— Хорошо. Я это ценю.
Он жил в Английском квартале района Рашен-Хилл, в маленьком викторианском доме. Местность здесь была такая холмистая, что ему приходилось ставить свой «Форд» передними колёсами на тротуар, чтобы он не скатился. Светило солнце, внизу в заливе вода сверкала, будто осколки стекла; но при этом дул лёгкий ветерок, холодный, как последний вздох умирающего рыбака.
— Джек!
Вверх по склону поднимался мужчина с бордовым лицом и белыми бакенбардами, ведя бульмастифа на коротком поводке. На нем были светло-коричневые твидовые брюки, нижнюю часть которых он заправил в носки.
— Эй, Джек! — повторил он и приветственно взмахнул рукой.
— Майор, — Джек, наконец, заметил его и тут же поднял глаза на окна второго этажа. Кто-то — наверное, Жаклин, — оставил окна открытыми, и белые занавески покачивались на ветру.
— Я уже слышал о случившемся, мне так чертовски жаль, старик! И я, и Немезисы — мы все искренне соболезнуем. Такая прекрасная девушка!
— Благодарю, — сказал Джек.
— Черт бы их побрал, эти гребаные зеркала! Ни на секунду им верить нельзя, так ведь?
— Я был уверен, что это зеркало безопасно.
— Ну, безопасных зеркал не бывает, когда доходит до дела, так ведь? Они как шавки бродячие. Живёт такая годами и вроде ведёт себя смирно, а потом хвать! — какому-нибудь ребятёнку нос оттяпает. Нет, Немезисы никогда зеркало в дом не поставят. Оно и к лучшему. Она же посмотреть в него не успеет, как оно треснет — с такой-то рожей!
Джек попытался выдавить улыбку, но лишь болезненно скривился. Он вошёл в дом через парадный вход и стал подниматься наверх по узкой лестнице, следом за ним шёл Пуни Пуни. В коридоре было очень тихо и пахло перезревшей дыней.
На одной из лестничных площадок было витражное окно, на котором была изображена женщина с завязанными глазами на фоне замка; от замка поднимался чёрный дым, в небе кружили грачи.
— Мистер Погреб-по-немецки, Бог, в которого вы верите, не обязывает вас делать этого.
— Нет, — сказал Джек. — Я делаю это по велению своего сердца. Неужели ты думаешь, что я позволю какому-то специалисту по устранению забрать её у меня? Я же люблю её, Пу. И всегда буду любить. Вечно.
— Вечность — это не ровная дорога, — сказал Пуни Пуни. — Помните: любимый магазин ковров не всегда можно увидеть, не сходя с порога дома.
Они поднялись на нужный этаж. Джек подошёл к двери своей квартиры и достал ключ. Его сердце колотилось, словно ирландский барабан, и он сомневался, что осмелится сделать это. Но на двери висел медный египетский крест — его повесила сюда Жаклин, и он вспомнил, как она поцеловала кончики пальцев, прикоснулась к нему и произнесла: «Символ жизни вечной, которая никогда не прервётся».
Она любила ходить дома обнажённой, иногда лишь надевала шляпу, как Шерлок Холмс. Она любила Холмса и часто называла Джека Ватсоном. Безо всякого предупреждения она могла достать скрипку, сыграть несколько пронзительных нот каджунской мелодии и объявить: «Игра началась!»
Он отпер и широко распахнул дверь. В квартире стояла тишина, только из открытых настежь окон был слышен шум машин. В узкой прихожей находилась вешалка, на которой громоздились два-три десятка шляп: широкополые женские шляпки, мужские котелки, старые бесформенные фетровые шляпы. Пол был завален грязной поношенной обувью: коричневые оксфордские туфли, золотистые балетки, кеды с Че Геварой по триста пятьдесят долларов за пару.
Перешагнув через кучу обуви, Джек прошёл в гостиную. В ней теснились тяжёлые кресла, обитые красной кожей, диванчики, книжные шкафы со стеклянными дверцами, полные книг в кожаных обложках. Над чугунным камином висела цветная гравюра. На ней была изображена обнажённая женщина с пышными формами, которая ехала на велосипеде по живым мышам, давя их шинами. При ближайшем рассмотрении было видно, что седло велосипеда заменили толстым фиолетовым фаллоимитатором с большими яйцами. Название гласило: «Самый приятный способ борьбы с грызунами. Второй способ — порошок “Пестифекс”».
Дверь в спальню была приоткрыта, но войти внутрь он так и не решился. Наконец, Пуни Пуни слегка толкнул его локтем и сказал:
— Ну же, Джек. Придётся это сделать. Нельзя склеить разбитую вазу, не глядя на неё.
— Да, ты прав.
Джек прошагал через гостиную и толкнул дверь в спальню. Сосновая кровать с балдахином осталась незастеленной, цветастый плед валялся поперёк, подушки разбросаны. На другой стороне комнаты между двух окон стоял туалетный столик Жаклин, заставленный флаконами с парфюмом «Дебюсси», косметикой «Сера» и множеством кисточек в белой керамической банке.
В углу на шарнирной подставке стояло овальное зеркало высотой под два метра. Оно было обрамлено тёмным, до блеска отполированным красным деревом, украшенным резными виноградными лозами; наверху было вырезано улыбающееся личико херувима. Джек обогнул кровать и встал перед зеркалом. В отражении он увидел лишь себя, часть одеяла и Пуни Пуни, стоявшего у входа.
Вид у него был ужасный. Волосы всё ещё растрёпаны из-за того, что он стащил через голову фартук, голубая рубашка помята и вся в пятнах, мешковатые джинсы истёрлись на коленях. Под глазами фиолетовые мешки.
Он протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до пыльной поверхности зеркала.
— Жаклин, — позвал он. — Жаклин… ты здесь?
— Может быть, произошла путаница, — сказал Пуни Пуни с наигранным оптимизмом. — Может быть, она всего лишь вышла купить помаду.
Но Джек понимал, что никакой ошибки не было. В зеркале он видел лежащий на полу возле кровати шёлковый халатик Жаклин. Но, обернувшись, убедился, что здесь, в реальном мире, никакого халатика нет.
Он наклонился ближе к зеркалу.
— Жаклин! — крикнул он хриплым голосом. — Жаклин, милая, это я, Джек!
— Может быть, она прячется, — предположил Пуни Пуни. — Не хочет, чтобы вы видели, как она страдает.
Но в эту секунду в зеркале появилась Жаклин: медленно, словно во сне, она шла через всю комнату к Джеку. Одежды на ней не было, за исключением туфель на головокружительной шпильке, украшенных чёрными шёлковыми хризантемами, и огромной траурной шляпы со страусиными перьями. На глазах у неё были тёмные очки, в ушах покачивались чёрные серьги, губы она накрасила чёрной помадой.
Джек в отчаянии вцепился в раму зеркала:
— Жаклин! Боже мой, Жаклин!
Её отражение приблизилось к его отражению и обвило его руками. Он отчётливо видел её в зеркале, но не мог ни видеть, ни ощущать её присутствия здесь, в спальне.
— Джек… — прошептала она, и, хотя глаз её не было видно за тёмными стёклами очков, он чувствовал, как её голос дрожит от испуга. — Ты должен вытащить меня отсюда. Прошу тебя.
— Я не знаю, как это сделать, милая. Никто не знает.
— Я всего лишь… всего лишь выщипывала брови. Я наклонилась к зеркалу поближе и… помню только, что потеряла равновесие. Я как будто провалилась под лёд. Джек, здесь ужасно! Мне так страшно. Ты должен вытащить меня отсюда.
Джек не знал, что на это ответить. Он видел, как Жаклин целует его, перебирает его волосы и прижимается к нему грудью, но все это было лишь иллюзия.
Пуни Пуни смущённо кашлянул.
— Думаю, мне пора, мистер Погреб-по-немецки. Мой номер у вас есть. Звоните, если понадобится моя помощь. Истинный друг ожидает, подобно птице на воротном столбе.
Когда Пуни Пуни ушёл, Джек упал перед зеркалом на колени, и Жаклин в отражении тоже села на пол, глядя ему в глаза; за её спиной он видел самого себя.
— Ты должен найти способ вытащить меня, — сказала Жаклин. — Здесь все такие злые… никто не хочет со мной разговаривать. Я спрашиваю у людей, как пройти обратно через зеркало, но они только ухмыляются. И полная тишина. Даже шума машин не слышно. Только ветер воет.
— Послушай, — сказал Джек. — Я поеду в Соному, где мы купили это зеркало. Может, парень из антикварного сможет нам чем-нибудь помочь.
Жаклин опустила голову так низко, что он мог видеть лишь перьевую окантовку её траурной шляпы.
— Мне так тебя не хватает, Джек. Все, о чем я мечтаю, — это снова оказаться с тобой в одной постели.
Джек не знал, что ответить. Но Жаклин подняла голову и сказала:
— Разденься.
— Что?
— Разденься, прошу тебя.
Медленно, словно у него болели колени и локти, Джек расстегнул все пуговицы на рубашке и молнию на джинсах и стянул их. Спортивные трусы в красно-белую полоску он тоже снял и встал перед зеркалом, голый, с набухающим членом. Под лучами предполуденного солнца волосы у него в паху блестели и сверкали, словно нити в электрической лампочке.
— Подойди к зеркалу, — сказала Жаклин. Она приблизилась к поверхности зеркала изнутри, опустив руки вдоль тела. Она прижалась грудью к стеклу, и её соски стали похожи на большие сухофрукты.
Джек взял член в руку и прижал багровую головку к зеркалу. Жаклин открыла рот и принялась облизывать стекло изнутри, снова и снова. Джек ничего не чувствовал, но глядя на то, как её язык скользит вверх и вниз, он ощутил смесь отчаяния и возбуждения. Он начал двигать рукой, сжимая член все сильнее, в то время как Жаклин все быстрее и быстрее лизала зеркало.
Она просунула руку между ног и двумя пальцами раздвинула половые губы. Длинным средним пальцем она начала массировать клитор, и в отражённом от паркетного пола свете Джек увидел блестящую влагу на внутренней поверхности её бёдер.
Его движения становились быстрее и жёстче, и, наконец, он почувствовал, что близок к оргазму.
— О, боже, — простонал он; сперма брызнула на зеркало, на отражение языка Жаклин, на отражение её носа и даже на отражение её волос. Она жадно принялась слизывать её, несмотря на то, что не могла достать её или даже почувствовать вкус. Глядя на неё, Джек в полном отчаянии прислонился лбом к поверхности зеркала.
Пока он стоял, опустошённый, она легла на пол, широко раздвинула ноги и принялась медленно гладить себя между ног, поигрывая с клитором и скользя пальцами с длинными ногтями, покрытыми чёрным лаком, во влажное отверстие. Спустя какое-то время она сжала ноги, по её телу пробежала дрожь. Он не был уверен, что она кончила, но она несколько минут неподвижно лежала на полу, и лишь лёгкий ветерок из широко открытого окна играл перьями на её шляпе.