То, что Карцев «дружил» с рюмкой, удивило Оболенцева не меньше, чем Жура. Об этом и зашел разговор в кабинете у следователя, когда инспектор вернулся из Кирова.
– Может быть, и проболтался кому-нибудь о колье, когда был под мухой,– высказал предположение лейтенант.
– В Кирове или здесь, в Южноморске? – уточнил Оболенцев.
– И там мог, и здесь,– ответил Жур.
– В принципе такой вариант возможен,– подумав, сказал следователь.– Вот вы говорили, что на «Гришкино» колье зарился Филатов…
– Точно, зарился. Но можно ли подозревать его? Карцевы уехали из Кирова черт знает когда!… Неужели же он стал бы ждать столько лет, если хотел заполучить эту драгоценность посредством кражи?
– А бог его знает,– пожал плечами следователь.– Все может быть… Что еще удалось выяснить?
– Карцевы меняли квартиры…– сказал лейтенант.
– Как это – меняли? – не понял следователь.
– У них в Кирове была сначала пятикомнатная квартира… Вся обставлена дорогой мебелью, увешана коврами… Как только от Виталия Васильевича ушла жена, он сменил пятикомнатную квартиру на четырехкомнатную… Потом перебрались в трехкомнатную… Затем переехали в Южноморск. Тоже с обменом. Здесь они первое время жили в двухкомнатной, но потом обменяли ее на однокомнатную, где живут и поныне…
– Странно,– заметил Оболенцев.– Зачем?
– Поди разберись… И еще. Знаете, что рассказала заведующая юридической консультацией? – продолжал Жур.– Между собой сослуживцы называли Карцева «цыганским адвокатом»…
– Почему? – заинтересовался следователь.
– Как-то один раз Карцев выиграл судебный процесс. По делу проходил цыган. И пошло… Если придет в консультацию кто-нибудь из цыган, то непременно просит, чтобы защиту взял на себя Виталий Васильевич. И никто больше! Чуть ли не со всего Советского Союза стали к нему ездить.
Это сообщение инспектора весьма и весьма заинтересовало Оболенцева.
– Какие именно дела он вел, вы интересовались? – спросил он.
Жур растерялся.
– Нет, Геннадий Андреевич… Так ведь вы ничего не говорили об этом. А сам я… Честное слово, мне даже и в голову не пришло…
Инспектор продолжал оправдываться, но Оболенцев, казалось, уже не слушал его. Чертя какие-то непонятные линии на листке бумаги, он весь отдался своим мыслям.
– Вы считаете, это очень важно? – наконец спросил инспектор.
– Не знаю,– задумчиво ответил следователь.– Есть у меня одна мыслишка… И возникла она на последнем допросе Карцева…
– Не поделитесь?
Оболенцев поделился.
– Выходит, мне снова в Киров? – спросил Жур.
– Нет, Виктор Павлович, туда я полечу сам,– сказал следователь.– Но прежде встречусь с Анной Викентьевной…
Беседа с Карцевой проходила на балкончике больницы. Анна Викентьевна сидела в кресле на колесиках. Несмотря на теплый солнечный день, она была укутана в шерстяное одеяло.
Как и в прошлый раз, на допросе присутствовал врач.
– Я слышал,– начал Оболенцев,– ваш сын не прочь выпить…
– Поверите ли, до сорока пяти лет в рот не брал,– грустно ответила Карцева.– Не было потребности. Виталик жил полнокровной жизнью… Работал много, брался за очень сложные дела… Каждый процесс отнимал у него массу сил… Но и отдыхать он умел. Был завзятым театралом, любил оперу, серьезную музыку… Ленинградская консерватория, Большой драматический, Мариинский – вот круг его интересов… Когда мы переехали в Киров, этого ему, естественно, очень не хватало. Но, будьте уверены, уж ни одного концерта приезжих музыкантов он там не пропускал… С появлением в нашем доме Людмилы все переменилось…
– Простите,– перебил старушку следователь,– это кто?
– Людмила? Моя сноха… Бывшая… Знаете, я сразу поняла: она не пара Виталику И не потому, что была моложе почти на пятнадцать лет… Мой сын женился поздно… Все искал человека, близкого по духу… Увы, наверное, это плохо – долго искать… В Людмиле он глубоко ошибся. Не смогла она создать семью… Впрочем, теперь многие женщины не понимают, что главным садовником семейного счастья является жена… Как это сейчас называют – деловая женщина, так?
– Вроде бы,– улыбнулся Оболенцев.
– Людмила работала администратором в филармонии… Вечные поездки. Люди, встречи. Вечно что-то организовывала, что-то устраивала… Все, кроме домашнего очага… То, что она ушла от мужа, было вполне в ее духе… Виталий страдал. О, как он страдал! Только я знаю это. В нем произошел надлом. О повторной женитьбе не могло быть и речи… Я стала замечать, как он раз принес к обеду коньяк, другой… Я сделала сыну замечание. Тем более у него не совсем здоровая печень… И знаете, что он мне ответил? Все равно один раз помирать… Боже, как я испугалась! Вдруг наложит на себя руки… И подумала: в конце концов, может быть у человека какая-то отдушина?
– В выпивке?– покачал головой следователь.
Карцева вздохнула:
– Позже я поняла, что заблуждалась. Думала, если будет выпивать умеренно – ничего страшного… Но алкоголь – коварная штука. Сегодня хватает рюмки, завтра – мало бутылки… Конечно, все это сильно бьет по материальной стороне, но не в этом дело… Я всю жизнь жила ради сына, ничего для него не жалела… Больше всего я стала опасаться, как бы он не опустился. Знаете, есть такие: пьют в подъездах, собирают на бутылку дрянного вина…
– Виталий Васильевич пил не только дома? – задал вопрос следователь.
– Случалось…
– С кем пил?
Собственно, ради этого вопроса Оболенцев и пришел в больницу.
– Не знаю,– ответила Анна Викентьевна.– Я всегда просила Виталия, чтобы он не пил на стороне. Сама покупала ему дорогой коньяк. Говорила: все, что у меня есть,– твое…– Она дотронулась до жемчужных бус, колец.– Пока чувствовала себя ничего, не думала о смерти. А как прихватило сильно, составила завещание. Здесь, в больнице… Все драгоценности – сыну…
– И колье? – спросил Оболенцев.
– Нет-нет,– решительно заявила Анна Викентьевна.– На колье претендовать не имеет право никто. Это достояние народа и должно принадлежать всем… Я завещала его в дар областному музею…
– Как давно вы составили завещание?– еле сдерживая волнение, спросил следователь.
Карцева беспомощно посмотрела на Оболенцева, наморщила и без того морщинистый лобик.
– Не то третьего дня, не то неделю назад…– пыталась вспомнить она.– Мне нянечка помогала писать… А главврач поставил печать…
– Ваш сын знаком с завещанием?
– Что вы! Конечно, нет! Я ничего не сказала ему… Зачем огорчать Виталика? Он меня любит, как ни один, наверное, сын… Я просто передала ему конверт с завещанием…
– Конверт был запечатан?
– Запечатывать?– удивилась старушка.– Это дурной тон. Виталик хорошо воспитан и никогда не станет интересоваться тем, что написано в чужих письмах… Когда бог приберет меня,– вздохнула Анна Викентьевна,– тогда он уже поневоле ознакомится…
Врач сделал Оболенцеву знак – пора кончать.
Следователь завершил допрос. Старушку повезли в палату, а Оболенцев зашел к главврачу. Тот подтвердил, что Карцева действительно составила завещание, а он заверил его гербовой печатью.
– Когда это было?– спросил Геннадий Андреевич.
– Двадцать четвертого мая.
«За день до исчезновения колье»,– отметил про себя следователь.
То, что он узнал от Анны Викентьевны, лишний раз подтверждало его догадку.
Отправляясь в Киров, Оболенцев сказал инспектору Журу:
– Вот что, Виктор Павлович, «сфотографируйте» три дня из жизни Карцева…
– Какие именно? – спросил лейтенант
– Двадцать четвертого, двадцать пятого и двадцать шестого мая…
Я уезжал на совещание в Москву и вернулся через четыре дня. Авиарейс был последний, мы приземлились за полночь. А утром, не успев по-настоящему отдохнуть с дороги, я явился на работу.
В приемной меня уже ожидали следователь горуправления внутренних дел майор Оболенцев и инспектор угрозыска лейтенант Жур. Судя по выражению их лиц, им было что сообщить мне.
Я пригласил обоих в кабинет
– Можно вас поздравить?– спросил я.
– С поздравлениями, Захар Петрович, давайте немного повременим,– сказал следователь.– Я суеверный. Но…– Он показал на инспектора.– Сначала, если вы не возражаете, послушаем Виктора Павловича.
Тот, проникнувшись, видимо, важностью момента, откашлялся и солидно начал:
– Так как вы, товарищ прокурор, в курсе, отдельные детали я опущу. Постараюсь коротенько. Сами поймете, что и почему интересовало нас с Геннадием Андреевичем… Или лучше подробнее?
– Главное, доходчивее,– улыбнулся я.
– Это само собой,– кивнул Жур.– Плясать мы решили от того дня, когда мамаша Карцева, Анна Викентьевна, передала сыну конверт с завещанием… Это случилось двадцать четвертого мая… Вернулся Виталий Васильевич из больницы около семи вечера и долго не мог уснуть. Сильно взбудоражило ею что-то. Ходил по комнате, смолил одну сигарету за другой… А причиной бессонницы и глубоких раздумий было то, что он ознакомился с завещанием…
– Откуда известно, что ознакомился?– спросил я.
– На листе бумаги с текстом завещания обнаружены его отпечатки пальцев,– ответил Жур.– Вот вам и благородное происхождение, вот вам и отличное воспитание… Залез-таки в конверт… И вдруг читает, что «Гришкино» колье завещано музею… Карцев, видимо, надеялся заполучить его после смерти матери…
– Простите,– вмешался в рассказ Жура Оболенцев.– Понимаете, Захар Петрович, кое-какие события мы, естественно, додумали сами. Опираясь на факты.
– Ясно,– кивнул я.– И все же… Как узнали, к примеру, про бессонницу и что курил много?
– Соседка Карцева, уже известная нам Казначеева, показала: почти до рассвета топал по квартире,– объяснил инспектор.– Ей через стенку здорово слышно… А насчет курева… Утром к Карцеву зашел студент-заочник юрфака, некто Сеня Барашков. Клиент, так сказать, Виталия Васильевича…
– В каком смысле?– не понял я.
– Карцев пишет ему контрольные и курсовые работы… Плату берет коньяком,– без тени улыбки сказал лейтенант.– Так вот: утром двадцать пятого мая Барашков застал Карцева мрачным и невыспавшимся. В пепельнице – гора окурков… Причем студента этого вызвал по телефону сам Виталий Васильевич и попросил принести бутылку армянского. В долг, за написание следующей курсовой работы…