И вдруг он подумал: «А ребёнок? А как же ребёнок? Катерина мертва, но вдруг удастся спасти ребёнка!»
На секунду он задумался о том, чтобы вызвать скорую — но как, черт возьми, объяснить врачам, что в его постели делает мёртвая старуха — мёртвая беременная старуха? Он осторожно подошёл к ней и убедился, что ребёнок все ещё шевелится внутри. Но как долго он сможет так жить?
Винсент направился на кухню, открыл ящик и достал большой разделочный нож. Вернувшись в спальню, подошёл к Катерине, лицо которой стало совсем серым. Он уже почти готов был бросить всё как есть, но снова заметил движение внутри живота и понял, что обязан дать ребёнку шанс.
Он приставил остриё ножа к её сморщенной коже прямо над лобковой костью, а затем осторожно надавил, разрезая мышцы, пока не почувствовал что-то мягкое. Он опасался, что случайно заденет ребёнка, но продолжал разрезать живот. Её плоть была такой старой, сухой и увядшей, что больше напоминала гнилую мешковину. Наконец, он разрезал живот и потянул два куска плоти в стороны, обнажив матку.
Дрожа и обливаясь потом, он вырезал из её утробы младенца. Сначала появилась ножка, затем ручка. Каким-то чудом ребёнок оказался жив. Он был скользкий, фиолетовый, и от него исходил сильный запах околоплодной жидкости. Винсент перевернул ребёнка так, чтобы можно было перерезать пуповину, а затем поднял его обеими руками. Младенец был такой крошечный, такой хрупкий. Девочка. Зажмурившись, она сжимала и разжимала кулачки. Она засопела, а затем пару раз едва слышно вскрикнула.
Винсент был очарован. Он разрыдался. Слезы бежали по его щекам, стекали с подбородка. Он не мог понять, что произошло с Катериной, но понимал, что только что спас жизнь ребёнку. Он прошёл через всю комнату, положил её на диван, а сам ушёл в ванную за полотенцами.
На рассвете под проливным дождём он уже на всей скорости нёсся к Мон-Сен-Мишель. Время от времени стрелка спидометра переходила за отметку сто десять километров в час. Он добрался до места к одиннадцати часам дня. Подбежал к крыльцу, перепрыгнул через ступеньки и принялся бешено колотить в дверь.
Вышла мадам Ледук, а за её спиной показался Боубей.
— Вы вернулись, — сказала она. — Я поражена, что вам хватило на это смелости.
— Что ж… Думаю, у меня не оставалось другого выбора.
— Что с Катериной?
Он опустил голову.
— Вы не солгали мне. Катерины больше нет. Но мне удалось спасти её дочь. Я хотел привезти её сюда, пока не стало слишком поздно.
Он подошёл к машине и открыл дверь. С нерешительным видом, будто бы никогда прежде она не стояла под дождём, будто никогда раньше лучи солнца не слепили ей глаза, из машины вышла молодая девушка — босая, завёрнутая лишь в зелёное полотенце. Винсент взял её за руку и повёл к дому. Виолетта и Боубей молча наблюдали за тем, как они поднимаются по ступенькам. Девушке на вид было семнадцать или восемнадцать лет, у неё были длинные тёмные волосы, как у Катерины, и она была почти так же красива, только черты лица были чуть более резкими.
— Вот, — сказал Винсент, подводя её к двери. — Здесь ты будешь в безопасности.
На глазах мадам Ледук блеснули слезы.
— Я так раскаиваюсь в своём желании, — сказала она Винсенту.
— Что ж, — ответил он. — Всё мы иногда в чем-то раскаиваемся.
Они поехали прочь от дома. Небо начинало проясняться. Боубей сказал:
— Куда мы? Монреаль в другой стороне.
Винсент протянул ему сложенную карту.
— Кровавое озеро, — сказал он. — Мне нужно сделать ещё кое-то.
В лесу он выкопал неглубокую могилу и положил в неё истлевшее тело Катерины. Он засыпал её лицо землёй и листьями.
— Прости меня, — все, что он смог сказать. После этого он подошёл к озеру, в зеркальной поверхности которого отражалось чистое голубое небо.
— Они пришли сюда и загадали желание, — сказал он Боубею. — Господи, они и подумать не могли, что все так обернётся.
— Я вот хочу новый «Мерседес», — сказал Боубей.
— А я просто хочу просыпаться каждую ночь, и видеть, что Катерина лежит рядом со мной.
— Можешь вернуться к Виолетте и попробовать закрутить с её дочкой.
— Забудь. Она мне как дочь. Она родилась на моих глазах. И выросла на моих глазах.
— За три часа? Это ещё не значит быть отцом.
— Все равно, это было что-то невероятное. Она становилась все старше и старше, будто в ускоренной съёмке.
— Да, конечно.
— Так и было, клянусь.
— Конечно.
Они сели в автомобиль и уехали, а Кровавое озеро осталось таким же спокойным, каким было всегда.
Шесть недель спустя, Боубей позвонил Винсенту и сказал, что ему дали повышение и компания предоставила ему служебный автомобиль: новенький 5OOSL цвета «металлик». После этого Винсент просыпался по два-три раза каждую ночь и ощупывал вторую половину кровати, чтобы убедиться, что она по-прежнему пуста.
Перевод: Анна Домнина
Без дна
Graham Masterton, "Out of Her Depth", 2000
Этот майский полдень казался необычным. Небо по-грозовому чернело, но липы ещё купались в солнечном сиянии. Анн-Жоэль шла через сад Тюильри, шла торопливо, опасаясь, что скоро опять начнётся дождь, а она не прихватила с собой ни куртки, ни зонтика. Это был один из тех дней, когда всё идёт наперекосяк.
Анн-Жоэль отправилась на рю де Блан Манто, откликнувшись на объявление в «Фигаро» о работе переводчиком с английского. Объявление сулило: «Сегодня Вас Ждёт Целый Новый Мир!» Однако, добравшись туда, Анн-Жоэль обнаружила, что указанного в газете адреса не существует: здание снесли, и остались лишь сорняки и щебень. На обратном пути она сломала каблук туфли о вывороченную брусчатку. Теперь Анн-Жоэль торопливо шагала по Тюильри босиком, и её ноги по щиколотки забрызгала песочно-жёлтая грязь. Стих ветер, и сад заполнился наводящей ужас тишиной. Даже шум машин с набережной Тюильри слышался необычно глухо.
Внезапно Анн-Жоэль поняла, что оказалась в одиночестве. Кроме неё в саду никого не было. Она сбавила шаг, ощущая под ступнями мокрый песок. Перед ней раскинулась широкая лужа, где отражалось небо, чёрное и лоснящееся, как мраморное надгробие. Чтобы ополоснуть ноги, Анн-Жоэль зашла прямо в лужу. Сначала глубина была лишь по щиколотку, но, зайдя дальше, она обнаружила, что вода доходит почти до колен. Она развернулась и попыталась вернуться обратно, но лужа становилась всё глубже и глубже, пока Анн-Жоэль не погрузилась по пояс, а её серое шерстяное платье вымокло и потемнело.
Анн-Жоэль позвала на помощь, но тут никого не было: лишь по рю де Риволи брели далёкие фигуры. Она сделала ещё три шага вперёд и внезапно провалилась по шею, а потом опора под ногами пропала и лужа оказалась без дна. Вода была леденяще холодной, и поплыть не удалось. Даже окажись кто-нибудь в саду, он увидал бы лишь женскую голову посреди лужи и быстрый взмах руки.
Задыхаясь, молотя руками и ногами, Анн-Жоэль ушла под воду, и там оказалось темнее и холоднее, чем она всегда представляла. Она погружалась ниже и ниже, с широко раскрытыми глазами, за спиной колыхались волосы, лёгкие ещё удерживали последний глоток воздуха, что вдохнула перед тем, как сгинуть под водной гладью. На поверхность лужи в саду Тюильри вырвалось шесть-семь пузырьков, а потом вода вновь успокоилась.
Перевод: BertranD
Бургеры Кале
Graham Masterton, «The Burgers of Calais», 2002
Я никогда не любил северные районы, да и восточные тоже. Ненавижу холод! И у меня нет времени на этих деревенщин, что там обитают, которые носят грубые клетчатые пальто и свои говнодавы от "Тимберленд".
А как они здороваются! Они просто подходят к вам сзади, и когда вы меньше всего этого ожидаете, ударяют вас по спине.
Мне они не нравятся. Все ведут себя так весело и простодушно, но поверьте мне, что простота скрывает настоящие ужасные секреты, от которых ваша кровь превратится в ледяной гаспачо.
Таким образом, вы можете догадаться, что мне было явно не до смеха, когда я возвращался домой в начале октября прошлого года из Преск-Айл, штат Мэн, и моя любимая "Меркьюри Маркиз" 71-го года выпуска встала как корова посреди шоссе.
Единственная причина, по которой я проделал весь этот путь до Преск-Айла, штат Мэн, заключалась в том, чтобы навестить могилу моего старого армейского приятеля Дина Брансуика III (да простит его Бог за то, что он сделал в коробке из-под сигар полковника Райтмана). Мне не терпелось вернуться на юг, но теперь я застрял в полумиле от Кале, штат Мэн, с населением 4 003 человека и одним из самых северных, самых восточных и самых унылых городов, которые вы могли только представить.
Кале произносится на местном языке как "Калас"[11], и, поверьте мне, именно это они из себя представляют! Чёрствое, жёсткое, банальное маленькое пятнышко на правом локте Америки. Особенно, когда у вас незастрахованный автомобиль без двигателя, карта "Виза" с максимальным расходом всего $226, и никаких друзей или родственников дома, которые могли бы позволить себе послать вам больше, чем радостный привет.
Я оставил свой любимый "Меркьюри" на зелёной набережной у первого шоссе и пошёл пешком в город. Мне никогда особо не нравились прогулки, в основном поэтому мой вес немного увеличился с тех пор, как я ушёл из армии в 1986 году, из-за патологического отсутствия сдержанности, когда дело доходит до филе гамбо, курицы со специями по-каджунски, рёбрышек с горчицей и пирогов с лаймом. Моя арендодательница Рита Персонейдж говорит, что, когда она впервые увидела меня, подумала, что Орсон Уэллс восстал из мёртвых! Я должен сказать, что у меня и правда есть целая куча белых двубортных спортивных пиджаков, не говоря уже белых куртках и шляпах, хотя и не в отличном состоянии. Конечно, не в отличном состоянии, так как я потерял работу в Ассоциации ресторанов Луизианы, что было гнусным политическим решением, связанным с насквозь прогнившей системой общественного питания Восточного Батон-Руж, а также, возможно, тем фактом, что я был далёк от формы танцора аж на 289 фунта