— Что это?
— Фиалка.
Отец присмотрелся. Маленький живой цветок держался на зеленой ниточке стебля.
— Где ты откопал его?
— В снегу под елкой. Я могу еще откопать.
— Не надо. Надень варежки: у тебя замерзли руки.
— Ерунда! Бери.
Отец осторожно взял цветок. Он поднес его к глазам, а потом подышал на него, желая отогреть холодные лепестки.
— Ты никогда не собирал зимой фиалки? — спросил мальчик, натягивая рукавицы и похлопывая одной рукой по другой.
— Нет.
Сын ничего не сказал. Он подхватил палки в руки и легонько оттолкнулся. А отец стоял на месте, не зная, что ему делать с фиалкой, и не решаясь наступить на больную ногу. Ему показалось, что мальчик сейчас скроется навсегда и он останется один. И щемящее чувство на мгновение овладело им.
— Ты что, отец? — спросил мальчик, оглянувшись.
— Ничего-ничего, — торопливо ответил он. — Я сейчас… Не знаю, куда деть фиалку.
— Держи ее в губах, — посоветовал мальчик и двинулся дальше.
Он ехал вразвалочку, медленно, чтобы нетрудно было догнать его.
И отец, прихрамывая, пошел следом. Он ощутил новое, впервые пробудившееся чувство к этому вытянувшемуся, сутуловатому мальчику, который заглушает его боль птичьими голосами, отрытой в снегу фиалкой, своими неторопливыми шагами, чтобы нетрудно было за ним поспеть. Сын сразу вырвался из привычного мира стоптанных ботинок, немытых рук, схваченных двоек и предстал перед отцом в удивительном свете, неожиданный, как цветок в снегу.
— Ты не устал, отец?
— Нет.
— Не спеши. До дома уже совсем близко. И метель улеглась.
Они вышли из леса и теперь скользили по ровному полю. Один — сдерживая стремительный бег. Другой — припадая на ушибленную ногу.
Когда они уже подходили к дому, отец спросил:
— Завтра пойдем снова на лыжах?
— Завтра я не могу, — ответил мальчик. — Мы с ребятами идем.
Отец виновато улыбнулся:
— Тогда как-нибудь в другой раз…
По снежному полю мела легкая поземка. Словно где-то в глубине было тепло и сквозь снег пробивались струйки пара.
Друг капитана Гастелло
Очень нехорошо подслушивать разговоры взрослых, а когда младшие еще норовят вставить свое словечко, это уже совсем никуда не годится. Но как быть, если ты живешь со взрослыми в одной комнате? Нельзя же все время зажимать уши руками.
Сережа терпеть не мог чужие разговоры: они мешали делать уроки и отвлекали от собственных мыслей. А когда он ложился спать, то долго не мог уснуть, если в комнате говорили. Это только чудаки превращают свои уши в звукоулавливатели и, делая вид, что спят, подслушивают.
Только один раз Сережа вмешался в чужой разговор, и из этого вышла целая история.
Это случилось в тот день, когда к папе пришел его давнишний приятель — дядя Владя. За обедом больше говорил папа, а гость серьезно и сосредоточенно занимался едой. Он так старательно обсасывал косточки, словно играл на них, как на свистульке, — косточки действительно издавали свист. При этом лоснящиеся румяные щеки налезали на глаза, закрывали их, и, казалось, дядя Владя сейчас замурлыкает от удовольствия.
После обеда гость и хозяин поменялись ролями. Теперь уже Сережин папа молчал, а дядя Владя рассказывал одну историю за другой. Истории эти были разные, и только герой в них оставался один и тот же — сам дядя Владя. Оказывается, на войне он был настоящим храбрецом: первым форсировал Днепр, первым вступил на вражескую землю и лично штурмовал рейхстаг. В конце концов у Сережи сложилось впечатление, что если бы не дядя Владя, неизвестно, сколько бы времени продлилась война.
Сережа слушал папиного товарища с открытым ртом. Он видел дядю Владю в огромном танке (в маленький дядя Владя не влез бы), в самолете (в бомбардировщике) и у гремящего орудия, в клубах дыма тоже возникало кисельно-красное лицо гостя.
Наконец дяде Владе надоело рассказывать истории. Он сел поудобнее на диван и решил немного порассуждать.
— Вот у нас говорят — герои. — Дядя Владя зевнул и быстро прикрыл рот ладонью, словно боялся, что изо рта вылетит птица. — А кто они, эти герои? Взять, например, Колю Гастелло…
Услышав имя легендарного летчика, Сережа насторожился. Он даже привстал со стула. Капитан Гастелло был его любимым героем. Сережа восхищался им и переживал его гибель, словно незнакомый капитан, отдавший свою жизнь задолго до того, как Сережа появился на свет, был его близким человеком.
— Взять, например, Гастелло, — продолжал дядя Владя, — какой он герой? Ну, подбили ему машину, ну, упала она случайно на шоссе, по которому шли немецкие танки. А при чем здесь героизм?
Сережа почувствовал, что у него слабеют ноги, и он опустился на стул, словно произошло что-то ужасное, вроде пожара или аварии. Вся Сережина жизнь перевернулась и стала бессмысленной от слов дяди Влади.
— Теперь все трубят: «герой», «герой»! — продолжал гость. — У нас вообще любят из мертвецов делать героев. А кто этому верит? Вот такие, как Сережка.
Дядя Владя кивнул на мальчика. И тут Сережа потерял власть над собой. Он забыл, что не полагается вмешиваться в разговор старших. Он решил, что дядя Владя просто ошибся и надо ему скорее все объяснить.
— Гастелло был настоящим героем. Он сам… — начал было Сережа.
Но дядя Владя перебил его:
— Ну вот, полюбуйтесь. «Настоящий герой»! Это мы, старые фронтовики, знаем, кто настоящие герои. Мы… Да что там говорить!
Гость махнул рукой, сунул в рот папиросу и стал ее обсасывать, как косточку.
Сережа сидел как побитый. Он представил себе лицо капитана Гастелло.
Строгое лицо героя было бледным, а глаза закрытыми. Герой не видел кисельной рожи дяди Влади и не слышал его слов. Он не мог постоять за себя. И Сережа почувствовал, что не имеет права сидеть сложа руки, что он обязан встать на защиту погибшего героя.
— Капитан Гастелло — герой! Все равно герой!
Сережа прокричал эти слова, потому что, когда кричишь, голос не такой тоненький.
— Сережа! — строго оборвала его мама. — Дяде Владе видней. И вообще…
— Нет, — вдруг оживился гость, — ему видней! Это он прошел от Волги до Шпрее с автоматом на плече. Он!
И дядя Владя ткнул в сторону Сережи указательным пальцем, словно хотел пронзить его насквозь.
Сережа опустил голову. Он понял, что ему не справиться с огромным, мясистым дядей Владей, что нужно где-то разыскать больших и сильных друзей капитана Гастелло, которые сумели бы вступиться за погибшего друга. Надо предупредить их, что у мертвого капитана появился такой опасный враг, как дядя Владя.
Никто не заметил, как Сережа тихо поднялся со стула и направился к двери. Когда старшие увлекаются своими разговорами, они быстро забывают о младших. Папа с мамой слушали, а дядя Владя, размахивая пухлыми руками, уже рассуждал о ценах на мясо.
А Сережа тем часом ехал на автобусе. Жаль, что автобус плетется, сам он добежал бы быстрее. Но путь был далеким. Уже кончился город. За окном замелькали деревья. Они бежали за автобусом и никак не могли его догнать. Наконец совсем отстали: началось поле. Сережа нетерпеливо ерзал на сиденье и привставал до тех пор, пока кондуктор не объявил:
— Следующая — военный городок.
— Ты кого ищешь? — спросил Сережу высокий летчик с круглым безбровым лицом.
Он вместе со своим товарищем, черноволосым и щуплым, уже минут пять наблюдал, как Сережа, ко всем приглядываясь, шел по военному городку.
— Кого ты ищешь? — повторил свой вопрос летчик.
Сережа остановился. Он вдруг замешкался, но взял себя в руки и объяснил цель своего приезда.
— Я ищу друга капитана Гастелло! — ответил он.
— А как его фамилия?
— Не знаю… А вы не дружили с ним?
Летчики переглянулись. Они оба были молодыми, и, когда капитан Гастелло совершал свой подвиг, каждому из них было лет меньше, чем Сереже. Круглолицый покачал головой, а щуплый спросил:
— Зачем тебе друг капитана Гастелло?
— Дядя Владя говорит, что Гастелло не герой, что у нас любят мертвецов героями делать… Он не смеет так говорить…
Больше всего Сережа боялся, что его объяснение выглядит смешно и незнакомые летчики не примут его слова всерьез. Но летчики не собирались шутить. Своим рассказом Сережа поставил их в затруднительное положение. Они посовещались и велели Сереже ждать, а сами пошли за каким-то Петром Ивановичем. Сережа понял, что Петр Иванович и был тот, кого он искал.
Другом капитана Гастелло оказался невысокий плотный мужчина в кожаной куртке. Из-под военной фуражки, надвинутой на глаза, были видны совсем белые виски. Седина никак не вязалась с глазами, в которых — откуда оно только взялось! — поблескивало что-то озорное. Если судить по волосам, Петр Иванович был старым, а если верить его глазам — молодым. Но Сережу мало занимало это несоответствие. Он чувствовал в этом человеке силу и решимость. И ему даже показалось, что Петр Иванович немного похож на своего легендарного друга.
— Здоро́во! — сказал летчик и протянул Сереже руку.
Он не стал ни о чем расспрашивать мальчика. Видимо, два молодых летчика успели ему рассказать суть дела. Он только поинтересовался, где живет Сережа.
— В городе, — ответил мальчик.
Друг капитана Гастелло ниже надвинул фуражку на глаза и сказал:
— Далековато. — Но затем решительно махнул рукой. — Ладно. Едем!
Когда Сережа в сопровождении Петра Ивановича переступил порог своей комнаты, дядя Владя лежал на диване, положив на светлый валик ноги в грязных ботинках. Он спал, чуть посвистывая мясистым носом и причмокивая губами, словно ему снилась мозговая косточка. Кроме спящего гостя, в комнате никого не было. Вероятно, папа пошел в магазин, а мама хозяйничала на кухне.
Петр Иванович небрежно кивнул на дядю Владю и спросил:
— Он?
— Он, — отозвался Сережа.
Тяжелая рука летчика опустилась на плечо спящего. Дядя Владя недовольно поморщился и открыл глаза. Со сна он ничего не понял и растерянно заморгал.