Фаворский очень интересовался жизнью своей страны, радовался успехам нашего искусства, особенно достижениям молодых художников. Он любил ходить на выставки, внимательно и благожелательно их осматривал.
В последние годы жизни, когда ему трудно было ходить, любой художник, знакомый или незнакомый, мог принести показать свои работы, попросить совета, выслушать его мнение.
Фаворским всегда владели новые идеи и новые замыслы. Когда мы работали с ним несколько лет в Мастерской монументальной живописи Академии архитектуры, мы видели, с какой щедростью раздает он другим художникам свои идеи. Никакой жизни не может хватить, чтобы осуществить все, что он носил в голове, а каждое осуществление открывает новые горизонты, вызывает к жизни новые замыслы.
Фаворский — русский художник, и русские художественные традиции сыграли наиболее активную роль в формировании его искусства. Прежде всего это древнерусское искусство и его вершина — Андрей Рублев, «…был увлечен русской, древней живописью, — говорит он, — и считаю это искусство для меня самым интересным. Оно является прямым продолжением великого греческого искусства и в то же время несет национальные русские черты».
Восхищается Фаворский и искусством Александра Иванова. Для него Александр Иванов является связующим звеном между древнерусским и современным искусством. По словам Фаворского, «он как бы утвердил, что наше искусство, стремящееся к новому, родом из Древней Греции».
Любил и ценил Фаворский Врубеля, особенно его рисунки, и таких своих современников, как К. Петров-Водкин, Н. Крымов, Павел Кузнецов, Л. Бруни, К. Истомин.
Всякий, кто сколько-нибудь понимает Фаворского, почувствует, что любимым его писателем должен быть Пушкин. Так это и есть. Фаворский написал для музея Пушкина такие строки: «Какое счастье, что Россия имеет Пушкина. Его существо чрезвычайно солнечно. В то же время его чувства и мысли человеческие, не необычайные. Только необычны чистотой и высотой, и поэтому мы можем к ним приобщиться. В то же время его произведения по темам оригинальны. И „Скупой рыцарь“, и „Пир во время чумы“, и „Медный всадник“, и другие. Как же страшно иллюстрировать его! Но помогает его строгость и определенность».
Любовь к русскому народу, русской природе, русской литературе и искусству, проникновение в самые глубины русской жизни позволили Фаворскому сделать иллюстрации к «Слову о полку Игореве», к произведениям Пушкина, Толстого, Гоголя, Крылова, создать психологически правдивый портрет Достоевского, портреты великих полководцев-патриотов Дмитрия Донского, Александра Невского, Пожарского и Кутузова.
Свою любовь к России Фаворский старался передать и взрослым и детям. Для детей он сделал рисунки к книге Наталии Кончаловской «Наша древняя столица». Книга эта — целая энциклопедия русской жизни в старину, ее истории, быта, культуры. Рисунки наполнены жизнью: восстают против непосильного гнета крестьяне, бунтуют и рубятся не на жизнь, а на смерть под водительством Степана Разина и Болотникова, а в тяжелую годину эти же крестьяне грудью защищают Москву от поляков, едут обозы, трудятся ремесленники, строители, торгуют на рынках, справляют свадьбы. Рисунки насыщены движением огромных толп народа, стуком мечей, лошадиным ржанием, криками сражающихся, и все это изображено с той непосредственностью, какая бывает разве только в рисунках самих детей, не боящихся никаких художественных трудностей.
А в гравюрах к книгам Льва Толстого, Михаила Пришвина воплотилась любовь Фаворского к природе, к лету и зиме, к полю и лесу, изощренная его наблюдательность. Вот простой пень, окруженный травою. Тысячи раз все мы проходили около него, искали под ним грибы, и никому, вероятно, не приходило в голову, что этот пень может послужить сюжетом произведения искусства. Однако Пришвин увидел в нем возможности для создания поэтичного рассказа, а вслед за ним Фаворский сделал чудесную гравюру, которую, в свою очередь, можно сравнить с каким-нибудь лирическим стихотворением Тютчева о русской природе. Так мог сделать только наблюдатель с необычайно точным глазом. Вот как Фаворский словесно характеризует самые обычные наши деревья:
«Хотя бы береза. Она, по-нашему, стройна, в ней есть что-то женское с ее тонким стволом, с ее развесистой кроной, с висящими гирляндами ее веток. Не то это косы, не то платье. А пока нам кажется, что нигде на свете нет такого красивого дерева, с такой чудной корой.
А дуб! Особенно когда он вырос на поляне и ему не мешали другие деревья. Какой он могучий и мужественный, какой у него ствол, какие могучие ветки, какая вырезная листва! Он напоминает нам древних богатырей.
А елка, если взглянуть повнимательнее, то откроется, что она очень удивительное дерево. Она устремляется вверх, как башня, как пагода со своими этажами веток, и в то же время у нее есть широкие мохнатые лапы, образующие внизу дом и протягивающиеся к нам точно руки, здоровающиеся с нами». Прочтешь это описание и думаешь, что и писатель мог бы получиться из Фаворского замечательный.
Много сил и таланта отдал Фаворский изображению русской жизни, русской природы, иллюстрированию русских писателей, но ему совершенно чужда национальная ограниченность. Он с глубоким уважением относился к культуре всех народов, к их национальному характеру, их литературе и искусству. Подобно тому как глубоко русский поэт Пушкин сумел проникнуться духом Испании в «Каменном госте» или Англии в «Пире во время чумы», и Фаворский постигает культуру других народов, как будто она ему родная с детства. Это удивительное свойство позволяло ему с огромной убедительностью иллюстрировать библейскую книгу «Руфь», произведения итальянца Данте, французов Мериме и Анатоля Франса, англичан Шекспира и Диккенса, шотландца Роберта Бернса. И так же глубоко понимал он и любил замечательных художников Западной Европы — итальянцев Джотто и Мантенью, француза Пуссена, немца Дюрера, испанца Пабло Пикассо.
Во время войны обстоятельства заставили Фаворского вместе с институтом, в котором он преподавал, переехать в Среднюю Азию, в Самарканд. И здесь совершенно неожиданно для всех, кто его знал как человека, приверженного к европейской культуре, Фаворский создает серию гравюр, посвященных людям и природе Узбекистана, в которых он обнаружил глубокое понимание, казалось бы, совершенно чуждого ему мира Востока.
Фаворский много своих произведений посвятил историческому прошлому нашей родины и иллюстрированию классической литературы. Может создаться впечатление, что его взгляд устремлен в историю, что прошлое для него более интересно, чем настоящее. Так думать было бы неверно. Такая гравюра, как «Октябрь. 1917» и посвященная гражданской войне гравюра «1919–1920—1921», — пример творческого осмысления величайших событий нашего времени, событий, которых сам художник был участником и свидетелем. В небольших по размеру, но очень сложных по композиции и насыщенных по содержанию листах революция и гражданская война поняты как современный эпос. Это как бы большие фрески, где объединены события, происходившие в разное время и в разных местах.
Вот гравюра «Октябрь. 1917». Еще сидят в окопах русско-германской войны солдаты, а страна уже свергла царизм и вступила на путь пролетарской революции. Ленин выступает перед рабочими, солдатами и матросами, создается Красная гвардия, вооружаются рабочие, революционные матросы подымаются на защиту революции, остатки белогвардейцев еще защищаются под черным знаменем с черепом и костями. Все слои общества и их отношение к происходящим событиям нашли отражение в этой гравюре. Здесь и солдаты-фронтовики, рабочие, матросы, крестьяне, и интеллигент, не знающий, к кому ему примкнуть, и мальчишка, продающий газеты, — дитя революции, весь захваченный происходящими событиями. И все это разнообразнейшее содержание Фаворский мастерски привел к единству и сумел уместить на одном листе бумаги.
В другой гравюре, «1919–1920—1921», наша страна показана в огне гражданской войны. Напряженно отбивается народ от наседающих со всех сторон врагов. Стремительность, напор и сила с необыкновенной энергией выражены в неистово скачущей красной коннице, наступающей с боевым криком: «Даешь!» И снова в центре гравюры Ленин со своими соратниками разрабатывает план борьбы с контрреволюцией. Отсюда по всем направлениям брошена ударная сила молодой республики. Партизаны уходят в леса, движется легендарный «железный поток». Страна охвачена голодом, голодный человек вместе с собаками обдирает павшую лошадь. Трудно. Но, несмотря на тяжесть положения, победа близка. Гравюра проникнута историческим оптимизмом — верой в победу правого дела. Это произведение одновременно и реалистическое и романтическое. В нем выражен пламенный подъем революционных лет и показана жестокая правда жизни. Два графических листа Фаворского, посвященные годам революции, говорят о том, как глубоко и верно он понимал происходящие события.
А гравюра к повести Сергея Спасского «Новогодняя ночь», сюжет которой относится к временам гражданской войны. Сколько тревожного напряжения этих дней в гравюре, где изображены арестованные большевики, которых везут в телеге по ночной улице маленького городка на расстрел! А сколько холодной жестокости в фигуре белого офицера, сидящего верхом на лошади!
Людям наших дней посвящены такие гравюры, как «Метро», «Квинтет Шостаковича», многочисленные портреты музыкантов, художников, ученых, нарисованные в Москве, и простых колхозников и пастухов, которых рисовал Фаворский во время поездок в Калмыкию и на Кавказ.
Но и тогда, когда Фаворский обращается к прошлому, он оценивает его с точки зрения современного человека, современного советского художника. Так, портреты великих русских полководцев были сделаны в дни Великой Отечественной войны. Их создал художник-патриот, художник-гражданин. Они были живым, непосредственным откликом на военные события. Этими портретами художник как бы говорил: народ, давший таких полководцев, непременно победит и на этот раз.
Фаворский остается современным художником и тогда, когда иллюстрирует произведения классической литературы. Это сказывается в отношении к героям, которые, находясь в своем времени, в своем историческом окружении, в то же время и наши живые современники. Вот связанные король Лир и его дочь Корделия, которых гонят воины. Острый контраст живого, человеческого страдания с механическим, жестоким бездушием воинов делает эту гравюру не только иллюстрацией к Шекспиру, но и обобщенным выражением столкновения страданий человеческих с машиной насилия. Иллюстрация к Шекспиру — в то же время антифашистское произведение.