Олег достал сигарету и закурил. Потом педантично затушил окурок и загнал его в щель между половицами.
— Что ж, последнее желание исполнено. Зрители могут занимать места в партере и бельэтаже, — заявил он.
— Откуда столько пессимизма, Пионер?
— Вы перепутали текст, милейший. В нашей драме нет ни пионеров, ни октябрят — только палач и жертва. И поверженное Человечество в качестве массовки. Ладно, кончай балаган. Так залезать или разуться?
— Да ты же все забыл! — удивился Валера.
Не зная, как на это реагировать, Карпов стоял в полной растерянности и теребил ключ от комнаты. В сумрачной глубине зала открылась дверь запасного выхода, и в ярко-желтом квадрате появилась до боли знакомая фигура.
— Папа?! — воскликнул Олег.
Он боялся обознаться. Он понимал, что это невозможно, ведь отец болен и вряд ли смог бы приехать в Оконечинск самостоятельно.
— От эмоций нужно избавляться, Пионер, — доброжелательно сказал батя.
— Почему ты меня называ…
— Подготовка завершена, — деловито сообщил тот, кого раньше звали Валерой. — Транспорт готов.
Вслед за названием из омута памяти всплыло и назначение устройства, которое он принял за чугунную плиту, а через секунду и странное обращение «Пионер» из пустого звука превратилось в имя собственное. Его Собственное Имя.
Внезапное просветление быстро улетучивалось, оставляя Карпова в мрачной и тяжелой, как каменная глыба, действительности.
Валера с отцом стояли у сцены, тревожно переглядываясь.
— Просыпайся, Пионер, просыпайся. Время Рапорта!
Как он устал от этого кошмара! Понятно, что все вокруг спятили, но почему так быстро и так синхронно?
Олег презрительно сплюнул на черную платформу. Транспорт? Обыкновенный кусок железа. Что он здесь делает? Ах, да, это его эшафот. Можно начинать…
— Пионер, ты всех задерживаешь.
«Батя. Как он сюда попал? Почему так рано включили транспорт?»
В какой-то момент Олегу показалось, что наваждение отступает, и он попытался взять себя в руки.
— Координатор, нельзя ли на этот раз без меня? Формулу Рапорта я знаю наизусть, — сказал Карпов.
— Ты обязан присутствовать.
Олег нехотя вышел из зала. У дома культуры собрался весь Оконечинск. Люди были напряжены и сосредоточены — они жили. Отец забрался на постамент. Его голос донесется до каждого, где бы тот ни находился, но, похоже, Координатор не смог подавить местные поведенческие стереотипы.
Толпа зашевелилась, но не издала ни звука. Земные традиции отмирали — на смену им приходили другие, более привычные. Да и люди, взявшиеся за руки в сладостном ожидании, были не те. Уже не аборигены, но еще не граждане Системы, люди-заготовки, люди-полуфабрикаты, которых ждет долгая дорога познания.
— Я, Координатор, объявляю о том, что стадия подготовки завершена, — произнес отец. — Я, Координатор, объявляю о том, что ареал с самоназванием «Земля» отныне принадлежит вам. Желаю всем стремления к Совершенству.
Рапорт был стандартным, но, как всегда, слегка адаптированным к местным условиям. Его текст Карпову был знаком так же хорошо, как колыбельная из детства. Вот только чье это было детство?..
Олег из последних сил пробился сквозь волю посторонней личности, овладевшей его телом. Выкарабкался из бездонного колодца небытия, куда его равнодушно, мимоходом сбросили, и осмотрелся. Дом культуры со всех сторон был окружен неподвижными телами. На грузовиках их, что ли, сюда свозят?
Кто-то схватил Олега и потянул вниз, в глубину, и он, понимая, что больше не вернется, мертвой хваткой вцепился в ускользающую реальность.
Папа стоял рядом со скульптурой и, чтобы не свалиться, держался за металлическую лопату, словно собирался ее отнять. Каменный работяга с плоским лицом был на две головы выше отца, однако раствор, из которого его изваяли, давно потрескался, и теперь гиганта мог обидеть любой.
Батя кивком приказал вернуться в зал, и Олег подчинился.
— Давай, — сказал Валера. — Я передал, что ты готов.
— Наверное, это почетно — быть последним, — задумчиво проговорил Карпов.
— Это опять ты? А где Пионер?
Карпов попытался что-нибудь съязвить, но чувство юмора осталось висеть в колодце.
Вот, пожалуй, и все. Он вспомнил, как это начиналось, как игрушечно, неопасно выглядели его первые догадки, и ему вдруг стало смертельно обидно за то, что он так ничего и не сделал. Ведь это он первым почуял неладное и забил тревогу. Впрочем, не стоит себя обманывать. Его окопы так и остались невырытыми, а блиндажи — непостроенными. Чему он посвятил эти два года? Лишь тому, чтобы уцелеть.
Да, Карпов уцелел. И теперь жалел об этом. А может — перехватило дыхание, — он и был одним из тех, кто нес в себе инфекцию?
Карпов попробовал плиту ногой. Твердая.
Через мгновение транспорт перенесет Пионера в новый, неосвоенный мир. А когда очередная цивилизация будет приобщена к Системе, он снова отправится в путь. Пионера не интересуют ни средства, ни сама цель. Процесс — вот его призвание. Он будет исследовать бесконечность до тех пор, пока не доберется до самого конца. Конца Света.
Олегу захотелось обняться — все равно с кем, лишь бы услышать простое «до свидания». Но на всей Земле даже и на такую малость уже никто не был способен.
И тогда он сказал самому себе:
— Прощай.
Это я
— Это я.
— Ты?..
— Глупый вопрос.
— Да… наверно. — Человек в голубой майке провел пяткой по полу, словно убеждаясь в его существовании, и выпрямился на табурете. Глаза он не закрыл, это ему не требовалось. — Значит, опять ты…
— Я мешаю? — Голос не обиделся, только спросил. Он либо требовал ответов, либо отвечал сам, но своего отношения при этом не выказывал.
— Иногда, — признался человек. — Иногда ты мне не просто мешаешь, а… э-э… как бы…
— Трудно выразить мысль? Я заметил, это с тобой не впервые.
— М-м-м… — Человек в майке не хотел спорить. Он снова шаркнул по полу, бегло ощупывая пальцами теплый линолеум. — Ты мне жизнь сломал, — сказал он неожиданно для себя и, как он надеялся, для голоса.
— Серьезно?!
— Странные поступки… Выставил меня на посмешище. Ты всегда заставлял меня совершать странные поступки. Люди этого боятся.
— Тебя давно уже никто не боится.
— Ну да. Тоже твоими стараниями…
— Я говорю только правду, — заметил голос невпопад, но человек его понял.
— Почему это?
— А зачем мне врать? — Голос как будто пожал плечами, хотя на это он, конечно, был не способен.
— А зачем люди врут? Ведь тот клад во дворе…
— Выкопали на прошлой неделе. Надо было проявить настойчивость. Еще бы десять сантиметров, и…
— И меня прямо там закололи бы! — Человек не часто осмеливался перебивать голос, но сейчас не сдержался. — Их было двое… Что я мог сделать? Закололи бы на месте!
— А так не закололи. И клад достался другому.
— Кому?
— Менее достойному.
Человеку было любопытно, но он знал: если голос не говорит сразу, упрашивать его бесполезно.
— Это ведь не единственный случай, ты меня и после подводил!
— Ну, давай, давай, — откликнулся голос. — Вали в кучу, сразу со всем разберемся. Еще претензии имеются?
— О-о! Претензий у меня к тебе хоть отбавляй. Жизнь поломал, говорю же. Летать…
— А, ясно. Сам виноват. Тебе оставалось сделать последний шаг.
— С крыши…
— Ты испугался. Не поверил.
— Мне опять не дали.
— Опять двое?
— Больше. Двое были внизу, у машины, а кроме них еще четверо. Спасатели. Собирались меня от чего-то спасать…
— Только один шаг! Они не смогли бы тебя остановить.
— А я… я правда полетел бы?
— Вот, ты и сейчас не веришь.
— Я же мог разбиться…
— Любой мог бы. Но не ты. Не в тот раз. Тогда был особый день, специальный день для полетов. Ты не воспользовался. А упрекаешь почему-то меня.
— Но это так трудно! Сразу взять и… и что-то такое…
— Опять не находишь нужных слов? Надо развиваться.
— Да уж! Советы твои… Хватит! Вон куда меня загнали.
— Тебе вредит нерешительность. Ты не умеешь доводить дело до конца. А это очень важно. Вспомни хотя бы…
— Помню, помню! — Человек поерзал на табурете, точно собирался сдвинуть его в сторону. На самом деле не собирался. Табурет был привинчен к полу. — Помню, — сказал он мстительно. — Раздеться на улице…
— Да. А что такого?
— Это же неприлично.
— Брось!
— На меня так смотрели…
— Не все ли равно, как на тебя смотрели?
— Я не успел.
— Тебе оставалось снять только майку. Это заняло бы одну секунду.
— Я не видел смысла…
— Зачем тебе смысл? Это просто игра.
— Игра во что?
— В свободу.
— В свободу?! — воскликнул человек. — Издеваешься, да?.. Вот она, моя свобода. На всю жизнь!
— Ты сам все испортил. Как с кладом, как с полетом. В каждом деле необходима точка. Если точки нет, ничего не получается.
— И уже никогда не получится.
— У тебя есть еще один шанс.
— Последний?..
— Других и не бывает. Любой шанс — последний.
— Доиграть в свободу?..
— Доиграть до конца. И в конце получить.
— Свободу? — повторил человек.
— Игра делает тебя свободным. Не надо только останавливаться.
— Ну?.. Я слушаю.
— Через десять минут тебя выпустят.
— На помывку?
— Тебя выпустят совсем.
— Что-то я…
— Сомневаешься?
— Нет… Нет, я не сомневаюсь, — твердо сказал он.
— Хорошо. Тебя встретит человек в сером пиджаке. Он отвезет тебя к детской площадке и отдаст сверток.
— К площадке, где был клад?
— К той самой.
— А сверток большой?
— Два килограмма. У площадки ты увидишь черный «Сааб». Ты подойдешь к левому переднему колесу, нагнешься и приложишь сверток под днище.
— Приложу?.. Как это?
— Не твоя забота. Он приклеится сам. После этого медленно уходи.
— Куда?
— Не важно. Просто уходи. Бежать нельзя. Разговаривать ни с кем нельзя. Оглядываться нельзя.