«Плохо дело, — подумал он. — Зачем впустил, дурень?»
— Ждешь объяснений, — констатировал седой.
— Жду, когда вы уберетесь.
Происходящее тяготило Антона настолько, что он был бы рад и наихудшему исходу, лишь бы все закончилось побыстрее.
— Понимаешь, Тони… — Мужчина сделал паузу, проверяя его реакцию. — Для начала мне нужно добиться, чтоб ты мне поверил.
— Кто вы такой?
— Гм… Это и есть то самое, во что ты не поверишь. Но тебе придется. — Незнакомец ухмыльнулся и полез во внутренний карман.
Седой достал руку раньше, чем Антон успел испугаться. В руке был не нож и не пистолет. Паспорт.
— Открой и посмотри.
Антон механически взял документы — паспорт как паспорт, ничего особенного. Потрепанный. На третьей странице стояло: «Соболев Антон Алексеевич».
— Так мы с вами тезки, — сказал он. — Очень приятно. Ну и что дальше?
— Полные тезки, — уточнил субъект. — И еще однофамильцы.
— Из этого следует, что вы будете у меня жить, — предположил Антон, садясь напротив и двигая к себе чашку.
— «Липтон»?.. — спросил тезка и однофамилец, рассмотрев бирку на пакетике. — Помню, был такой. Помойка, а не чай. Нет, жить я у тебя не собираюсь, — добавил он, подумав. — Ты читай внимательно.
Даты рождения тоже совпадали. День, месяц и год.
Его — и мужика в плаще, которому, как ни крути, меньше полтинника не дашь.
Рядом была наклеена цветная фотография гостя. Над ней — подпись. Его, Антона, мелкая закорючка.
Антон перечитал: «Соболев Антон Алексеевич». На первой странице было написано следующее: «Паспорт гражданина Славянского Союза».
— Меняли их, паспорта, — сказал тезка. — Когда мы с хохлами объединились.
— А белорусы что же? — невпопад спросил Антон.
— Белорусы? Так с ними уж давно!.. Это Украина до шестнадцатого артачилась. До две тысячи шестнадцатого, — пояснил он. — На днях десятилетие отмечали.
— Ага…
Антон посмотрел ему в глаза и швырнул паспорт на стол.
— Ищи дурака в зеркале, понял?!
— Не надо, Тони. Так в тюрьме говорят, — погрозил пальцем седой. И ни капли не смутился.
— Значит, ровесники, — кивнул Антон. — Для тридцати лет выглядишь ты неважно.
— Мне не тридцать, — возразил он.
— Так мы же оба родились в семьдесят шестом! — воскликнул Антон весело и нервно. — У тебя же написано!
— Да. Но я на двадцать лет старше. Мне сейчас пятьдесят. В смысле — тебе. Мы с тобой — одно и то же, только из разных времен.
Антон расхохотался.
— Небось Вовчик!.. Розыгрыш затеяли? Молодцы… Или Сашок? Кто? Слушай, мне даже жалко, что я вас так быстро… Это действительно могло быть забавным.
— Я и не надеялся, что ты поверишь сразу. Да… Александр ни при чем, мы с ним давно не общаемся. А Вовка… так он умер. Четыре года назад.
Антон по-инерции все еще досмеивался, но в груди вдруг что-то сжалось.
— Вовка?!
— В две тысячи двадцать втором. Рак… Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Седой снял плащ и небрежно бросил его на стол. Антон, раскрыв рот, следил за тем, как гость расстегивает пуговицы на рубашке.
— Эй, эй! Вы ничего не перепутали? — опомнился он. — Вовчик что, совсем свихнулся? Кого он ко мне прислал?
— Ужасно пошло, но ничего другого не остается. Телесный осмотр.
Тезка повернулся спиной и указал большим пальцем на левую лопатку. Под ней находилось крупное родимое пятно. Точь-в-точь, как у Антона.
— И это… — он согнул правую руку и продемонстрировал светлый крестообразный шрам.
Антон машинально пощупал свой локоть. У него после перелома остался такой же. И щупать нечего — прямо на локте, белым крестом.
— Еще есть на ноге, — сказал седой. — В детстве мы любили на стройку заходить. Прыгнул неудачно, пяткой на арматуру. Я разуваться не буду, лень. Лучше расскажу что-нибудь. Например, как я… то есть ты… летом в деревне полез в баню…
Антон побледнел. Было с ним такое. По стройке погулять — святое дело. А в двенадцать лет хотел голых женщин увидеть и приставил к окну чурку для колки дров. История тогда вышла забавная, но знали о ней немногие.
— А хочешь про кошку? — резко спросил тезка. — Про ту кошку, во дворе. До сих пор забыть не могу…
— Прекрати! — Антон зажмурился и, медленно выдохнув, открыл глаза. Гость не исчез, он все так же сидел в углу, поигрывая биркой от чайного пакетика.
Антон взял сковороду и, отлепив от жирного дна «Экстра-М», переставил ее на плиту — теперь уж было не до яичницы. Газету он собирался бросить в мусорное ведро, но, вспомнив, что оно переполнено, положил обратно на стол. И тяжело вздохнул. Ему бы хотелось, чтобы всего этого не было, чтоб к нему никто не являлся, ничего не говорил, ничего не показывал. Хотелось промаяться до вечера у телевизора, выкурить полторы пачки и с больной головой лечь спать. И завтра — тоже. И послезавтра. А потом отпуск кончится, и он пойдет на работу. И все будет нормально, как должно быть. Без всяких там пришельцев.
Пришелец надел рубашку и начал застегивать пуговицы, затем взял плащ, но передумал.
— Да, лето в том году было убийственное… Нет. Нормально уже не будет.
— В каком «том»? — спросил Антон.
— В шестом. В две тысячи шестом. А, ну да… В этом году, в этом…
У соседей за стенкой надсадно ревел бачок. На стройке через дорогу гудел, передвигаясь, башенный кран. На столе стоял подернувшийся блестящей пленкой «Липтон». Антон Соболев, седой, статный, грустно смотрел на Антона Соболева — молодого, ошарашенного. С лестницы доносился исступленный лай дурной собаки. Все это казалось единым, монолитным, и Антон был уже не в силах разделить окружающий мир на правду и неправду.
Он повернулся к раковине и тлеющим концом сигареты поймал сорвавшуюся с крана каплю.
— Что ж… Будем считать, познакомились.
Соболев-старший не был похож ни на отца, ни на мать. Родители Антона часто спорили, в кого он пошел. Теперь он видел: в себя. В себя самого. Через двадцать лет его волосы приобретут стальной оттенок и чуть отступят назад, из-за этого лоб станет выше и благороднее. Нос укрупнится и покроется маленькими оспинками. Под глазами образуются аккуратные мешки, как раз такие, чтоб добавить взгляду мудрости.
— Откуда ты? — спросил Антон.
— Отсюда, из Москвы. Год две тысячи двадцать шестой. Мы говорим просто: двадцать шестой.
Антон покивал.
— Такое не каждому дается — возможность вернуться. Точнее, никому… У нас сейчас ночь, и я проспорил охранникам бутылку коньяка. Подсыпал снотворного. Когда проснутся — не знаю, но надо уже идти. Жаль, что большую часть времени мы потратили на ерунду, хотя этого можно было ожидать.
— Охранники?..
— Машину стерегут не хуже ядерных объектов.
— Машину?.. Времени?!
— Я там работаю, но это неважно. Ты все о мелочах…
Седой украдкой взглянул на часы, затем развернул плащ и вынул из него платок. Вместе с платком из плаща выпали ключи, пара каких-то пластиковых карточек и несколько монеток. Он собрал все это в горсть и торопливо запихнул обратно в карман.
— Фу-у-у… ну и духотища!
— Паспорт… — молвил Антон. — Можно я еще посмотрю?
Соболев двинул по столу кожаную обложку, и Антон вцепился в нее, словно это был билет в рай.
Да, все так. Все сходится. Дата и место рождения, подпись — все его. «Выдан районной управой «Бибирево-6» г. Москвы 12 августа 2016 года». Группа крови, отметки о воинской обязанности, какие-то штампики — почти на каждой странице. Ближе к концу, в графе «семейное положение», Антон наткнулся еще на один: «Зарегистрирован брак с гр. Скалозубцевой В.В.».
С Викторией Васильевной?! Антон глянул на год и поперхнулся. Две тысячи шестой.
— Женюсь? В этом году?
— Ну да. Вы разве еще не решили? Я, честно говоря, не помню, когда предложение сделал. Сколько лет-то уж прошло…
— Вика?.. Ты женат на Вике?
— А на ком же еще?
Антон судорожно перевернул страницу. «Дети: Юрий, 2007 г.».
— Н-да… А что еще у вас там хорошего есть? Как там у вас, а? Расскажи! — загорячился он.
— Что хорошего?.. Вроде нормально все. Китайцев понаехало, негров… Мы их, конечно, так не называем. Афрославяне. За «негра» в суд подать могут. Что еще? Живем… — пожал плечами Соболев. — Ладно, времени уже мало. Я, Антоша, не потрепаться пришел. У меня к тебе дело.
Антон утер пот и вновь попытался задернуть несуществующую занавеску. Солнце, совсем потеряв совесть, лезло на кухню, как к себе домой.
— Ты сегодня в Серебряный Бор поедешь, — сказал Соболев.
— Вроде не собирался.
— Значит, еще соберешься. Часа в три примерно. Так вот, ездить туда не надо.
— Ну?.. — произнес Антон.
— Все.
— И ты… ради этого?.. Постой, а всякие парадоксы? Про которые фильмы снимают. Ведь прошлое менять нельзя! Если я должен поехать на пляж…
— Ничего ты не должен. И парадоксов никаких нету. Там, понимаешь, история не совсем приятная сегодня случится. На пляже. Короче, с одним парнем подерешься.
— В тюрьму, что ли, попаду? — насторожился Антон.
— Почти. Парень этот… Валентин, скотина, Валентинович… Начальник он мой последние десять лет. Он меня… тебя в тот раз хорошо запомнил. То есть сегодня. И пока он мной командует, выше зава лабораторией я не поднимусь. Он прямо так и сказал. А у меня уж пенсия скоро.
— Можно поехать и не подраться.
— Нельзя. Он пьяный придет и к Вике приставать будет. Обещай, Тони. Ты не представляешь, как это для меня важно. Для тебя.
Антон вытряс из пачки последнюю сигарету и, сунув ее в рот, поискал спички. Он был разочарован. Он готовился услышать все, что угодно, — любой бред, вплоть до марсиан. Но забота о карьере… В кино герои преодолевали время с какими-то высокими целями — губили и спасали мир, вызволяли из плена красавиц… Это выглядело глуповато, но было хоть как-то оправдано.
Однако в фильмах действовали крутые спецагенты, роботы и прочие Шварценеггеры, а перед ним сидел он сам — живой. Антон