– Что вы, Захар Петрович! Он очень плох… Боюсь, спасти его надежды почти нет.
– Даже так?
– Выпил слишком большую дозу метилового спирта… На пять человек хватило бы!
– Сколько ему лет?
– Тридцать девять… Представляете, на руках трое детей, жена и престарелая мать…
– Где работает Базавлук?
– На железнодорожной станции. Сцепщик вагонов.
– Придется беседовать с его близкими,– сказал я.
– Можете поговорить с его женой. Она сейчас здесь, принесла передачу.– Червонный вздохнул.– Не знаю, понадобится ли…
– Как бы пригласить ее сюда, Борис Исаевич?– попросил я.
Главврач позвонил в терапевтическое отделение и дал соответствующее распоряжение.
– Странное у нас отношение к пьянству,– покачал головой Червонный, положив трубку.– В России, мол, пили испокон веков. Традиция, так сказать… Заблуждение! Просто не знают истории. В конце прошлого века в России началось наступление на пьянство… Поднялась передовая общественность. Толстой, Достоевский и многие другие… Плоды не заставили себя ждать. За тридцать лет – с середины шестидесятых до середины девяностых годов – количество потребления алкоголя на душу населения снизилось более чем на одну треть! Представляете? И было самым низким в Европе и Америке… Посудите сами: в начале века французы пили, в пересчете на чистый спирт, по сравнению с русскими в пять раз больше, итальянцы – чуть меньше, чем в пять раз, швейцарцы – почти в три раза больше, бельгийцы – больше, чем в два раза!… Вот он, миф о европейской умеренности! И ярлык, что пьянство – «русская болезнь», выдуманный, просто-напросто клевета! Скажу более: в тысяча девятьсот четырнадцатом году в России действовал сухой закон. Причем успешно, что весьма поразило Европу… Я уже не говорю о советском времени – двадцатых, тридцатых годах… Мой отец до сих пор вспоминает, что выпить в праздник двести граммов водки считалось уже позором… Самое большее – одну, две рюмки. А в будни – ни-ни!
Рассказ главврача прервал стук в дверь.
– Да-да, войдите! – крикнул Червонный.
На пороге появилась женщина с набитой целлофановой сумкой в руках.
– Садитесь, Лидия Ивановна,– предложил главврач.
Он представил меня жене пострадавшего. Та несмело опустилась на стул и спросила:
– Как мой Семен, товарищ доктор?
– Сами видите, делаем все возможное и невозможное,– ответил главврач.
Он старался не смотреть на несчастную женщину. У нее задрожал подбородок, губы скривились: вот-вот разрыдается.
– Но мы не теряем надежды,– попытался успокоить ее Червонный.
– Спасите мужа! – произнесла женщина с отчаянной мольбой в голосе.– До конца жизни буду бога за вас молить!… Ведь трое сирот останется…
Женщина все-таки не сдержалась, слезы покатились из глаз, она вытирала их широкой натруженной ладонью.
– Лидия Ивановна, прошу вас, успокойтесь,– поднялся Червонный.– Нате, выпейте водички…
Он протянул ей стакан. Женщина отпила несколько глотков и, судорожно вздохнув, взяла себя в руки.
– Товарищ прокурор хочет кое-что выяснить у вас,– сказал главврач.
Базавлук молча кивнула.
– Расскажите, пожалуйста, что случилось с вашим мужем?– спросил я.
– Ох, Семен, Семен! – покачала головой женщина.– Сколько раз говорила ему: не доведет до добра выпивка!…
– Часто пил?
– А то! – вздохнула Базавлук.– Люди думали – тверезый мужик. И верно, пил только дома. И от детей прятался. У него в гараже лежанка, так он придет с работы, выпьет и спит себе… Очухается, искупается в душевой у нас во дворе, тогда уж в дом идет… А позавчера жду его к завтраку, жду, он все не идет и не идет… Накануне-то он приехал и, как всегда, приложился к рюмке… Всю ночь продрыхал. Я сбегала с утра на базар, хотела за обед приняться, да свет отключили. У нас такое бывает… Пошла в гараж за керосином – батюшки! Семен свалился с лежака, в блевотине, корчится… Перепугалась я – ужас! Поднять его не могу – здоровенный… Свекровь кликнула, она прибежала, и мы вдвоем отхаживать стали его холодной водой… еле-еле уложили Семена на лежак… Семен что-то мычит, ничего не поймешь… Только и разобрали: «Митьке скажи! Митьке скажи!» А что скажи?… Потом приподнялся, глаза навыкате, тычет пальцем в угол гаража, кричит: «Ой, чертенята прыгают! Прогоните, прогоните!» Свекровь перепугалась, крестится, дрожит. А я думаю: ну все, допился до белой горячки. Как сосед наш, его полгода держали в психушке… Говорю свекрови: «Что делать-то будем? Надо «скорую» вызвать…» Она отвечает: «А может, обойдется? Варенья кисленького наведем с водой, отпоим. Очистим внутренности…» Она его уже раза три таким образом в себя приводила. Но тогда Семену черти не мерещились… Побежала я к соседям, у которых телефон, позвонила. Расспросили меня, что и как. Минут через двадцать приехала «скорая». Я поняла, что из психушки… Врач осмотрел мужа, нахмурился. Спрашивает, что он пил? Водку, отвечаю… А ел что?… Там у Семена в гараже на столике огурцы соленые были, лук зеленый, яйца вареные… Врач осмотрел закуску, приказал санитару, чтобы он все забрал… Я стала допытываться, что с мужем. Врач говорит: похоже, сильное отравление. Спросил, где бутылка из-под водки. Я ответила, что не знаю… И впрямь, бутылки что-то не видать… Стакан, кружка с водой… Семен всегда запивает горькую водой. Может, говорю, на работе угостили?… Ну, мужа положили на носилки – и в машину… Я тоже поехала… Привезли сюда, в железнодорожную больницу… А Семен все время в беспамятстве. И снова какого-то Митьку вспоминает. Скажи, мол, Митьке. А что – бог его знает…
– Значит, бутылку из-под водки вы в гараже не нашли?– еще раз уточнил я.
– Нет. Меня об этом и в приемном покое спрашивали… И еще интересовались, часто ли муж выпивает, находился ли на принудительном лечении от алкоголизма? Я ответила, что на принудительном не находился, а вот добровольно вылечиться пытался. Его в первой городской больнице лечили отварами трав…
– Какими именно травами? – взыграло в Червонном профессиональное любопытство.
– Чебрецом, плаун-баранцом,– ответила Базавлук.
– И помогало?
– Некоторое время воздерживался… Врач мне объяснил, что эти отвары внушают отвращение к водке… Но все равно потом потянуло.– Она безнадежно махнула рукой: – И пошло-поехало!
– Скажите, Лидия Ивановна,– спросил я,– в тот раз муж пил один или с кем-нибудь?
– Один, один, товарищ прокурор,– заверила меня Базавлук.– Я видела, как он приехал вечером в гараж, загнал машину и сам остался…
Где муж достал водку, она не знала. Я оформил протокол допроса, попросил ознакомиться и расписаться. Перед уходом Базавлук обратилась к Червонному:
– Борис Исаевич, а что с этим?– показала она сумку.– Тут рисовый отвар, черника, куриный бульон… Может, я сама покормлю Семена?
– Нельзя ему, сейчас ничего,– мягко ответил главврач.
– Отощает ведь,– жалобным голосом протянула женщина, но, поняв, что просить бесполезно, распрощалась и вышла.
– Откуда взялся этот проклятый метиловый спирт?– Червонный встал со стула и зашагал по комнате.– Последний раз, насколько я помню, в Южноморске им отравился лаборант на заводе имени Орджоникидзе. Хлебнул из бутылки, думая, что это этиловый… Но это было пять лет назад! А тут – массовое отравление… У вас есть уже какие-нибудь предположения?
– Пока нет, Борис Исаевич…
Главврач хотел что-то сказать, но тут зазвонил внутренний телефон.
– Да,– ответил Червонный. По нахмурившемуся его лицу я понял: что-то произошло.– Понятно… Ладно… Вы сделали все, что могли…
Положив трубку, Червонный сказал:
– Только что скончался Базавлук…
Приехав в прокуратуру, я попросил секретаря узнать, на месте ли Володарский. Но тот сам зашел ко мне.
– Что в четвертой больнице?– поинтересовался я.
– Слава богу, смертельных случаев больше нет…
– Вы кого-нибудь допросили?
– Почти всех… Начал с тех, кого доставили из санатория «Южный». Правда, из троих, привезенных оттуда, только один отдыхал в санатории – Алясов. Двое других – муж и жена Морозовы – друзья Алясова, живут в Южноморске у родственников.
– Ну, рассказывайте,– попросил я.
– Дело было так,– начал следователь.– Алясов – совхозный зоотехник из Карагандинской области. Фронтовик. Вроде непьющий, вернее – не увлекающийся. Приехал по путевке… Вчера вечером встретил на набережной однополчанина, Морозова, который прогуливался с женой… Они не виделись с сорок пятого года… Алясов пригласил их в свой номер в санаторий: как не обмыть такую встречу?… Алясов выскочил на улицу, стал спрашивать, где есть поблизости кафе или ресторан. Ему объяснили. На автобусе ехать минут двадцать. Долго! Он остановил такси. Ну на радостях поделился с шофером, что совершенно случайно встретился через сорок лет с фронтовым другом. А винные магазины, мол, закрыты… Таксист попался отзывчивый, сказал, что может выручить… Алясов обрадовался… Поехали они на Партизанскую улицу…
– Как-как?– переспросил я.
– На Партизанскую улицу,– повторил Володарский.– А почему вы удивляетесь?
– Да нет, я не удивился… Совпадение…
И я рассказал следователю, что двое допрошенных мною людей – Михальчик и Максим Подгорный – взяли водку у таксиста, который возил их на ту же самую улицу.
– Такси останавливалось у остановки седьмого трамвая?– уточнил я.
– Совершенно верно! – подтвердил Володарский.– Рядом с киоском «Союзпечать».
Когда следователь дошел до внешности водителя, которую описал Алясов, стало окончательно ясно: водку зоотехнику из Карагандинской области продал таксист, «выручивший» отдыхающего из пансионата «Скала» и Подгорного. Совпали даже такие детали, как куртка на молниях, перчатки, музыкальные байки. Номер машины Алясов полностью не запомнил, но сообщил, что в нем была цифра «5».
Завершилась посиделка в номере Алясова тем, что всем троим выпивающим стало плохо. Вызвали «скорую помощь».
– А бутылка где?– спросил я.– Из-под водки?
– Осталась в номере. Изъяли. Карапетян повезла на исследование…