– Понятно,– кивнул Оболенцев.– Ну, а знакомые вашей мамы? Они могли знать, что она хранит у себя такую дорогую вещь?
– Полностью ручаться за маму я не могу, но мне кажется, что она вряд ли стала бы говорить кому-то о существовании колье…
– И все же?– настаивал следователь.– Кто из ее знакомых бывал у вас?
– Помилуйте, кто может бывать у нее из знакомых? Человеку восемьдесят три! Последний год она, считайте, не вставала с кровати… Почти все ее подруги там.– Карцев указал пальцем наверх.
– Неужели к ней никто не ходил? – удивился Оболенцев.
– Одна старушка. Божий одуванчик… Но ее не было в нашем доме уже месяцев пять.
– Фамилия старушки?
– Расторгуева.– Заметив, что следователь записывает эту фамилию в отдельный блокнот, Карцев вздохнул: – Уверен, что это пустой номер… Расторгуева глухая да к тому же склероз… Впрочем, вам виднее…
– Опишите подробнее колье, Виталий Васильевич,– попросил следователь.
– Это пожалуйста,– с охотой откликнулся Карцев.– Держал в руках не раз. Могу словесно и даже нарисовать. В натуральную величину…
– Рисунок не будет лишним,– согласился Оболенцев.
Карцев дал подробное описание пропавшего колье. А также нарисовал его, обозначив, где какие были камни, где золото, где платина. Он даже указал, какая огранка у изумрудов и бриллиантов.
Когда Оболенцев попросил назвать стоимость колье, Виталий Васильевич задумался.
– Позволю заметить, Геннадий Андреевич,– сказал он спустя некоторое время,– что на этот вопрос ответить затруднительно… Когда мы жили в Ленинграде, мама показывала колье одному специалисту в Эрмитаже. Тогда он оценил его в двести тысяч. При этом оговорился: художественную и историческую ценность определить вообще невозможно… Но с тех пор сколько воды утекло! Цены на драгоценные металлы и камни повысились… Так что я даже приблизительно не могу назвать сумму…
На этом и расстались, договорившись, что в случае надобности следователь позвонит Карцеву.
Инспектор уголовного розыска лейтенант Жур вошел в кабинет Оболенцева с некоторым благоговением. Еще бы, следователь известен на все горуправление, а лейтенант в угрозыске – без году неделя. Если же быть точным – одиннадцать месяцев и восемнадцать дней. Работать с Оболенцевым Журу еще не приходилось. И вообще, много еще чего ему не приходилось. Но, как любил говорить подполковник Вдовин, поживешь – до всего доживешь…
– Разрешите, товарищ майор?– вытянулся на пороге комнаты лейтенант.
– Виктор Павлович Жур?– спокойно спросил следователь.
– Так точно, товарищ майор,– отчеканил инспектор.
Оболенцев жестом показал на стул, на котором только что сидел Карцев. Лейтенант сел.
«Совсем пацан»,– отметил про себя следователь.
И подумал: в помощь ему по делу о пропавшем колье дали Жура, наверное, потому, что начальник угрозыска посчитал дело не очень сложным. Есть ведь куда более опытные сыщики.
Но было что-то ободряющее в коренастой фигуре лейтенанта, в его веселом, пышущем здоровьем лице. Есть такие лица – с виду серьезный, а сразу понимаешь, что человек неунывающий, с огоньком и задором.
Инспектор смущался. Может быть, своей молодости, а может, ссадины на скуле.
– Производственная травма? – улыбнулся Оболенцев, имея в виду ссадину.
– Не-а,– мотнул головой лейтенант, еще больше смутившись, что травма, так сказать, посторонняя.– Вчера…
– В каком смысле?– не понял следователь.
– На штрафной площадке. Типичная подножка.
– А-а,– протянул следователь.– Форвард?
– Полузащитник,– ответил Жур.
Когда-то Оболенцев тоже любил погонять мяч. Впрочем, это было так давно…
– На чьей штрафной?– поинтересовался он.
– Противника. Сам бил пенальти.
– Ну и как?
– Нормальненько,– скромно сказал Жур.
Через несколько минут Геннадий Андреевич уже знал, что Виктору Павловичу двадцать четвертый год, что он успел отслужить в армии и окончить среднюю школу милиции.
После знакомства перешли к делу. Оболенцев рассказал о нем подробно, дал ознакомиться с описанием и рисунком колье, выполненными Карцевым.
– Рисунок я на время позаимствую, идет? – сказал лейтенант.– Размножим, разошлем вместе с ориентировкой.
– Берите,– кивнул следователь.
– Сразу видно, Карцев – мужик толковый,– продолжал инспектор.– Здорово расписал вещицу, и рисунок грамотный.
– В ориентировке следует указать, Виктор Павлович, чтобы с описанием и рисунком ознакомили ювелиров и работников скупок не только Южноморска,– посоветовал Оболенцев.
– Это само собой, товарищ майор,– сказал Жур.– Но вот что я думаю: вряд ли похититель понесет колье в скупку. Мы-то не дремлем…
– Бог его знает. Все может быть. Во всяком случае, возможно, предложит отдельно золото, платину, отдельно – камни. Какой-то шанс есть. Нельзя его упускать.
– Это точно.
– Вам следует заняться знакомыми матери Карцева. Пока мы только знаем о Расторгуевой.– Следователь написал на листочке ее адрес, сообщенный потерпевшим, и протянул инспектору угрозыска.– Не исключено, вы найдете и других.
– А у самой матери Карцева нельзя разузнать?
– Тут деликатное дело… Больна очень. Сын просил ничего не говорить о пропаже… Я сам звонил врачам. По их мнению, Карцевой осталось жить всего ничего. Может быть, дни. Или даже часы…
– Понятно,– кивнул Жур.
– Ну и поработайте с соседями Карцевых. Вдруг кто-то из них видел ту женщину с детьми. Может, удастся выудить более подробные приметы.
– Хорошо, Геннадий Андреевич,– ответил лейтенант.– Задача ясна: искать цыганку и колье.
– Точнее – искать вора и колье,– поправил его Оболенцев.– В общем, Виктор Павлович, ожидаю от вас гола…
– Постараемся, товарищ майор,– серьезно ответил инспектор.
В тот же день ориентировка о краже колье полетела по телетайпу по всей стране.
В тот же день инспектор угрозыска Жур посетил квартиру Расторгуевой. Соседи сообщили печальную весть: два месяца назад старушку похоронили.
Затем инспектор угрозыска появился во дворе дома Карцевых. Здание было новенькое, шестнадцатиэтажное, с одним подъездом. Находилось в самом центре, на Молодежном проспекте. На нем вечно фланировало множество прохожих – это была одна из торговых улиц Южноморска. Что-то вроде Калининского проспекта в Москве.
Сам дом, где проживали Карцевы, на улицу не выходил – располагался в глубине двора, в который можно было попасть с Молодежного проспекта через подворотню.
Двор был зеленый, с песочницей для детей, скамейками, на которых дежурили «всепогодные» пенсионеры. Через них и решил действовать лейтенант. Ему повезло. Один из пенсионеров, бодрый шустрый старичок, оказался весьма словоохотливым.
Двадцать пятого мая, в день кражи, старичок тщетно пытался найти партнеров по домино (стол для «забивания козла» находился тут же под деревом). И это понятно: погода была уж больно неподходящей. Все доминошники сидели по квартирам.
– Одна надежда была на Бороду,– сказал старичок.
– Кто такой?– поинтересовался Жур.
– Бороду не знаешь?– поразился пенсионер.– Да его весь Южноморск знает. Мастер в «Элеганте»…
«Элегант» – лучший салон-парикмахерская в городе. Там стриглись самые модники. Инспектор обходился парикмахерскими поскромнее. Быстрее выходило.
– По Бороде можно часы сверять,– продолжал старичок.– В четыре у него кончается смена. Затем он пьет кофе в кондитерской на Капитанском бульваре. Знаешь?
– Кондитерскую знаю,– кивнул Жур.
– И является домой ровно в пять. Домино очень уважает. Классно режет. Мы с ним в паре играем. Чемпионы,– засмеялся старичок.
– Ну а двадцать пятого?– постарался свернуть его в нужную колею инспектор.– Позавчера то есть…
– Борода пришел, как всегда… А козла мы так и не забили. По метеоусловиям… Я вижу, делать нечего, по домам, значит. Поднялся. Тут, смотрю, во двор цыганка входит…
– Это в котором часу было?– скрывая волнение, спросил Жур.
– Я же говорю: Борода появился в пять. Мы с ним говорили минуты три, не больше. И аккурат – цыганка.
– Точно цыганка?
– Я что, цыган не отличу?– даже обиделся пенсионер.– На голове платок расписной. На одной руке держит младенца. Рядом – пацан…
– И куда она пошла?
– В подъезд. Я на первом этаже проживаю. Цыганка села в лифт и поехала наверх. Я специально посмотрел, на каком этаже остановится лифт. На шестом. Я еще подумал: и чего ей здесь надо?
После разговора со словоохотливым пенсионером Жур побеседовал еще с несколькими жильцами дома. И прежде всего – соседями Карцева по этажу. Инспектора интересовало, видел кто-нибудь из них (или слышал), как к Виталию Васильевичу вечером двадцать пятого мая заходила женщина с двумя детьми.
На лестничной площадке было восемь квартир. В шести из них сказали: не видели и не слышали.
В седьмой на звонок Жура долго никто не отвечал. Лейтенант уже было подумал, что хозяев нет, как вдруг послышалось какое-то движение, защелкали замки, и дверь приотворилась. Но только чуть-чуть – ее сдерживала цепочка. В образовавшуюся щель на лейтенанта недоверчиво смотрела пожилая женщина.
– Вам кого, молодой человек?– спросила она.
Журу пришлось долго объяснять, что он из милиции и хотел бы кое-что узнать. После тщательного изучения (опять же через щелку) служебного удостоверения инспектора его наконец впустили в прихожую.
– Ну и бдительная же вы, мамаша,– не удержался от шпильки Жур.
– Будешь бдительная,– проворчала женщина, проводя лейтенанта в комнату.– Мало ли проходимцев да лиходеев разных… Мне знакомая рассказывала, что на прошлой неделе в их доме постучали к одной старушке, воды попросили. Она открыла, а ее по голове шарахнули чем-то. В миг дух испустила…
– За что же ее так?
– Обокрали. Все вынесли… А старушку убили, чтоб свидетелей не было.– Хозяйка оглядела комнату.– У меня красть особенно нечего, так ведь не посмотрят на это…
Лейтенант не мог припомнить подобного случая в городе. Да и захотелось задать вопрос: откуда известно, что злоумышленники попросили воды, ведь старушка-покойница рассказать об этом не могла.