Меня это неприятно кольнуло. Не его посещение. Сергованцев наезжал часто. На то он и зональный прокурор. Но Алексей Михайлович всегда предупреждал заранее. В крайнем случае – за сутки. К чему такая неожиданность? Может быть, Сергованцев надеялся застать меня врасплох? Но он отлично знал, что я никогда не скрывал промахов, так же как и успехов, в работе прокуратуры.
Я заказал гостиницу, предупредил шофера. Мы встретили Сергованцева поздно вечером. Он поздоровался суше обычного. А когда мы отвезли его в гостиницу, Слава заметил:
– Что-то сегодня Алексей Михайлович вроде не в духе.
– Устал с дороги человек,– откликнулся я. А сам подумал: причина может быть одна – мои акции падают…
На следующий день Сергованцев сел за работу. Его интересовали следственные дела.
Первым пришел с докладом наш молодой следователь Глаголев Евгений Родионович.
– Дело о хищении в гастрономе мною производством закончено. Можно передавать в суд,– сказал следователь, кладя передо мной тоненькую папку.
– Тот самый парнишка?– спросил я.
– Да.
– Что нового удалось установить?
– Ничего,– пожал плечами Глаголев.
– Тогда, я считаю, дело надо прекратить, а материалы передать в комиссию по делам несовершеннолетних при исполкоме горсовета.
Глаголев удивился:
– Но ведь хищение налицо. Преступник сознался. Все это подтверждено следствием.
Сергованцев оживился.
– Что именно?
– Этот паренек спрятался вечером в гастрономе,– начал объяснять Глаголев.– Обворовал кондитерский отдел. А когда утром открыли магазин, смешался с толпой и вынес похищенное.
– Сколько ему лет?– спросил Сергованцев.
– Шестнадцать,– ответил следователь.– Посмотрите, как он все заранее обдумал, как готовил преступление. Знал, куда спрятаться – в еще не установленное оборудование, витрину-холодильник…
Сергованцев задумался.
– Погодите, Евгений Родионович,– я раскрыл папку.– Спору нет, мальчишка виноват. И по головке его гладить никто не собирается. Но из материалов следствия вытекает, что он только хотел отличиться, покрасоваться перед своими дружками и девушкой.– Я повернулся к Сергованцеву: – Парень бился об заклад, что просидит ночь в магазине, а заодно и достанет своей Джульетте знаменитый шоколадный набор «Весна», выставленный в витрине… Кстати, набор оказался муляжем.
– Как?– переспросил Сергованцев.
– В блестящих обертках вместо шоколада были деревяшки. Так делают для витрин.
Алексей Михайлович расхохотался.
– Деревяшки?! Представляю состояние той девицы, когда она решила попробовать шоколад… Да, крепко ему не повезло. Всю ночь дрожал от страха, и ради чего!
Глаголев сидел молча. Подождав, когда Сергованцев перестанет смеяться, он саркастически произнес:
– А если бы его девушке захотелось иметь золотые часы? Он полез бы в ювелирный?
– Гадать, что бы он совершил, никто не имеет права,– сухо сказал я.– Перед нами конкретный факт. И мы должны отталкиваться только от него. Кстати, в винном отделе стояли дорогие коньяки. По двадцать пять рублей за бутылку. И мальчишка к ним не притронулся. Потом, надо еще учитывать личность. По всему видно, что он не злостный вор. Да и в семье у него не все благополучно… Искалечить жизнь легко, исправить трудно…
– Что он еще вынес, кроме «Весны»? – спросил Сергованцев.
– В результате ревизии, проведенной в отделе магазина сразу же после происшествия, обнаружена недостача. Пропало около десяти килограммов конфет «Мишка»,– ответил я за следователя.– Но никто у парня таких конфет не видел.
– Понятно,– кивнул Сергованцев.
Глаголев вопросительно смотрел то на меня, то на Сергованцева.
– Правонарушение есть,– сказал я ему.– Но не такое, чтобы этим занимался суд.– И вернул следователю папку.– Что у вас еще?
– Захар Петрович, я снова предлагаю прекратить дело о продавце с рынка.
– Это тот, что умер? Забыл его фамилию…– спросил я.
– Шафиров,– напомнил следователь.– Надо прекратить за смертью подследственного.
– Ничего нового?
– Абсолютно.
Недели две назад Глаголев уже приходил ко мне с постановлением о прекращении этого дела. Но я его не утвердил.
– Хитры же вы, Евгений Родионович,– пожурил следователя.– Думаете, прекратил одно, так под настроение прекращу и другое?
– Совсем я так не думал,– кисло улыбнулся следователь.– Не вижу перспективы. Только время терять да еще своими руками намеренно портить показатели.– Он посмотрел на Сергованцева, ожидая поддержки. Алексей Михайлович не отреагировал.– Человек умер. Если даже в чем-то виноват, мы не можем подать в суд на покойника…– Под конец Глаголев прямо взмолился: – Захар Петрович, ведь у меня в производстве еще шесть дел…
Сергованцев взглянул вопросительно.
– Вот какая история, Алексей Михайлович,– сказал я.– На рынке у нас несколько магазинчиков. Ну, знаете, как везде. В каждом – один продавец, он же завмаг… Поступило анонимное письмо на одного из них – Шафирова. У него разное в продаже: обувь, галантерея, одежда. Стали проводить ревизию, нашли излишки товаров, которые по документам не проходили. Шафиров в первый же день вернулся домой и умер от инфаркта…
– Человеку пятьдесят восемь,– добавил Глаголев.– Сердце болело давно. Ну, разнервничался…
– Было отчего,– сказал я.– Излишки – дефицитный товар, какой не поступал даже на базу. Например, женские сапоги, кожаные куртки. Продавалось это, конечно, из-под полы. Так, Евгений Родионович?
– Так,– согласился он.
– Продавца этого сам помню,– продолжал я.– Слава богу, сколько раз заходил в тот магазинчик… Вежливый скромняга, одет бедновато. А что обнаружили у него в подполе дома?
– Так наследство же,– сказал следователь.– У Шафирова на самом деле в прошлом году умер дядя. Когда-то, еще до революции, владел винокуренным заводиком…
– Какое наследство? – заинтересовался Сергованцев.
– Золотые кольца, серьги, монеты царской чеканки. Ну и деньги. Наши, конечно.
– На сколько?
– Около двадцати тысяч,– ответил я и снова обратился к следователю: – Понимаете, Евгений Родионович, можно допустить, что это наследство… Но откуда у него появился левый дефицитный товар? Значит, за Шафировым стоял еще кто-то. Он действовал не один. И мы обязаны найти, кто именно…
– Хорошо, Захар Петрович, я буду продолжать следствие по этому делу.
– Похвальное намерение,– вдруг сказал Сергованцев.– По-моему, правильная постановка вопроса. А то у нас иногда показатели, вернее, стремление иметь их в благополучном виде затмевает главное.– Я понял, что зональный прокурор солидарен со мной.– А вы,– обратился он к следователю,– активнее используйте возможности ОБХСС.
– Я это обязательно учту,– сказал Глаголев.– И еще одно, Захар Петрович. Об автомобильной катастрофе на улице Володарского…
– Ну-ну.
– Тут не тормоза. Машина новая, все в полном порядке.
– Так в чем же дело?
– Шофера уже нельзя было допускать к вожде нию. Как он прошел последнюю медкомиссию, пока не понятно…
– А людей не вернешь,– вздохнул я.
– Много жертв? – спросил Сергованцев.
– Страшная авария,– ответил я.– Перед грузовиком в центре города выскочил на перекрестке «Москвич». И водитель, вместо того чтобы затормозить, повернул на тротуар. Восемь человек. Четверо скончались тут же. В том числе – ребенок…
Об этой катастрофе вспоминали с ужасом. И будут вспоминать еще долго.
– Водителю уже за шестьдесят,– продолжал Глаголев.– Какая у старика реакция? Я беседовал с директором автобазы. Он говорит, людей не хватает…
Сергованцев сокрушенно покачал головой.
– Когда вы думаете закончить это дело?-спросил я Глаголева.
– Через неделю, наверное.
– Хорошо. Не позднее…
Когда следователь ушел, Алексей Михайлович негодующе сказал:
– Вот так и получается. В медкомиссии недосмотрели, на автобазе не хватает работников… Каждый найдет отговорку…
С зональным прокурором мы провели вместе весь день. Знакомились с делами второго следователя, были в милиции. Ходили обедать, сидели над справкой. Так и подмывало спросить, что слышно насчет меня. Но не решился.
Уехал он на следующий день. Я гадал: его посещение было рядовым, очередным наездом или связано со служебной проверкой моей персоны? Теперь все казалось подозрительным. Я с болезненной обостренностью анализировал поведение сотрудников прокуратуры, городского начальства, знакомых и друзей. Стал настолько мнительным, что в душе требовал от людей особенного отношения к себе. В безобидном юморе мне слышалась злорадная насмешка. Стоило перехватить на себе чей-то внимательный взгляд, как я уже подозревал в человеке тайного недоброжелателя. Я стал ловить себя на мысли, что, встречаясь с кем-нибудь, оцениваю: будет он радоваться, когда меня снимут, или посочувствует.
Правда, работал я с каким-то остервенением, стараясь забыться, не думать о том, что ожидает впереди. Выступал на процессах, ездил по району, окунался с головой в общественную работу и депутатские дела. В конце дня бывал выжат как лимон и, приезжая домой, наскоро проглотив ужин, валился с ног. С Дашей мы виделись очень мало. Наши отношения оставались такими, какими она их сделала с первого дня размолвки. Исправно готовила, стирала и гладила мои рубашки, заботилась о моем гардеробе. Но дальше этого ее внимание не распространялось. Мы были словно посторонние, по каким-то причинам обязанные соседствовать в одной квартире. Несколько моих попыток объясниться, снова сблизиться, получили решительный и холодный отпор. Я перестал их предпринимать…
Мне очень хотелось встретиться с первым секретарем горкома Егором Исаевичем Железновым. Он был в санатории под Москвой. И когда вернулся, я сразу напросился на прием. Егор Исаевич согласился встретиться в тот же день. Для порядка я расспросил его об отдыхе.
– Собственно, в санаторий поехал из-за жены,– сказал Железнов.– Сердечница она. Я пока не жалуюсь. Но врачи и меня в оборот взяли. Какую-то иннервацию сердца придумали… Знаешь, Захар Петрович, я чуть было и сам в это не поверил. Но стоило вернуться в Зорянск, зайти в горком, как никакой тебе иннервации… Работать надо. Тогда будешь здоров.