камнями, крепко сжимая челюсти от боли и не спуская глаз с падающего бревна. Но в это время Юхо уже прыгнул в проносившуюся перед ним кашу из бревен и избежал удара.
А бревно так и не успело упасть. Новая груда бревен, устремившись вперед, подхватила его и понесла почти в вертикальном положении как раз через то место, где только что стоял Юхо.
А Юхо уже плясал и подпрыгивал на одуревших бревнах, прилагая все силы к тому, чтобы не провалиться между ними. Он изо всей силы стремился к берегу, а бревна уносили его вниз по течению, грозя сбросить и раздавить насмерть.
Одно из них, высунувшись внезапно из воды, так хватило его по руке, что он выпустил багор и закачался, взмахивая руками.