Джейми пытался заговорить, пытался насмехаться надо мной, но петля слишком туго сжимала его гортань. Он извивался все сильнее и сильнее, и по мере того, как он извивался, я видел, как поднимается его пенис, пульсируя с каждым ударом сердца. Его глаза выпучились. Внезапно его язык вывалился между губ, толстый и серый.
У меня был простой выбор: я мог держаться за свой конец веревки, подвешивая его, или же я мог отпустить его. В этом случае он упал бы с четвертого этажа в шахту лифта.
Я ждал и цеплялся за веревку, и по мере того, как я цеплялся за веревку, мне все становилось ясно. Что такое любой спаситель, в конечном счете? Что такое любой преданный друг? Мы ничего не делаем, кроме как оттягиваем неизбежное ради наших собственных эгоистичных целей. Мы — не что иное, как палачи в ожидании приговора.
Я был таким деликатным. Я так сильно заботился о Джейми. На самом деле, я продлил его агонию.
Мне следовало позволить ему повеситься в старших классах. А еще лучше, его матери следовало позволить ему задушить себя собственной подушкой.
В тридцати футах подо мной он все извивался и извивался, а потом издал высокий, тонкий крик, подобного которому я никогда не слышал ни до, ни после. Это было жалобно, свято, восторженно, печально. Сперма брызнула из его члена, два, три, четыре раза, и упала в шахту лифта.
Я наклонился.
Я сказал:
— Будь ты проклят, Джейми.
Не знаю, услышал ли он меня.
Затем я отпустил его.
Перевод: Zanahorras
Отзвуки зла
Graham Masterton, «Resonant Evil», 2014
Авторы проекта выражают глубокую признательность Ивану Миронову за предоставленный перевод рассказа
Мартин съехал на обочину и заглушил двигатель.
— Вот, — произнёс он. — Попробуй скажи, что он не совершенен.
Серена посмотрела на белый двухэтажный дом с неровной лужайкой, заросшей кустами пузыреплодника, и облупившимися оконными рамами. Шесть или семь балясин в ограждении веранды отсутствовали, что придавало дому вид щербатого рта, а жалюзи одного из верхних окон висели криво.
— Ты не говорил, что здесь требуется ремонт, — сказала она. — Сколько они за него просят?
— Пятьсот девяносто девять. Почти даром. Тут пять спален, две с половиной ванных и полностью изолированный дворик с видом на Литтл Понд, если взобраться на стремянку.
— Ну не знаю. Похоже, тут прорва работы. А я ведь не становлюсь моложе.
— Просто загляни внутрь, — убеждал её Мартин. — Обещаю, ты влюбишься в него.
— Ну хорошо, — неохотно согласилась Серена.
Мартин выбрался из машины и обошёл вокруг, чтобы открыть ей дверцу. Хоть она и была на шестом месяце, она всё ещё была худой, если не считать животика. Её длинные белокурые волосы были завязаны сзади бледно-голубым шарфом, а на ней была бледно-голубая сорочка и обтягивающие чёрные леггинсы. Её джинсовые босоножки были на пятидюймовых платформах, но Мартин не возражал, потому что сам был на семь дюймов выше неё; худой, темноволосый и долговязый — он больше походил на баскетболиста, чем на нейробиолога.
Они прошли по дорожке и взобрались по ступенькам. Мартин вытащил ключ, который ему дали агенты по недвижимости, и отпер выцветшую зелёную входную дверь. На ней висел окислившийся латунный дверной молоток в форме рычащей волчьей головы.
— Может, стоило сначала постучаться? Ну, на случай, если там ещё остались какие-нибудь призраки. Я бы не хотел их напугать.
— Ты лучше меня не пугай, — сказала Серена. — Дом и так выглядит достаточно жутко.
— Не волнуйся, — сказал ей Мартин. — Все призраки — в голове. Поверь мне. Я — профессионал.
Он распахнул дверь, и петли громко заскрипели, словно их годами не смазывали.
— Знаешь, кто тут жил раньше? Винсент Грейлинг. Как тебе такая приятная неожиданность?
Серена заглянула в зал. Там было темно и душно из-за того, что все жалюзи в доме были закрыты, а сам дом обшит лакированным дубом. Она вошла внутрь, поскрипывая босоножками по твердому дубовому полу. По левую руку в зале стояла крутая колониальная лестница, которая вела на площадку-балкон. Некоторые из подступеней прогнили и требовали замены, а четыре или пять балясин — отсутствовали, как и на веранде снаружи. Огромная хрустальная люстра, оплетённая похожей на тряпки паутиной, свисала с потолка.
Она хмыкнула.
— Такое ощущение, что здесь уже целую вечность никто не жил.
— Здесь и не жили. Винсент Грейлинг умер в 1957-м. Агенты по недвижимости сказали мне, что дом оставался во владении его семьи, но никто из них не хотел жить тут, так что они сдавали его, пока он не обветшал. Хотели продать его, но не могли определиться, кому из членов семьи должна достаться большая часть от сделки. И на продажу его выставили только потому, что предпоследний из них отправился к праотцам.
Широкий проём по правую руку вёл в гостиную. Несмотря на темноту, они всё же разглядели потрёпанный диван из коричневой кожи, два непарных кресла с растянутыми капроновыми чехлами, модернистский кофейный столик в форме палитры художника и обычную лампу с поломанным абажуром.
— Ты же не собираешься тут жить только потому, что это дом Винсента Грейлинга, да? — спросила Серена. — В смысле… милый… ты прикинул, во сколько нам встанет реконструкция? Уж не говоря о новой мебели.
— Хорошо, — сказал Мартин. — Каюсь. Винсенг Грейлинг — один из моих самых больших кумиров. Но посмотри, что мы получаем за эти деньги. Дальше по улице есть дом гораздо меньше, и стоит он около восьми сотен.
— Я всегда думала, что Винсенг Грейлинг — какой-то псих, — сказала Серена, двигаясь за Мартином по коридору на кухню. — Разве он не проводил какие-то эксперименты — портил людям аппетит, показывая им во время еды ужасные картинки?
— Да, это один из экспериментов. Да и большая часть его исследований, если честно, была довольно странной. Но он достиг невероятных успехов в синестезии. Это когда ты стимулируешь одно чувство, к примеру, слух, а оно воздействует на другое, например, вкус. Он открыл, что некоторые люди, когда слышат телефонный звонок, чувствуют солёное на языке.
— А что насчёт запаха? — спросила Серена. — Я смотрю на эту кухню и явно ощущаю запах канализации.
Кухня была оформлена в стиле 1950-х: зелёные столешницы «Формика», кремовая газовая плита «Вестингауз», стенной шкаф с матовыми стёклами. Из крана в раковину монотонно капала вода, и за все эти годы капанья раковина покрылась коричневыми пятнами.
Серена открыла холодильник «Фригидейр». Посередине полки стоял одинокий контейнер «Таппервер» с чем-то чёрным и пятнистым внутри. Она взглянула на Мартина, и тот увидел, что она почти что готова сказать ему, что не переедет в этот дом, даже если целая команда МТИ[85] по перетягиванию каната попытается втащить её туда.
— Первым делом мы выкинем эту кухню, — пообещал он ей. — Мы поставим какую-нибудь навороченную американскую духовку с грилем, или как там она называется. И холодильник, в который можно упихнуть целое семейство инуитов.
— Хм, — протянула она.
— Пойдём наверх, — произнёс он, беря её за руку. — Ты ещё ничего и не видела.
Они осторожно взобрались по полуразрушенной лестнице до площадки.
— Только представь себе, — говорит он ей, — в зале тебя ждут гости, и тут — та-да — ты появляешься прямо здесь, одетая, как Скарлетт О’Хара. Ты медленно спускаешься по ступенькам, свет люстры переливается в твоём бриллиантовом колье…
— Какое бриллиантовое колье?
— Бриллиантовое колье, которое я тебе куплю, когда меня сделают заведующим кафедрой.
— Мне придётся так долго ждать? В восемьдесят пять я не смогу одеваться, как Скарлетт О’Хара.
Он игриво шлёпнул её по заду.
— Плохо ты меня знаешь. Вот, взгляни-ка сюда — главная спальня!
Он открыл дверь. Главная спальня оказалась огромной комнатой, где господствовала здоровенная кровать с чётырьмя столбами по углам, резными дубовыми опорами и пыльным оранжевым балдахином. По центру противоположной стены расположилась пара двустворчатых окон, закрытых жалюзи, так что дневной свет светил на пол узкими параллельными полосами. Мартин подошёл к окнам, оттянул засовы и раздвинул жалюзи.
Балкон снаружи выходил в засаженный цветущей вишней двор. За вишней виднелся голубой и сверкающий Литтл Понд, в котором купались дети и покачивались две связанные между собой вёсельные лодки.
Серена вышла на балкон и некоторое время стояла, прикрыв глаза. Тёплый ветерок разметал белокурые волосы по лбу.
— Ну? — спросил Мартин.
— Убедил, — улыбнулась она.
Они заглянули в оставшиеся четыре спальни. Три из них были достаточно маленькими и пустыми — там не было даже кроватей, но четвёртая оказалась почти такой же большой, как и главная, и она явно использовалась в качестве кабинета. Стены были заставлены книжными шкафами, но сейчас, если не считать потрёпанного телефонного справочника и бюллетеня объединения жителей, книг в них не было. На потрёпанном бежевом ковре виднелись две прямоугольные вмятины и протёртый участок между ними — там, где когда-то стоял стол. На подоконнике оставили пыльный чёрный телефон с дисковым набором.
В дальнем конце кабинета располагался камин из красного кирпича, а в нишах по обе стороны каминной трубы — шкафы с фасадом из дуба. Мартин подошёл и попробовал открыть их, но оба были заперты, и ни от одного не было ключа.
— Здесь получится шикарный кабинетик для тебя, — сказала Серена. Она выглянула через жалюзи на улицу. — Там по соседству девушка моет машину. У неё толстые очки и огромная задница. Думаю, тут я могу тебе доверять.
— То есть ты хочешь, чтобы мы его купили?
Серена подошла, обняла и поцеловала его.
— Да, думаю, ты меня убедил. Ну что, пойдём поговорим с агентами?
Прошло ещё семь недель, прежде чем закончилось оформление документов, и они смогли въехать. К тому времени воздух по утрам становился всё более морозным, а деревья вокруг Литтл Понд приобрели рыже-бурый оттенок.