– Ты это Даше скажи.
– Говорила. Мы давеча с ней посидели, все вспомнили… Обидел ты ее крепко, сдается мне.
– Ну вот что, мама,– сказал я, видя бесполезность нашего разговора.– Время позднее, пора ложиться спать. Утро, как говорится, вечера мудренее. Поживи у нас, приглядись. Сама во всем разберешься.
Наутро мать встала чуть свет, захлопотала на кухне. Проводила Дашу, сидела со мной, пока я завтракал.
Мне было приятно, что рядом находилась родная живая душа, которая безоговорочно верила мне и болела за меня бескорыстно и преданно…
По дороге на работу Слава сказал:
– Крепкая еще у вас мамаша, Захар Петрович, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Иногда думаю: если мы доживем до такого возраста, какие будем?
– Дожить бы,– вздохнул я.
– Это верно. Спокойствия мало. Особенно честным людям,– философски заметил шофер. В его тоне я уловил нотки сочувствия. Раньше такого не замечалось. Да, видимо, слухи обо мне доползли уже до Зорянска…
На работе, как мне показалось, сотрудники нашей прокуратуры вели себя не так, как обычно. Это особенно бросилось в глаза, когда я зашел к следователям. Их голоса я слышал, подходя к двери. При моем появлении воцарилось неловкое молчание. Все уткнулись в бумаги.
Я иногда задавался вопросом, как относятся ко мне подчиненные? Как бы хотелось знать, что они думают обо мне. Увы, это невозможно. И самолюбие мое страдало. Метался из одной крайности в другую. То казалось, они встанут горой за своего прокурора, если его вдруг снимут с работы, будут требовать, писать письма, чтобы восстановили. В периоды пессимистического настроения я представлял, как они будут радоваться и облегченно вздыхать. Не все, конечно. За кого я мог поручиться – за секретаря Веронику Савельевну. Она преданна до конца. Как была преданна своему предшественнику. Я с грустью подумал, что эта преданность, наверное, по должности…
…Весь день я помнил: дома ждет мать. Я встречался с людьми, говорил по телефону, кого-то распекал, что-то доказывал. Надо бы остаться после работы, разобрать накопившиеся без меня бумажки, что я и сделал бы непременно, не будь матери. Теперь же отложил дела до следующего дня.
Даша уже пришла с работы. Приезд свекрови сказался и на ее настроении, она была веселее, чаще улыбалась, говорила. Даша оттаивала. Это видно по многим мелким деталям. Может быть, с отъездом матери в наши отношения опять придет зима?
Никто не хотел уходить из кухни. Признак того, что люди стремятся быть вместе. Я поинтересовался, как живет брат.
– С Виталием считаются,– сказала мать.– У нас все бывают: и председатель поссовета, и директор совхоза, и парторг. Хорошие люди подобрались.
– Я с одним из ваших деятелей недавно познакомился…
– Кто это?
– Кажется, завклубом.
– А у нас не клуб, а Дворец культуры,– со смешной гордостью сказала мать.– Трехэтажный. Кино, театр показывают…
– Может быть, директор этого самого дворца. Клоков Михаил Иванович.
– Клоков, говоришь? – переспросила мать.– Да нет, Захар, директор Дворца культуры – молоденькая совсем, Зина Балясная. Она у нас тоже бывает с мужем.
– Ну, значит, Михаил Иванович работает не директором. Расхваливал Краснопрудный. Приглашал приехать…
– Постой, постой, какой это Михаил Иванович, главный агроном?
– Да нет. Говорит, культурой в вашем поселке занимается.– Мать задумалась.– Он Виталия знает. И тебя, между прочим.
– Нет,– решительно сказала мать,– Михаила Ивановича, агронома, знаю. А этого как фамилия?
– Клоков.
– Такого у нас нет… Шут с ним. Встретились в кои годы, а говорим о каком-то Клокове.
Слова матери меня озадачили. Несмотря на внушительный возраст, она обладала отличной памятью. Неужели стала сдавать?
Как утопающий хватается за соломинку, так и я за тех трех свидетелей, которые могли бы чем-то помочь,– Горелова, Клокова и Ажнова. Неужели они откажутся рассказать правду о том злосчастном вечере у Марины Белоус?
Я еще раз попросил мать вспомнить моего попутчика, но она самым решительным образом утверждала, что такой в Краснопрудном не живет.
Поздно вечером позвонил брат Виталий. Справиться, как добралась и устроилась мать. Дав им поговорить, я спросил Виталия:
– Ты не знаешь в Краснопрудном Клокова Михаила Ивановича?
– А кем он работает?
– По культуре… Возможно, во Дворце культуры…
– Нет, Захар.
– Он говорил, что хорошо тебя знает.
– А я впервые о таком слышу,– усмехнулся брат на том конце провода.
Разговор о Клокове не давал мне покоя всю ночь. Приехав с утра на работу, я размышлял: что бы это значило?
Горелову я позвонить не мог. Он находился еще в Железноводске, а в каком санатории, неизвестно. Оставался Ажнов. Александр Федорович работал инженером на Ратанском химическом комбинате. У меня возникла мысль связаться с ним. Ажнов, по его словам, должен был пробыть в командировке в Рдянске неделю. Значит, он уже наверняка дома.
Но под каким предлогом ему позвонить? История, в которую он невольно попал, в общем-то неприятная. И захочет ли он вспоминать о ней? Удобно ли говорить с ним об этом по телефону? Тем более что я могу его разыскать только на службе. А там – сослуживцы, знакомые. Чего доброго, аппарат параллельный, услышит кто, и пойдут суды-пересуды. А он человек семейный. Стоит ли доставлять еще и Александру Федоровичу неприятности? Хватит того, что я сам погряз в них по уши.
А что, если попытаться раздобыть его домашний телефон, если таковой у него имеется?
Но этот план я тоже отверг: ситуация еще более щекотливая. Рядом могли быть жена, домочадцы. Не будет же он разговаривать со мной о своих приключениях в командировке…
После долгих колебаний я все-таки решил побеспокоить Ажнова. Повод? Уточню координаты Клокова. Не исключено, что сам фамилию его перепутал…
Заказал по междугородной Ратанский химкомбинат. Ответила мне секретарь директора. Она сказала, что Ажнов работает в третьем корпусе, и дала его телефон. Домашнего у него не было.
Слава богу, инженера разыскал… Я снова заказал Ратань. В третьем корпусе мне ответили, что Александра Федоровича вызвали в военкомат и будет он только завтра. Я просил передать, что позвоню утром. И назвал свою фамилию.
Я подумал: так лучше. Ажнов узнает о предстоящем разговоре заранее. У него будет время подумать и вспомнить ту неприятную историю. По его тону станет ясно, как он ко всему относится…
…Ратань мне дали около десяти утра. Так, как и намечалось мною.
– Александр Федорович, здравствуйте…
– Здравствуйте, товарищ Измайлов. Чем могу быть вам полезен?
– Давно вернулись из командировки? – продолжал я.
– Простите, не понял.
– Из Рдянска, говорю, давно вернулись? – крикнул я в трубку.
– Я вас отлично слышу. Но не понимаю, о чем вы говорите.
Я растерялся. Но деваться было некуда.
– Вы же ездили в командировку в Рдянск. Недели две тому назад…
На том конце провода раздалось неопределенное мычание.
– Извините, товарищ Измайлов, вы меня с кем-то путаете.
– Я разговариваю с Александром Федоровичем Ажновым?
– Да. А я с кем?
– С Измайловым. Захаром Петровичем. Из Зорянска. Неужели забыли? – Дурацкий вопрос. Если человек не хочет меня припомнить, глупо напрашиваться.
– Захар Петрович, Захар Петрович,– повторял Ажнов.– Что-то не знаю… Хорошо, а, собственно, по какому поводу вы звоните?
– Понимаете, с нами еще ехали товарищи Марина Петровна, Горелов и…
Последние слова, видимо, окончательно сбили с толку Ажнова. Он стал говорить как-то испуганно и сбивчиво:
– При чем здесь Марина Петровна? Не знаю я никакого Горелова… Кто вы?
– Измайлов я, Измайлов. Неужели забыли? Мы еще в день приезда в Рдянск провели вечер вместе…
– Уважаемый товарищ, в Рдянске я был последний раз два года тому назад. Это во-первых. Во-вторых, мы с вами не встречались. Откуда вы знаете мое имя и то, что я здесь работаю?
– От вас,– пробормотал я, вконец запутавшись в объяснениях.
Александр Федорович нервно засмеялся:
– Ну, это уж слишком…– Я почувствовал, что он теряет терпение.– Вот что, дорогой товарищ, если вас мучают какие-то воспоминания, я здесь ни при чем. Прошу меня извинить, у нас на весь корпус один телефон.
Ажнов положил трубку.
– Поговорили? – спросила телефонистка.
– Да,– машинально ответил я, нажимая на рычаг.
Я почувствовал себя растерянным. Итак, Ажнов не хочет ни во что вмешиваться. Видимо, он из тех людей, для которых собственный покой прежде всего. А может, у него щекотливое положение в семье, на службе… Как это он сказал: «Если вас мучают какие-то воспоминания, я здесь ни при чем». Струсил. Или действительно думает, что у меня совесть нечиста и я хочу укрыться за других.
Оставался третий свидетель – Горелов. Я уж и не знал, что думать о нем. Клоков – загадочная личность, Ажнов спрятался в кусты. Как поведет себя Николай Сидорович, одному богу известно.
Я вызвал шофера.
– Поезжай, заправься. Через час едем в Ратань.
– Будет сделано, Захар Петрович,– отрапортовал Слава.– Сегодня вернемся?
– Конечно.
Через час мы мчались по шоссе.
Ратань была поменьше Зорянска. Старый деревянный городишко. Его потеснил химический комбинат, от которого тянулись новые кварталы многоэтажных домов и бульвары с молодыми липами.
У комбината было несколько просторных проходных. Мы подъехали к главной, что ближе всего к третьему корпусу.
Я позвонил Ажнову из бюро пропусков. Ответил мне девичий голос. За Александром Федоровичем послали, и когда он подходил к телефону, я отчетливо услышал смешок:
– Опять этот тип тебя требует.
– Слушаю,– сердито сказал инженер.
– Простите, Александр Федорович. Это опять беспокоит вас Измайлов. Вы не могли бы сейчас встретиться со мной? Я в бюро пропусков.
В трубку недовольно посопели.
– Хорошо. Иду.
Я стал нетерпеливо прохаживаться по коридорчику, мимо ряда стульев, поставленных вдоль стеклянной стены. Помещение было залито солнцем. Батареи грели вовсю, и было нестерпимо жарко в пальто.