Рассказы — страница 109 из 109

Мартин распахнул дверь в спальню и включил верхний свет. Серена уже сидела в кровати с ошеломлённым видом.

— Мартин, что… Мартин! Кто это? Что это? Мартин, убери его от Сильвии!

На этот раз фигура не растворилась, когда вошла в спальню, а продолжала стоять возле колыбели Сильвии, глядя на неё вниз. Он был наполовину прозрачным. Лицо и руки были тёмно-серыми, а глаза — белыми, словно фотонегатив, но в то же время Мартин отчётливо видел, что это Винсент Грейлинг.

— Вера, — произнёс он. — Моя чудесная малышка.

Мартин слышал его голос достаточно отчётливо, хоть он исходил не изо рта, а с записи в его кабинете.

— Мы думали, что ты исчезла, милая, но ты снова с нами, живая и здоровая.

— Мартин, убери его! — закричала Серена, скидывая одеяло и выбираясь из кровати. — Не давай ему дотронуться до неё!

Мартин схватил Винсента Грейлинга за плечи и попытался отвернуть его от колыбели, но его ударило током и отбросило к стене. Мартин подался вперёд, ухватив Винсента Грейлинга за рукав, но второй удар током скрутил ему мышцы в ноге, и он рухнул на колени.

Винсент Грейлинг добрался до Сильвии.

— Иди к папочке, милая. Я уже и не мечтал тебя увидеть.

Но он был не так быстр. Серена подлетела и выхватила Сильвию из колыбели, прежде чем он успел хотя бы снять одеяло. Затем она побежала к двери, задыхаясь.

— Мартин! Помоги мне! Останови его!

Пока Винсенг Гре йлинг кадр за кадром мелькал мимо него, Мартин зашёл сбоку и попытался свалить его, ухватившись за лодыжку, но снова получил сильный электрический удар.

Серена выбежала на площадку с зажатой в руках Сильвией. Движущееся изображение Винсента Грейлинга гналось за ней в трёх-четырёх футах позади, а в это время запись в кабинете издавала жуткий вой, словно Винсенг Грейлинг нарочно пытался запугать её.

Мартин добежал до двери спальни, когда Серена начала сбегать вниз по лестнице. Винсент Грейлинг уже почти дотянулся до её ночной рубашки.

— Серена! — закричал Мартин. — Осторожней на лестнице!

Он не знал, слышала ли она его или нет, но она продолжала быстро сбегать вниз. На трети пути лестница с треском и скрежетом подломилась под её ногами, а затем с шумом обвалилась — подступени раскололись, а ступени стали отрываться от стены одна за другой.

Серена рухнула в пространство под ступенями, всё ещё прижимая к себе Сильвию. Она не кричала. Не издала ни звука. В своей ночной рубашке она походила на падающего ангела, пока её не пронзила обрезанная газовая труба, торчащая вертикально из пола подвала. Она резко остановилась: её руки и ноги взметнулись вверх, и кровь хлынула из её рта. Она уронила Сильвию куда-то в темноту, и Сильвия тоже не издала ни звука, — по крайней мере, Мартин ничего не услышал.

Фигура Винсента Грейлинга развернулась и уставилась на него белыми глазами-негативами. Мартин чувствовал, что тот хочет что-то сказать. Ему показалось, что он услышал какой-то мучительный хрип. Но затем запись в кабинете внезапно кончилась, Винсент Грейлинг растворился, и Мартин услышал лишь хссс-клик! хссс-клик! хссс-клик!

Дрожа от потрясения, он спустился через лестницу в подвал, цепляясь за перила. Он посмотрел на Серену — она несомненно была мертва. Её босые ступни весели в десяти дюймах от пола. Спереди на ночной рубашке растеклось кровавое пятно, а бледно-голубые глаза уставились в пустоту.

Он нашёл Сильвию в картонной коробке, набитой запасными электрическими вилками и адаптерами. Её глаза тоже были открыты и тоже смотрели в пустоту.

Лишь через три недели после похорон Мартин нашёл в себе силы вернуться в кабинет и снять пластинку «Дитя» с вертушки. Он сел за стол, держа её обеими руками, и у него возникло непреодолимое желание сгибать её вперёд и назад, пока она не треснет посередине.

Но ему было необходимо понять, почему призрак Винсента Грейлинга появился в тот вечер и почему он был убеждён, что Сильвия — это Вера. Вера, без сомнений, прожила до шести лет. Она не была новорожденной.

Он снова вытащил записную книжку Винсента Грейлинга и начал читать. Постепенно, расшифровывая неразборчивый почерк, он стал осознавать, что же произошло, и почему Винсент Грейлинг был более великим нейробиологом, чем любой из его коллег мог себе представить. Более великим, чем Маркс, Цитович, Паттерсон или Гейдель.

Винсент Грейлинг выяснил, как стимулировать свои собственные чувства с помощью звука, чтобы разные шумы могли заставить его видеть, слышать и пробовать на вкус вещи, которых не существовало на самом деле. Когда кто-то говорил «синий», он не только мог почувствовать вкус чернил в своём рту, но и увидеть бутылочку с чернилами, дотронуться до неё или даже разлить чернила, а наблюдатель при этом не увидел бы ни следа. Он не только мог видеть Веру, когда проигрывал звуки, стимулирующие мысли о Вере, — он мог держать её, целовать её и разговаривать с ней. Для него, только для него, она становилась настоящей.

Ведь на самом деле Вера погибла не в шесть лет. Она умерла в своей колыбели, когда ей было всего три недели.

«Я не могу передать своё горе от того, что потерял её, мою малышку, так рано. Я думал о ней постоянно, о том, что она могла сделать, кем могла стать и как счастлива могла бы быть. Я видел, как она танцует в поле маргариток. Я видел, как она сидит за столом и, высунув язык, аккуратно переписывает буквы алфавита, а её волосы блестят от света, падающего в окно класса. Именно тогда я и решил, что верну её с помощью синестезии, и, по меньшей мере, я один смогу увидеть жизнь, которой она лишилась».

Мартин откинулся на стуле. Последующие страницы были забиты акустическими формулами Винсента Грейлинга: как он настраивал разные инструменты и предметы, чтобы воспроизвести побуждающие звуки, которые простимулируют его чувства и вернут ему Веру.

Ему это удалось. Следующие записные книжки были полны описаний того, как ему удалось воссоздать виртуальную Веру, которая могла расти, учиться самостоятельно одеваться, танцевать и даже разговаривать с ним.

Несчастье случилось в январе 1937 года, когда одним морозным утром Винсент Грейлинг ехал в Кембридж и врезался на своём «Додж Бизнес Коуп» в заднюю часть мусоровоза. Серьёзных повреждений он не получил, но он ударился головой о руль и получил сотрясение, а после того, как сотрясение прошло, он обнаружил, что его синестетическая чувствительность резко ослабла.

Он больше не мог стимулировать свои чувства, чтобы воссоздать Веру — или, по крайней мере, не настолько полно, как до аварии. Он замечал, как она пробегает между деревьями, и слышал, как она смеётся, но не более того.

Двадцать лет он пытался вернуть её в том виде, в каком она была. «Мне нужно подержать её на руках, хотя бы раз, хоть на секунду». Но его сенсорное восприятие было нарушено навсегда, и 12 декабря 1957 года в отчаянии он запер дверь своего кабинета и приготовился лишить себя жизни.

Но он не подумал о том, что оставил себя самого на своих записях, свою тоску, своё горе — всё увековечилось на виниле. Точно так же, как Винсент Грейлинг смог воскресить Веру, стимулирование чувств Мартина воскресило самого Винсента Грейлинга.

Следующие пять лет Мартин оставался в доме на Оливер Роуд. Он написал множество научных статей по разным формам синестезии, таким как графемная синестезия, когда буквы и цифры для некоторым людям видятся цветными; хромостезия, когда музыка, либо иные звуки могут создавать эффект волн, пятен или даже фейерверков; лексико-вкусовая синтестезия, когда слова имеют разный вкус, вроде мёда, ржавчины, зелени.

Однако же самое передовое своё исследование он держал в секрете — продолжение дела, начатого Винсентом Грейлингом. Он ненавидел Винсента Грейлинга тёмной, горькой ненавистью, которая по прошествии лет ни капли не уменьшилась, но его записи и записные книжки были единственным способом вернуть себе то, что у него отняли.

Он записывал результаты своего последнего акустического опыта, когда в дверь кабинета постучались.

— В чём дело? — спросил он.

Пятилетняя белокурая девочка в розовом трикотажном свитере и красном комбинезоне «Ошкош» вошла в комнату. Её волосы были затянуты двумя красными резинками.

— Папу-у-уль — робко протянула она, — мы можем пойти в парк покататься на санках?

Мартин отодвинул стул, и девочка забралась к нему на колено.

— Не сегодня, милая, — ответил он. — Дороги очень скользкие, а мы же не хотим повторения истории?

— В смысле?

Мартин покачал головой.

— Лучше тебе не знать, поверь.

В этот момент раздался голос снизу.

— Сильвия, та опять надоедаешь папе?

— Нет, мамуль! — откликнулась девочка.

Затем она повернулась к Мартину и сказала:

— Я ведь тебе не надоедаю, папуль?

— Нет. Конечно, нет. Нисколечко.

Она сморщила лобик и дотронулась до его левой щеки кончиком пальца.

— Тогда почему ты плачешь?


Перевод: Иван Миронов