Дэвид наполнил новый бокал белым вином.
— Как тунец?
— Изумителен. Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо.
— Ну, давай же, попробуй.
Тут она перегнулась через стол и поцеловала его, не скрывая виду, протолкнув наполовину пережёванный кусочек рыбы в его открытый рот. Дэвид принял его и, дожевав, произнёс:
— Хорош. Да, ты права.
Родители Мелани наблюдали за этим в недоумении. Дэвид, ничуть не смутившись, повернулся к ним.
— Правда хорош, — подтвердил он и сглотнул.
На следующий день мать Мелани позвонила ей на работу.
— Я беспокоюсь за тебя.
— Почему? Я в порядке. В жизни не была такой счастливой.
— Просто твои отношения с Дэвидом… Они кажутся такими насыщенными.
— Потому что они такие и есть.
— Но то, как вы себя ведёте… Не знаю даже, как сказать. Все эти поцелуи, ласки и то, как вы делитесь едой… К тому же, это смущает окружающих.
— Мам, мы любим друг друга. И как я сказала папе, мы не просто партнёры, мы — одно целое.
— Знаю. Но каждому человеку нужно немного пространства в жизни, немного времени, чтобы побыть самим собой. Я обожаю твоего отца, но всегда рада, когда он уезжает играть в гольф. Тогда я несколько часов могу слушать ту музыку, которую хочу, расставлять цветы или болтать с подругами по телефону. Просто быть собой.
— Но Дэвид — и есть я. А я — и есть Дэвид.
— Это меня тревожит, вот и все. Это не кажется мне здоровым.
— Мам! Ты так говоришь, будто это болезнь, а не отношения.
Наступил октябрь. Дэвид начал пропускать тренировки на «Ламбо-Филд», а Мелани — отпрашиваться с работы после обеда, и все ради того, чтобы лежать голыми в постели в прохладной полутьме, вылизывать друг друга и смотреть друг другу в глаза. Они были ненасытны в своей жажде. Когда они гуляли на морозе и у Мелани начинало течь из носа, Дэвид слизывал это ради неё. А когда они лежали в спальне, ни в одном из них не было ничего, что бы другой не стал целовать, высасывать или пить.
У родителей и друзей они появлялись все реже и реже. А если и появлялись, компании у них вообще не складывалось, потому что они все время ласкали друг друга, не слыша и не видя всех остальных.
Однажды днём, когда выпал снег, к ним домой зашёл помощник главного тренера «Пэкерс» Джим Пуласки. Он был коренастым мужчиной с жёсткими седыми волосами и типично польским широким лицом, испещрённым глубокими морщинами за годы, проведённые на боковой линии. Сев на диван в своём пальто из овчины, он обратил внимание Дэвида на то, что тот пропустил очередную командную тренировку.
— Ты звезда, Дэвид, спору нет. Но недоумки важнее звёзд, и каждый раз, когда ты не показываешься на тренировке, ты их расстраиваешь.
«Недоумками» в команде называли её спонсоров.
Не сводя глаз с Мелани, Дэвид сказал:
— Простите, тренер, что вы сказали?
— Ничего, — ответил мистер Пуласки и, выждав порядочно времени, натянул свою обшитую мехом шапку и вышел через переднюю дверь. Хрустя по ледяной дорожке, он встретил мистера Касабяна, который боролся с пакетами из магазина. Взяв один из них, он помог ему подняться на крыльцо.
— Спасибо, — поблагодарил мистер Касабян, выпустив пар изо рта. — Всегда боюсь упасть. В моем возрасте если падаешь, то ломаешь бедро, тебя увозят в больницу, и там ты умираешь.
— Живёте на верхнем этаже?
— Точно. Этим Рождеством уже будет двадцать семь лет как.
— Часто видитесь с Дэвидом и Мелани?
— Раньше часто виделся.
— Раньше?
— А в последнее время нет. Теперь они — пш-ш-ш! — и становятся Человеком-невидимкой, как мне кажется.
— И не только вам.
Мистер Касабян кивнул в сторону зелёной «Тойоты» с надписью «Грин-Бей Пэкерс», припаркованной у обочины.
— У Дэвида проблемы?
— Можно и так сказать. Мы собираемся уволить его, если он не возьмётся за ум. Даже когда он появляется на тренировках, он будто не понимает, где находится.
— Мистер, не знаю, что и сказать вам. Я любил свою жену тридцать восемь лет, но никогда не видел такой пары, как они. Это не просто ласки, а какой-то загипнотизированный гипноз. Лично мне кажется, что это кончится очень плохо.
Стоя посреди снежных вихрей, мистер Касабян проследил, как тренер отъехал. Затем посмотрел на свет в окнах первого этажа и покачал головой.
Перед Рождеством пропала Эхо. Мелани искала её везде — в шкафах, за диваном, под подушками, в подвале. Выходила на улицу и звала в погребе — хоть котёнок и не переносил холода. Её нигде не было. Раздавалось лишь эхо голоса Мелани на белой, морозной улице: «Эхо! Эхо!»
Когда Дэвид вернулся из магазина, она сидела в своём кресле-качалке вся в слезах, с наполовину закрытыми шторами.
— Я не могу найти Эхо.
— Где-то же она должна быть, — сказал он, поднимая занавески и газеты, будто ожидал найти её сидящей под ними.
— Я весь день её не видела. Она, наверное, очень проголодалась.
— Может, вышла на улицу по своим делам, и кто-то из соседей её подобрал.
Закутавшись в пальто и шарфы, они стучали в каждую дверь по обе стороны улицы. Но мир хранил равнодушное безмолвие.
— Вы не видели пёстрого котёнка?
Печальное качание головами.
В самом конце улицы пожилая женщина с тёмными бегающими глазами и лицом цвета ливерной колбасы ответила им:
— Ешли да, то что?
— Так вы её видели? Она примерно такого размера и её зовут Эхо.
— Мы дадим вознаграждение, — вставил Дэвид.
— Вожнаграждение?
— Пятьдесят долларов любому, кто вернёт её невредимой.
— Я его не видела.
— Вы уверены?
— Она… очень дорога нам, — пояснила Мелани. — Это наша эмоциональная ценность. Она представляет… ну, представляет нас двоих. Нашу любовь друг к другу. Поэтому мы и хотим её вернуть.
— Сто долларов, — сказал Дэвид.
— Вы шкажали што долларов?
— Потому что если вы видели её… если она у вас…
— Что я шкажала? Я его не видела. Какая ражниша — пятьдешят, што долларов? Хотите шкажать, я вру?
Женщина направила на них свой палец.
— Ваш ждёт нещаштье, раш вы поёте эту пешенку! Нещаштье, нещаштье, нещаштье!
С этими словами она захлопнула дверь, оставив их стоять на крыльце, пока снег падал на их плечи.
— Ну, она хотя бы общительная, — заключил Дэвид.
Они искали до одиннадцати вечера, пока дома в районе один за другим погружались в темноту. В итоге они были вынуждены признать, что никак не смогут найти Эхо до утра.
— Я сделаю объявления, — сказала Мелани, лёжа на животе в ночной рубашке, задранной до подмышек, пока Дэвид размеренно вылизывал ей спину.
— Отличная мысль… Для этого можно взять одну из её фотографий, что мы сделали на веранде.
— О, мне так жалко её, Дэвид… Она, должно быть, очень замёрзла и страдает в одиночестве.
Он продолжил облизывать её ягодицы и заднюю часть бёдер, а она лежала на подушке и слезы монотонно капали с её носа. Вылизав подошвы её ступней, он вернулся в кровать и принялся за лицо.
— Соль, — сказал он.
— Печаль, — прошептала она.
На следующее утро небо было тёмным, как грифельная доска, и снова шёл снег. Мелани сделала объявление на компьютере и распечатала сто копий. «Пропал пёстрый котёнок, всего три месяца, отзывается на имя Эхо. Олицетворяет вечную любовь своих хозяев, поэтому нашедшего ждёт щедрое вознаграждение».
Дэвид ходил от улицы к улице, расклеивая объявление на деревьях и заборах. Район был совсем пустынным — лишь несколько внедорожников прорывались сквозь снег, будто таинственные катафалки.
Он вернулся почти в двенадцать. Мелани сообщила:
— Звонил главный тренер. Просил, чтобы ты перезвонил. Голос у него не очень весёлый.
Дэвид притянул её к себе и поцеловал в лоб. Губы у него были холодными, а её лоб — тёплым.
— Это уже не важно, правда? Весь мир, что снаружи, не важен.
— Ты не собираешься ему перезванивать?
— Зачем? Какая разница, весёлый у него голос или нет? Ведь у нас есть мы. Сейчас самое важное — найти Эхо.
Прошло ещё несколько дней. Телефон разрывался, но если звонили не по поводу Эхо, они просто вешали трубку, ничего не говоря, и через некоторое время звонки почти прекратились. Почтальон бывал у них каждый день, но они никогда не подходили к почтовому ящику, чтобы забрать письма.
Одна из редакторш Мелани заявилась к ним в чёрном берете и чёрном меховом пальто, но, прозвонив с четверть часа, в итоге ушла. Дэвид и Мелани лежали в объятиях друг друга, иногда голые, иногда полуодетые, а снег продолжал падать, и казалось, что он будет идти вечно. Они нормально ели и нормально пили, но с течением дней их лица приобретали нездоровую прозрачность, будто от потери Эхо их эмоциональные иммунные системы ослабли, а души оказались заражены.
В один четверг ранним утром, ещё до рассвета, Дэвид проснулся оттого, что Мелани трясла его.
— Дэвид! Дэвид! Мы замерзаем!
Он сел. Она оказалась права. В спальне было так холодно, что на внутренней стороне окон, где ночью остывало их дыхание, образовались сверкающие ледяные кристаллы.
— Господи, должно быть, бойлер накрылся.
Он выбрался из кровати, а Мелани ещё сильнее закуталась в одеяло. Он взял со спинки стула свой синий халат, влез в тапки и, весь дрожа, направился по коридору к двери подвала. Их домовладелица миссис Густаффсон обещала отремонтировать бойлер до наступления холодов, но она имела привычку забывать обо всем, что требовало денежных издержек.
Дэвид включил свет и спустился по лестнице. Подвал был забит в основном хламом миссис Густаффсон: здесь стояли сломанный диван, ножная швейная машинка, всевозможные доски, инструменты, рамки для картин, шланги, детали велосипеда. С потолочных балок свисали сушёные ворсянки, масляные лампы и мясницкие крюки.
Огромный старый масляный бойлер, стоявший у дальней стены, не работал и был холоден как лёд. Он напоминал музыкальный автомат «Вурлитцер» из ржавого чугуна. Масло не могло закончиться — «Грин-Бей Хитинг» наполнила его всего три недели назад. Скорее всего, либо забилась горелка, либо наружная температура опустилась так низко, что масло в трубах затвердело. Это означало, что нужно выйти во двор с паяльником и снова привести его в движение.