В эти-то преобразованные Афины и явился, потерпев неудачу в Спарте, милетянин Аристагор. Он предстал перед тридцатью тысячами народа в собрании и сказал то же, что говорил перед тридцатью старейшинами в Спарте: что грек греку брат, что персидская власть слаба и что богатств в Персии не счесть. «И оказалось, — говорит Геродот, — что легче провести многих, нежели одного, ибо в Спарте Аристагор не мог провести одного Клеомена, а здесь провел тридцать тысяч афинян». Народное собрание постановило: послать на помощь восставшим ионянам двадцать кораблей.
«Эти-то двадцать кораблей, — заключает Геродот, — и положили начало великим бедствиям как для эллинов, так и для варваров».
Какой приказ дал царь Дарий своему рабу
Предыдущая глава была очень длинная, зато эта будет очень короткая. Ибо мирная жизнь у людей разнообразна и затейлива, войны же у людей обычно все похожи друг на друга. Прав был царь Крез, сказавший когда-то: «В пору мира сыновья хоронят отцов, в пору войны отцы хоронят сыновей».
Аристагор привел в Милет двадцать пять кораблей: двадцать из Афин да пять из маленького городка Эретрии, жители которого были связаны с милетянами давним союзом. Получив это скудное подкрепление, ионяне так возликовали, что собрали войска и двинулись походом прямо на Сарды.
Персов в Сардах было мало, а изнеженные лидийцы воевать давно разучились. Греки взяли Сарды без сопротивления. Только в крепости на скале — на той самой скале, откуда когда-то спускался за скатившимся шлемом лидийский солдат, — засел теперь наместник Сард Артаферн с персидским отрядом. Взять крепость приступом греки не смогли. Они выжгли дотла весь город под скалой — дома в Сардах были крыты тростником и горели, как хворост, — и отступили восвояси.
Когда царю Дарию доложили, что мятежные ионяне сожгли его город Сарды, он спросил: «Сделали они это одни или кто-нибудь им помогал?» — «Им помогали афиняне», — сказали гонцы. Дарий взял лук, наложил стрелу, спустил тетиву и воскликнул: «Так да сбудется моя месть над афинянами».
А рабу, который на пирах стоял за его креслом, он приказал всякий раз, как он будет садиться за стол, произносить у него за спиной: «Царь, помни об афинянах!»
Как Аристагор погиб, а Гистией оказался между двух огней
Царь Дарий велел призвать к нему Гистиея.
Гистией сказал: «Царь, неужели ты подозреваешь, что я из твоей столицы поднял мятеж на твоей границе? Клянусь, будь я в Милете, ни один город не посмел бы подняться против, тебя. Отпусти меня в Ионию, и через месяц она будет тебе покорна».
Он лгал, но Дарий ему поверил. Дарий сказал: «Хорошо».
Три месяца ехал Гистией из Суз в Сарды через огромное персидское царство. Дорога, по которой он ехал, прямая как стрела, казалась грекам чудом света. По ней скакали царские гонцы, и на ней было сто одиннадцать постоялых дворов, где гонцам перепрягали лошадей. Персидское слово, обозначавшее эти постоялые дворы, дожило до наших дней. Они назывались «ангары».
Чем ближе подъезжал Гистией к Сардам, тем тревожнее он становился. Все чаще он встречал по дороге отряды царских войск, пеших и конных, с луками и с копьями, в панцирях и без панцирей, двигавшиеся на запад, к его Ионии. Все чаще слышал он на постоялых дворах, что на севере у мятежников отбит такой-то город, а на юге мятежники разбиты у такой-то реки или горы.
В выжженных Сардах Гистиея встретил наместник Артаферн. С недоброй улыбкой он сказал: «Ну, что же, Гистией? Как я вижу, ты сработал обувь, а Аристагор ее надел».
Гистией понял, что в Сардах ему оставаться нельзя.
В ближайшую ночь он бежал к морю. На острове Хиосе его схватили греки. Его приняли за персидского лазутчика и заковали в цепи.
Когда Гистией объяснил, кто он такой и что он сделал для Ионии, его освободили. Но радости в этом было мало. Куда бы он ни пошел, его обступали толпы мужчин и женщин, стариков и детей и с криком и плачем требовали ответа, зачем он поднял их на это гибельное восстание, зачем навлек на них огонь и меч персидского царя?
Гистией покинул Хиос и явился в свой родной Милет. Он спросил, где брат его Аристагор. Ему отвечали, что Аристагора уже нет в живых. Смерть его была бесславной. При первом же натиске персов он стал думать не об обороне, а об отступлении. Он решил переселить милетян всем городом во Фракию, в тот самый Миркин, который подарил когда-то милетянам царь Дарий. Чтобы подготовить Миркин к такому переселению, он поехал туда первый. Но фракийцы вовсе не хотели пускать к себе таких беспокойных соседей. Начались ссоры и стычки. В одной из таких стычек Аристагор и погиб со всем своим отрядом.
Гистией не забыл, что когда-то в Милете он был тираном. Он попытался снова взять власть в свои руки. Но милетяне уже привыкли, худо ли, хорошо ли, управляться самим, без тиранов. Его не слушались, ему грозили, против него взялись за оружие. Гистиею пришлось бежать. Ни у персов, ни у греков он не нашел себе места и должен был сражаться сам за себя. Он стал пиратом. С восемью кораблями он засел на Боспоре и захватывал без разбора, чьи бы они ни были, все проплывавшие мимо суда.
Как ионяне решили, что лучше тень, чем зной, и что из этого вышло
Выжив Гистиея, милетяне стали думать, как отбиться от персов.
Все города, кроме Милета, уже были под персами. Персидское войско стояло перед милетскими стенами, а персидский флот перед милетской гаванью. В гавани были корабли, собранные со всей Ионии. Ионийских кораблей было сто пятьдесят семь, а персидских против них — шестьсот.
Когда ионяне собрались на военный совет, стал говорить человек по имени Дионисий из города Фокеи. Он сказал: «На лезвии бритвы держится судьба наша, ионяне: быть ли нам свободными или царскими рабами, притом рабами беглыми и потому ненавистными. Если вы решитесь потрудиться, то трудом вы завоюете победу и свободу; если вы предпочтете бездействовать, то ждать вам нечего, кроме кары за мятеж. Послушайтесь меня и доверьтесь мне — и персы с нами не справятся».
Ионяне решили послушаться. Дионисий велел все корабли держать наготове к бою и каждый день стал устраивать морские учения перед гаванью: корабли сходились, расходились, разворачивались, гребцы налегали на весла, воины на палубах в полном вооружении строем бросались от борта к борту, все это под палящим солнцем, среди соленых брызг, с утра до вечера. Персы издали с тревогой смотрели на эти упражнения.
Так продолжалось день, два, три, пять, семь; на восьмой день ионянам это надоело. «За какие грехи мы терпим такую напасть? Не с ума ли мы сошли, что доверились какому-то фокейцу, который всего-то привел с собой три корабля? Он морит нас трудом и зноем, не дает нам ни покою ни отдыху, одни из нас уже больны, другие вот-вот заболеют, — нет, лучше персидский царь, чем такой начальник!» Они сошли с судов, разбили палатки на берегу и сидели в тени, не желая более никаких приказов и никаких учений.
Дальше произошло то, что должно было произойти. Описание боя между ионянами и персами Геродот начинает словами: «С того мгновения, как корабли сошлись и вступили в бой, я не могу определить в точности, какие из ионян оказались в этой битве трусами, а какие храбрецами, потому что все ионяне взваливают вину друг на друга». Первыми поворотили и бросились в бегство самосцы: самосцы были соседями милетян, жили поэтому с ними в вечной ссоре и не желали проливать с ними кровь ни за какое общее дело. За самосцами побежали перед врагом лесбосцы, за лесбосцами — остальные.
Храбрее всех бились воины с Хиоса, но погибли они страшнее всех: когда они пробивались сквозь вражеский строй, корабли их были так изрешечены, что не могли плыть дальше; они высадились на берег и пешие пошли к ближайшему городу Эфесу. В Эфесе в эту ночь был праздник, и никто знать не знал о морском побоище в сорока верстах; эфесцы решили, что это разбойники хотят напасть на их город врасплох, схватились за оружие и перебили хиосских героев до единого.
Фокеец Дионисий раньше других понял, какой конец может быть у такого сражения. Он увел свои три корабля в открытое море, захватил с ними в бою еще несколько судов, в свою порабощенную Фокею возвращаться не стал, а стал плавать вольным пиратом, грабя персов и карфагенян и никогда не трогая эллинов: по крайней мере, так говорили в народе.
После битвы перед Милетом все было кончено для ионян. Милет пал. Все его жители были уведены в плен: длинным караваном, со стариками и детьми, они потянулись в глубь Азии. Царь Дарий поселил их в глухой деревушке среди болот, близ устья реки Тигр. Милет заняли персы, окрестности Милета — карийцы.
Все острова у ионийского берега были захвачены персами. Персы высаживались, растягивали поперек острова рыбацкую сеть и шли с нею от одного конца острова до другого, сгоняя всех жителей на крайний мыс. Там их брали голыми руками и увозили в рабство. Гистией, пиратствовавший на Боспоре, не вынес вести о милетском разгроме. Собрав все свои корабли, он бросился к ионийским берегам для последней неравной борьбы. Был бой, греки были разбиты, Гистией попал в плен, его доставили к Артаферну — тому самому Артаферну, который сказал когда-то: «Ну, что же, Гистией? Ты сработал обувь, а Аристагор ее надел?» Артаферн приказал Гистиея распять, а тело его набальзамировать и отправить в Сузы к царю. Дарий не мстил мертвым: он приказал похоронить Гистиея с почестями, не как царского изменника, а как царского советника.
Рассказ седьмой, место действия которого — Марафон, а главный герой — афинянин Мильтиад
Битва при Марафоне: сентябрь 490 г. до н. э.
Как Мильтиад появился в Афинах
В Афинах любили театр. Это зрелище было еще в новинку. Представления устраивались раз в год, весною, на склоне акрополя, под открытым небом. Представляли события древних сказаний: о Персее, о Геракле, об Ахилле. Но в этот год все было по-другому. Драма называлась: «Падение Милета». Актер в пышном одеянии величественно стоял на середине и возвышенным слогом скорбно повествовал о горькой доле угоняемых в рабство соплеменников, а хор вторил ему жалобными песнями под мерные звуки флейт и медных треугольников. Зрители были вне себя. Десятитысячной толпой, старые и молодые, они вскакивали с мест, били себя в грудь и заливались слезами. Афинские власти были в большом неудовольствии. Сочинителя драмы оштрафовали на тысячу драхм — за то, что его произведение подрывало бодрый дух афинского народа.