— В смысле ты готова? — исправился он. Он встал. Крепко сложённый, широкоплечий мужчина пятидесяти пяти лет. Седой, с львиной головой, которая хорошо бы смотрелась в качестве садовой статуи. Он был одним из знаменитых бостонских Эллисов — транспортных магнатов, землевладельцев, газетчиков — и сейчас считался самым крупным брокером в лазерных технологиях во всем западном мире.
Он медленно подошёл. Черно-белая рубашка в полоску, мятые голубые слаксы и шикарные малиновые подтяжки. Так старались выглядеть все Эллисы: стиль практичного газетного издателя, типичного пройдохи в прокуренной комнате. Старомодный, но не лишённый особой бостонской харизмы.
— Покажи мне, — сказал он тихим, мягким шёпотом. Хелен скорей чувствовала, что он сказал, чем слышала. Казалось, будто бы где-то вдалеке гремел гром.
— В спальне, — сказала она. — Не здесь.
Он оглядел библиотеку, заставленную антикварными книгами в кожаных переплётах, мрачные портреты предков на стенах. В углу библиотеки, рядом с окном, стоял тот самый печатный станок, который его прапрадед использовал, когда издавал первые выпуски «Бикон-хилл Мессенджера».
— Где может быть лучше, чем здесь? — поинтересовался он. Возможно, у неё было что-то, чего он очень хотел, но его желания по-прежнему оставались для неё законом.
Шёлковый халат соскользнул с её плеч на пол, где лёг, словно лужица крови. Под халатом был бюстгальтер с маленькими чашками, поднимающими и разделяющими грудь, но не закрывающими её. Соски зарделись — темно-розовые, словно ягоды малины.
Но его внимание было приковано к маленькому алому треугольнику у неё меж ног. Он ослабил галстук и раскрыл воротник, задышав часто и резко.
— Покажи мне, — повторил он.
— Не боишься? — спросила она. Вдруг ей показалось, что такое возможно.
Он наградил её тяжёлым взглядом.
— Боюсь? Что ты несёшь вообще? Может, это твоя идея, но я за неё платил. Показывай.
Она развязала алую верёвочку на трусиках, и они упали на её левую лодыжку, словно кандалы.
— Господи, — прошептал Брэдли. — Она прекрасна.
Хелен обнажила свою бледную, пухлую, хорошо провощённую вагину. Но прямо над её собственной была ещё одна, такая же пухлая, такая же манящая и столь же влажная. Только овальный шрам показывал, где доктор Арколио вшил её в пах, не более заметный, чем лёгкий ожог первой степени.
Выпучив глаза, Брэдли встал перед ней на колени и прижал ладони к её бёдрам. Он разглядывал её близнецов в блаженном экстазе.
— Она прекрасна! Прекрасна! Это самое лучшее, что я видел в жизни!
Он остановился и посмотрел вверх, внезапно по-мальчишечьи спросив:
— Можно потрогать? Она такая же?
— Конечно, можно, — сказала Хелен. — Ты за неё заплатил. Она твоя.
Дрожащими руками Брэдли погладил мягкие губы её новой вагины.
— Ты это чувствуешь? Чувствуешь, как настоящую?
— Конечно. Приятно.
Он потрогал её второй клитор, пока тот не начал твердеть. Тогда он протолкнул средний палец в тёплую, влажную глубину её второй вагины.
— Прекрасно! Она такая же! Невероятно! Господи! Невероятно!
Он прошёл к двери, закрыл её пинком и запер на ключ, после чего вернулся к ней, сбрасывая подтяжки, разрывая их и выскакивая из брюк. Подойдя к Хелен, он уже разделся, если не считать полосатых трусов. Затем стянул и их, обнажив большой налитый кровью член.
Он толкнул её на ковёр и яростно вошёл в неё, без всяких прелюдий и ласк — только неистовая, взрывная похоть. Сначала он вошёл в её новую вагину, потом в её собственную, а затем — сзади. Он носился от одного к другому, словно изголодавшийся нищий, разрывающийся между мясом, хлебом и конфетой.
Поначалу испугавшись напора его сексуальной атаки, Хелен не чувствовала ничего, кроме фрикций и спазмов. Но чем больше Брэдли молотил её, чем больше он задыхался от напряжения, тем больше она ловила такую волну удовольствия, какая не могла сравниться ни с чем в прошлом; оно было сильнее вдвое, втрое. Удовольствие настолько всеобъемлющее, что она ухватилась обеими руками, задумавшись, а не будет ли это удовольствие слишком сильным, чтобы её мозг с ним справился.
Брэдли входил в её вторую вагину снова и снова, и она чувствовала, что сойдёт с ума либо же умрёт.
После же, словно попав под тёплую приливную волну в тропиках, она отключилась.
Очнувшись, она услышала, что Брэдли говорил по телефону. Он не оделся, белый, грузный и волосатый, и его член висел, как слива в носке.
— Джордж? Слушай, Джордж. Ты должен приехать. Сейчас же! Это просто фантастика! Ты такого в жизни не пробовал. Не спорь, Джордж, бросай все свои дела и тащи свою жопу сюда как можно скорее. И не забудь зубную щётку, потому что этой ночью ты никуда не поедешь, это я тебе обещаю!
Она открыла глаза незадолго до заката. Она лежала на середине императорских размеров кровати; справа тяжело храпел Брэдли, собственнически накрыв её вторую вагину. Слева похрапывал Джордж Картин — в другой тональности, словно дремал, и его рука накрывала её собственную вагину. Зад болел, а в пересохшем рту чувствовался ни на что больше не похожий запах спермы.
Ощущения были странные. Она чувствовала, словно в ней были две женщины. Вторая вагина дала ей необыкновенное чувство дуальности личности и тела, а вместе с ним и уверенность в своём будущем. Брэдли снова и снова повторял, как восхитительна она была, что она была неповторима и что он никогда, никогда её не бросит.
Доктор Арколио, подумала она, вы бы мной гордились.
Снова зима. Она встретилась с доктором Арколио в «Хэммерсли». Доктор немного поправился. Хелен, напротив, похудела и теперь казалась почти костлявой. Грудь тоже уменьшилась.
Она крошила на кусочки обжаренного ската. Под глазами у неё были мешки, того же цвета, что и масло.
— Что случилось? — спросил он. Он заказал копчёную курицу с персиковым чатни и поглощал её с невообразимой скоростью. — Всё отлично прижилось, всё в порядке.
Она отложила вилку.
— Этого мало, — сказала она, и он услышал в её голосе те самые нотки отчаяния, что и в самую первую встречу.
— У вас две вагины, и вам недостаточно? — прошипел он. Бородач за соседним столиком повернулся и изумлённо на них уставился.
— Поначалу все было отлично, — сказала она. — Мы занимались любовью по шесть раз в день. Он это обожал. Он просил меня ходить обнажённой весь день, чтобы смотреть на меня или трогать, когда захочет. Я устраивала для него представления, целые эротические шоу, со свечами и вибраторами, и однажды я делала это с двумя немецкими догами.
Доктор Арколио чуть не подавился.
— Ох, — всё, что он смог сказать.
По щекам Хелен сбегали слёзы.
— Я делала всё, но этого было мало. Всё мало. Теперь ему почти наплевать. Он говорит, что мы перепробовали всё возможное. На прошлой неделе мы поссорились, и он назвал меня уродкой.
Доктор Арколио накрыл её руку своей, пытаясь успокоить.
— Я чувствовал, что такое может случиться. Не так давно я разговаривал с подругой, она сексопатолог. Она сказала, что стоит только встать на этот путь игры с сексуальностью — стоит только попробовать садомазохизм, или проколоть соски, или же половые губы, или же ещё какие-то извращения, — и это становится одержимостью, удовлетворить которую невозможно. Это становится погоней за миражом крайних пределов удовольствия, которых не существует. Хороший секс — это когда вас удовлетворяет то, что у вас уже есть.
Он уселся поудобнее и старательно вытер рот салфеткой.
— Могу сделать вам коррекционную операцию на следующей неделе. Пятьдесят тысяч авансом, пятьдесят — после, ни одного шрама не останется.
Хелен нахмурилась.
— Где вы так быстро доноров найдёте?
— Простите? — спросил доктор Арколио. — Доноры вам больше не понадобятся. Мы просто удалим вторую вагину, и на этом всё.
— Доктор, кажется, мы друг друга не поняли, — сказала Хелен. — Я не хочу удалить вторую вагину. Я хочу ещё две.
Повисла долгая тишина. Доктор облизнул губы и выпил стакан воды, а потом снова облизнул губы.
— Как вы сказали, что вы хотите?
— Ещё две. Вы же можете это устроить, так? По одной в нижнюю часть каждой груди. Брэдли будет в восторге. Тогда я смогу принять по мужчине в каждую грудь, троих — внутрь, и ещё двоих — в рот, и Брэдли будет в полном восторге.
— Вы хотите, чтобы я трансплантировал вам вагины в грудь? Хелен, Господи, то, что я сделал — это уже очень высокие технологии. Я уже молчу о моральной и легальной сторонах дела. Но в этот раз я скажу вам нет. Ни за что. Вы можете отправить свои доказательства хоть в полицию, хоть куда, но нет. Вы меня не заставите. Ни в коем случае.
В этом году на рождество Брэдли пригласил шестерых друзей на мальчишник. Они съели приготовленные на гриле стейки, выпили четыре графина мартини, и потом, с гоготом и смехом, прошли в спальню, где их уже ждала Хелен, обнажённая и неподвижная.
Один лишь взгляд на неё заставил их замолчать. Они подходили, не веря своим глазам, и глазели, а она все так же лежала, выставив всё напоказ.
Двое, выпучив глаза в пьяном удивлении, оседлали её. Один был президентом бостонского депозитного банка. Второго Хелен не знала, но у него были имбирного цвета усы и имбирные волосы на бёдрах. Оба схватили её за соски — большим и указательным пальцами — и подняли её массивные груди, как поднимают крышки с блюд в дорогих ресторанах.
— Боже, — сказал президент депозитного банка. — Они настоящие. Мать твою, настоящие.
Хрюкая от возбуждения, эти двое вставили свои багровые члены глубоко во влажные отверстия, раскрывшиеся под сосками.
Они толкали члены глубоко в её грудь, в мягкую тёплую ткань, и скручивали её соски так, что она дрожала от боли.
Ещё двое запихались ей в рот, так что она едва дышала. Но какая разница? Брэдли кричал от наслаждения, Брэдли любил её, Брэдли её хотел. Теперь Брэдли никогда от неё не устанет, только не после этого. А даже если и устанет, она всегда найдёт новый способ принести ему наслаждение.