Услышав под окнами Муратовых, что они уходят в кино, а затем убедившись в этом, так сказать, воочию, Леонид взобрался на карниз и попытался вытащить «Тайнер» с помощью рыболовного крючка, благо форточка была открыта. Но это кончилось неудачей. Пролезть в форточку Лавров не мог – мала для него. Он уже хотел было отказаться от своей затеи, но тут встретил Йошку. Мальчик даже не заподозрил, что участвует в краже,– так велико было его доверие к другу…
Отец Леонида, заместитель директора автобазы, узнав о поступке сына, был, что называется, оглушен. И пообещал превратить его в лепешку. Лавров-старший прямо кипел от негодования.
– Послушайте, Сергей Львович,– сказал ему Оболенцев,– ну разве это метод воспитания – отнимать у сына любимую вещь? Да еще не вами подаренную…
– Если бы я знал с самого начала, вообще запретил бы приносить в дом эту заразу! – мрачно заявил Лавров.– Парня словно подменили. С утра до вечера у него одна забота, одни и те же разговоры… И словечки, я вам скажу! «Забойный рок», «долбежник», «клевая колонка»… Уроки забросил совсем. Еле-еле на тройках вылазил. А раньше чуть ли не в отличниках ходил… Что мне оставалось делать, а? По-хорошему не понял, вот я и пошел на крайность…
– И эта крайность обошлась еще дороже,– заметил следователь.– Уголовным делом…
Забегая вперед, скажу, что, учитывая возраст Лаврова-младшего (ему еще не исполнилось шестнадцати лет), уголовное дело в отношении его было прекращено, а материалы Оболенцев передал в комиссию по делам несовершеннолетних При исполкоме горсовета.
Магнитофон «Тайнер», который находился у Люси Крутовской, возвратили Муратову.
Но оставалась еще нераскрытой кража колье у Карцева. Это было посложнее. Виновность или невиновность Земфиры Степной и ее сына следовало еще доказать.
Первым делом следователь Оболенцев встретился с Вандой Казначеевой, подругой Земфиры. Та подтвердила, что действительно она приглашала Степную к себе в гости к пяти часам вечера. Но в тот день – двадцать пятого мая – сама задержалась в универмаге – давали югославские сапоги – и вернулась домой минут пятнадцать-двадцать шестого. Еще подумала, что Земфира, не застав ее, наверное, ушла. Но тут раздался звонок в дверь. Подруга рассказала, что ей пришлось обратиться к соседу Ванды с просьбой перепеленать в его квартире ребенка.
То, что Степная могла предупредить подругу дать следователю нужные показания, исключалось. Оболенцев допросил Казначееву в порту, как только она сошла с теплохода «Восток», который находился в круизном рейсе с двадцать шестого мая.
Оболенцев пригласил к себе потерпевшего Карцева и сообщил, что женщина, побывавшая у него в квартире двадцать пятого мая, найдена.
– Поздравляю, коллега! – не удержавшись, воскликнул Карцев.– Ну, знаете…– Он развел руками.– У меня нет слов! У нас в Южноморске, в этом коловороте людей!… Впрочем, я верил в вас…
– Найти-то нашли, но она полностью отрицает свою причастность к краже колье,– охладил пыл Карцева следователь.– И похоже, что так оно и есть…
– Да?– разочарованно, как показалось Оболенцеву, произнес потерпевший.– Вы действительно убеждены, что не она?…
– Стопроцентной уверенности нет, по…
– Ага, значит, сомнения в ее невиновности есть.– Карцев на минуту задумался.– Что это за гражданочка?
Следователь коротко рассказал. Больше всего Карцева расстроило, что муж Степной – инвалид.
– Боже мой, какое горе в семье! – сокрушался Виталий Васильевич.– Поверьте, мне бы не хотелось, чтобы оно еще усугубилось несправедливыми обвинениями против этой несчастной женщины… Ни в коем случае! Не кроется ли тут общепринятая ошибка?
– Простите,– заметил Оболенцев,– подозрения по поводу Степной высказали первый вы…
– Стереотипность мышления,– виновато улыбнулся Карцев и добавил: – Однако я привел только факты. Можем поднять мое заявление, мои показания… Только факты, и ничего, кроме фактов!
– Я помню их очень хорошо,– сказал Оболенцев.– Попробуйте лучше, Виталий Васильевич, вспомнить, не был ли у вас, помимо Земфиры Степной, кто-нибудь в квартире двадцать четвертого мая, когда вы в последний раз видели колье, и двадцать пятого?
– Никого не было,– твердо произнес потерпевший.– Я это уже говорил неоднократно.
– Подумайте,– настаивал следователь.– Может быть, вы заметили что-нибудь необычное? В обстановке, в расстановке вещей?
Карцев некоторое время сидел молча, задумчиво глядя в пол перед собой.
– Знаете, Геннадий Андреевич,– начал он,– может, мне показалось…– Карцев замолчал.
– Ну говорите,– нетерпеливо произнес следователь.– Говорите же!
– Как будто замок в двери стал пошаливать… Да-да, раньше работал как часы, а теперь заедает… Иной раз промучаешься несколько минут, прежде чем отопрешь.
– Вы хотите сказать…
– Не пользовался ли кто отмычкой? – высказал предположение Карцев.– И повредили…
– Почему вы раньше ничего не говорили об этом?– строго спросил следователь.
– Не придал значения,– виновато пожал плечами Виталий Васильевич.– А возможно, оказался в плену первоначального предположения… У следователей ведь тоже такое случается.
Оболенцев записал в блокнот: «Исследовать замок». А сам подумал: «Лучше поздно, чем никогда».
Он еще и еще раз просил Карцева припомнить, знал ли кто-нибудь из знакомых о существовании колье. Виталий Васильевич отвечал на этот вопрос отрицательно. Впрочем, не очень уверенно.
Заканчивая допрос, Оболенцев поинтересовался здоровьем матери Виталия Васильевича.
– Произошло чудо! – чуть ли не со слезами на глазах ответил Карцев.– Даже врачи не верят… Но мама, кажется, выкарабкалась. Уже говорит. Ее даже потихонечку водят по палате!
– Рад за нее и за вас,– искренне произнес Оболенцев.– Наверное, нам придется побеспокоить ее…
– Это уж вы спрашивайте разрешение врачей,– сказал Карцев.– Я понимаю, что для следствия очень важны ее показания… Но можно ли пока скрыть от мамы сам факт хищения? Поймите, человек только что стоял у края могилы…– Виталий Васильевич с мольбой посмотрел на Оболенцева.
– Это я вам обещаю,– кивнул Геннадий Андреевич.
– Вы не можете себе представить, как я благодарен вам! – прочувствованно сказал Карцев.
Анна Викентьевна Карцева возлежала на высоко поднятой подушке. Это была глубокая старуха с пергаментным лицом и редким седым пухом на голове, сквозь который просвечивала желтоватая, в старческих пятнах кожа. Но в манере говорить, жестах (она двигала только правой рукой, левая безжизненно лежала поверх одеяла) все еще чувствовалась какая-то стать.
Что удивило Оболенцева – на пальцах Карцевой сверкали кольца (о них упоминал Виталий Васильевич), а с шеи на грудь, на больничный халат, спускалась нитка жемчуга.
Врач, присутствующий при допросе, предупредил следователя, что разрешает беседовать с больной буквально несколько минут. И просил не говорить ничего такого, что могло бы взволновать его пациентку.
Оболенцев начал с того, что сказал Анне Викентьевне комплимент: как она хорошо выглядит, значит, дело идет на поправку.
– Дай-то бог,– улыбнулась старушка.
– Даст, даст,– кивнул следователь.– И держитесь вы молодцом… Вот, я вижу, даже все свои лучшие украшения надели…
– Это разве лучшие,– вздохнула Карцева.– Лучшие давно проданы. Во время войны и после…
– Не скромничайте, Анна Викентьевна,– улыбнулся Оболенцев.– Жемчуг хорош…
– Да, очень хорош,– согласилась старушка.– Я снимаю его только на ночь… Вы знаете, это ведь живое существо.– Она благоговейно поднесла руку к бусам и стала нежно перебирать их пальцами.– Чтобы поддержать в нем жизнь, надо его носить. Ибо жемчуг может умереть… На средневековом Востоке считалось, что между собой соперничают лишь рубин, изумруд и жемчуг… Им нет равных среди других драгоценных камней…
Карцева говорила вполне здраво, и это обнадеживало следователя. Однако, помня о лимите, установленном врачом, он мягко перебил больную:
– У вас есть еще, я слышал, дорогое, очень красивое колье…
– Это вы о «Гришкином» колье? – переспросила старушка.– Оно дома.
– Почему «Гришкино»?– в свою очередь спросил Оболенцев.
– Так его называют в нашей семье,– пояснила Карцева.– Оно связано с именем Григория Ефимовича Распутина… Надеюсь, слышали о таком?– Она вздохнула и добавила:– Недоброй памяти… Мои батюшка и матушка не любили Распутина… Вы, конечно, читали, что это был за человек?
– Выдавал себя за святого,– кивнул Оболенцев.– Имел сильное влияние на последнего царя, Николая Второго, и его жену… Был убит незадолго до революции.
– Совершенно верно,– с удовлетворением произнесла Анна Викентьевна.– Да, это была знаменитая личность… А колье, о котором вы говорили, я не ношу. И никогда не носила… Это ведь национальная реликвия. Достояние народа.
– Как оно попало к вам?– спросил Оболенцев, заинтересовавшись словами Карцевой.
– Печальная история… Мой дядюшка Карл Иванович, барон фон Валленшток, подарил это колье своей супруге… Следует отметить, что тетя Анастази была необыкновенно красива! В Санкт-Петербурге мало нашлось бы таких красавиц! Да что в Петербурге! Тетя Анастази блистала в Париже!… Она всегда носила туалеты фиолетовых тонов… Богиня! Сошедшая с небес богиня… Так и помню ее – в черном лакированном экипаже с пурпурной обивкой внутри, шестерка вороных цугом…
Анна Викентьевна ударилась в воспоминания. И что удивительно – приводила такие подробности своих детских впечатлений, что следователь диву давался.
Он с тревогой в душе слушал старушку, боясь, что до главного дело не дойдет. К счастью, врач, кажется, сам увлекся рассказом пациентки и забыл о времени.
Наконец Карцева приблизилась к тому, каким образом колье оказалось в их семье. По ее словам, эту драгоценность царедворцу Распутину подарила в свое время императрица Александра Федоровна, чьим особым расположением пользовался Григорий Ефимович. Затем колье попало к некоей Лохтиной.
Далее следовал рассказ, кто такая Лохтина.