Мы съезжаем с бетонной дороги и несемся куда-то по кочкам, мимо избушек с курами и гусями. Высокий человек в серой кепке провожает нас глазами. Он видит, что нам весело, и ему хочется вместе с нами.
Здесь я даю ей в руки руль и учу ее водить машину. Я учу ее уже два месяца, и она обнаруживает явные способности.
Кира не собирается водить машину, и мое обучение не имеет никакой практической пользы. Просто она выходит ко мне из своей жизни в растерянности, в раздрызгах, а я ее собираю. Я даю ей в руки руль, переключаю ее внимание на движение, на скорость, на повороты, и она забывает обо всем остальном. Она крепко держит руль, глаза ее горят, она похожа на девочку, играющую в лапту. Я люблю ее вместе с ее никчемностью и хамством. Я могу отвезти ее на самое синее море и научить водным лыжам. Я могу отдышать ее, как замерзшую птицу, и в ней не будет больше хамства отчаяния, а будет корректность человека, уверенного в своем завтрашнем дне. Я говорю:
- Выходи за меня замуж.
- Но я не люблю тебя.
Я знаю: она любит другого. Для меня это не новость, и все равно я чувствую, будто мне в грудь положили холодный брусок.
Кира смотрит на меня, и ей меня жаль.
- Ты понимаешь... Я люблю твое ко мне отношение, но то, что у нас с тобой, это совсем не то.
- Ну да... я понимаю... Но почему вы с ним не поженитесь?
- Потому что он непорядочный человек. В нем нет стремления к порядку. Он предпочитает тотальный хаос отношений.
- Зачем же любить непорядочного человека?
- Он, конечно, бывает низок, как свинья. Но зато он бывает высок, как никто. Я знаю его звездные часы. Это звездный человек. Ты рядом с ним все равно что губная гармошка в сравнении с органом.
Я запираю машину, и мы идем в лес.
Какая красивая осень - прохладная и строгая. Березы нежные, ели значительные. Я углублен в себя и не замечаю этой красоты, но она проникает через глаза, через уши независимо от меня и наполняет тишиной и смирением.
Кира останавливается и смотрит мне в лицо.
- Хочешь, я выйду за тебя замуж?
Я молчу, ожидая подвоха.
- Убей его, - серьезно говорить Кира. Я вижу, что она не шутит.
- Не могу, - говорю я, тоже серьезно. - С какой стати?
- Ты любишь меня?
- Да.
- Во имя любви.
- Ты считаешь, этого достаточно.
- Сто лет назад этого было вполне достаточно.
- Но он мне ничего не сделал.
- Он иссушил мою душу. Это тоже преступление.
- Попроси кого-нибудь другого, - предлагаю я.
- Другого у меня нет. Только ты.
Такая преданность меня тронула. Я колебался.
- А где я возьму ружье?
- У милиционера, у охотника, в тире - тысяча мест.
Я задумался, глядя сквозь березовые стволы.
- Меня посадят в тюрьму... - торгуюсь я.
- Я приеду к тебе в Сибирь.
- Ты? В Сибирь? - усомнился я.
- А что? Там мало людей и много свежего воздуха.
Я представил себя и Киру в высоких валенках. Мы идем по сугробам, вязнем на каждом шагу, и это нам смешно.
- Ну?
Кира смотрит мне в самые зрачки, как бы подталкивая своим "ну" мою нерешительность.
- Ладно, - вяло соглашаюсь я, поскольку не умею отказывать, когда меня о чем-то просят.
Сработала гипертрофия обратной связи. Хотя, если разобраться, любовь - это и есть та самая гипертрофия, когда интересы другой стороны становятся выше, чем свои.
Мой приятель Гарик говорит обо мне, что я - бассейн на Кропоткинской, который отапливает вселенную.
Гарик, кстати, тоже обладает энергией, способной обогревать вселенную, но топит он за деньги или за обратные услуги. Его жизненная система формируется так: "Я - тебе, ты - мне". В сущности, это удобно и справедливо.
Гарик - гений доставания. Он может достать все, что угодно: югославскую кухню "Катарина", швейную машинку "Веритас", московскую прописку, птичье молоко, живую воду, и если бы Руслану понадобилась Людмила, то ему не пришлось бы лететь по небу за Черномором, рисковать, держась за бороду. Гарик привез бы Людмилу на такси, по указанному адресу и к назначенному сроку. За деньги или за ответную услугу.
Я попросил Гарика достать мне огнестрельное оружие. Гарик сказал, что от него много грохоту, и достал мне цианистый калий по большому блату.
Мы вышли на кухню. Гарик стал отсыпать пол чайной ложки в чисто промытую баночку из-под вазелина. По внешнему виду цианистый калий походил на мелко толченный антрацит. Острые кристаллики отливали коричневым и поблескивали.
- А это не марганцовка? - усомнился я.
- Не пробовал, - сказал Гарик.
- А как проверить?
- Никак.
"В самом деле, - подумал я. - Кто будет проверять. Даже если пятьдесят процентов риска, то это тоже очень высокий процент".
- А сколько с тебя взяли?
Я попробовал проверить по цене. Марганцовка стоит 11 копеек. Могли, правда, запросить в десятикратном размере, учитывая дефицит, но и тогда получилось бы только рубль десять.
- Нисколько, - сказал Гарик. - Услуга за услугу.
- А какая услуга?
- Билеты в театр.
- Но это же неравноценно...
- Неизвестно, - заметил Гарик. - Тут спектакль и там...
- А я тебе что должен?
- Будешь переводить мою переписку.
- С кем? - испугался я.
- С частным детективом. Из Англии.
- Но это мелочь... - возразил я.
- Мы же друзья, - напомнил Гарик.
Дружба тоже входила в прейскурант.
Гарик закрыл баночку и сказал, чтобы я не вздумал ее открывать и нюхать. Еще он сказал, что цианистый калий - очень дефицитное средство и, если у меня останется, я должен вернуть все, что останется.
Я положил коробочку в карман и, чтобы не тянуть с этим делом, тут же позвонил "непорядочному человеку".
Трубку долго не снимали. В глубине души я мечтал, чтобы никого не оказалось дома. Но Он был дома.
- Слушаю... - отозвался хрипловатый голос много курящего человека.
- Здравствуйте, - поздоровался я.
- Здравствуйте. - Он был вежлив, но я все же чувствовал, что Он торопится и не расположен к длительной беседе с незнакомым человеком.
- Я должен с вами встретиться. У меня к вам дело.
- Какое дело, простите?
- Это не надолго, - пообещал я. - Это займет у вас...
- Две секунды, - подсказал Гарик, имея в виду эффективность цианистого калия.
- Две секунды, - повторил я.
- Хорошо, - согласился он. - Приезжайте.
Я ожидал, что мне откроет отрицательный красавец, хозяин жизни, пират в далеких морях, предпочитающий тотальный хаос скучному порядку. Но дверь отворил невысокий лысоватый и рябоватый человек. Большой головой и тонкими ногами он неуловимо напоминал кузнечика, однако в бархатном пиджачке и с печальным взором. Мне показалось, что я ошибся.
- Это вы звонили? - спросил Кузнечик.
- Да. Это я.
- Проходите, пожалуйста.
Я вошел в прихожую. Мне совершенно не хотелось его убивать. Наоборот, мне хотелось что-то для него сделать, например сварить кофе или поджарить картошку. Я просто не представлял себе, как буду выходить из создавшегося положения.
- Я должен перед вами извиниться, - проговорил Кузнечик, - меня срочно вызвали на прослушивание. Я должен бежать. Так что если можно - давайте на ходу и покороче.
Он смотрел мне в лицо мягко и одновременно твердо.
- Я должен вас убить, - сказал я мягко и в то же время твердо, глядя на него осмысленно и с симпатией. Чтобы он не принял меня за сумасшедшего.
Он задумался ненадолго, глядя в пол. Потом пошел в одну из комнат и тут же вернулся с зажигалкой в замшевом чехольчике. Положил ее в карман своего плаща. Он молчал, и это ставило меня в затруднительное положение.
- Почему вы молчите? - спросил я.
- А что я должен сказать? "Пожалуйста" или "Ой, не надо"... Что вы от меня ждете?
- Я не знаю. Мне очень неудобно, - сознался я.
Он поставил ногу на маленькую табуреточку и стал затягивать шнурки на ботинках, а я стоял рядом и смотрел, как он это делает: он выстроил сначала петлю на одном шнурке, потом на другом, а потом переплел эти петли в бантик.
- Как вы странно завязываете, - удивился я.
- В детстве так научили.
Я читал, что из летающих тарелок выходят инопланетные жители, их называют гуманоиды. Они похожи на людей и бывают трех видов: низкие, средние и трехметровые. Может быть, это - гуманоид? Он вышел из тарелки и остался. И скучает по своей планете. Иначе чем объяснить его печальный взор?
- Лично я против вас ничего не имею, - сказал я. - Может, вы сами...
- Что? - Он выпрямился.
- Убьете себя, - прямо сказал я.
- Но мне не хочется, - прямо сказал он.
- Ради Киры...
- Я так и понял: откуда ветер дует.
- Она плачет, - грустно сказал я.
- Она всегда будет плакать. Это характер.
- Может быть. Но одно дело - плакать в свои ладошки, а другое - в мужское плечо.
- Я не могу подставлять плечо. Если я встану на эту стезю, у меня не будет другого занятия, как только подставлять плечо. Я - занятый человек. Я так устал... - вдруг пожаловался он.
- Но она страдает.
- Потому что ей больше нечем заняться. Она бездельница.
- Да. Она бездельница. Но она - ваша бездельница.
Зазвонил телефон.
- Снимите трубку, - попросил Кузнечик и пошел к себе в кабинет.
- Я слушаю, - отозвался я.
- Кто это? - спросил голос Киры.
- Это я.
- Я тебе через десять минут перезвоню. - Кира бросила трубку.
Я тоже положил трубку. Телефон в ту же секунду зазвонил.
- Я слушаю.
- Это опять ты? Да что это такое, я звоню совсем в другое место, а набираю твой номер.
- Ты правильно набираешь, - сказал я. - Я у него.
- Дурак, - определила Кира. - И шутки твои дурацкие...
Она бросила трубку. Я дождался, пока она снова зазвонила, и сказал:
- Я слушаю...
Кира довольно долго молчала, потом спросила: